губы искусаны, ты пахнешь юностью каждый новый день заново влюбляться
наиль за физруком следит с придыханием, внимательно слушает и спешит во вторую команду, куда тот его определил. максим александрович улыбается слишком много для человека, получающего двадцать пять тысяч в месяц за физру и обж. наверняка олег георгиевич ему пообещал премию. что может радовать двадцатилетнего парня больше, чем премия? только молодая принцесса. его молодая принцесса прямо сейчас стояла на подаче, поправляя челку и носки, то наклоняясь, то вновь поднимаясь в надежде сдуть эту гадость. наиль – это такой большой ребёнок, что его хотелось к себе в каморку забрать и накормить своим днищенским печеньем, которое тот в жизни не ел, потому что родители могут купить нормальное. глушенков вздыхает и даёт свисток, кричит, чтобы тот не спал. ну кто вообще придумал любовь между учеником и учителем? олег георгиевич его, может, и не выгонит из школы, если узнаёт, а вот родители умярова вряд ли будут рады такому родству. премиям максим радовался больше всего, потому что премия – значит, можно купить этому моднику какой-нибудь чокер. чокеры ему вообще очень идут, хотя, может, это фетиши перемешались… наиль в волейбол играет отлично, но глушенков знает, что тому больше нравится футбол – и побегаешь, и мышцами посветишь, и самооценку голами поднять сможешь. больше пользы для команды, да и максим александрович в конце обязательно похвалит, в каморке, пока будет отдавать журнал – погладит по голове. глушенкову футбол тоже больше нравится, только по суровой программе у них сейчас волейбол. умяров вообще только ради физрука подался этот журнал носить, который ему никуда не сдался. дурацкий журнал, и парень ненавидел его в те моменты, когда учителя обещали занести попозже, а потом эта книженция терялась. и кто виноват? наиль. а наиль в душе не ебется, где он может вообще быть. из потери журнала есть очевидный плюс – максим александрович вдруг вспоминает, что не доставил важную оценку в прошлой четверти человеку, который перевелся в другую школу, и тоже его ищет. – наиль, ты внезапно разучился двигать руками? – глушенков плечами пожимает, прерваемый звонком, который в тишине слишком громко звучит. поставили же его прямо перед дверью. – зайдешь ко мне, иначе ваш журнал опять потеряется. бегай ещё за ним. урок снова заканчивается слишком быстро. наиль спешит переодеться, но стягивает шорты, как в раздевалку входят семиклассники, чересчур громкие и самоуверенные, поэтому тот лишь ширинку застегивает и в одном кроссовке прыгает до максима александровича. тот услужливо дверь открывает, позволяя допрыгать, хотя его это наполовину злит, наполовину смешит. в каморке светло, стулья расставлены как попало и совсем как-то… уютно, только максимовское. мяч его, его чашка, куча бумаг и недоделанный отчет – тоже его. наиль честно обещает самому себе, что придёт после уроков помогать ему всё это разбирать, а отмазку от очередной репетиции придумает потом. без него шоу не провалится. – максим александрович, а у нас когда футбол будет? – наиль улыбается, неосторожно плюхается на стул, чудом ничего не задевая, и тут же теряется, когда к нему на корточки садятся, лицом к лицу оказываясь. – ой, умяров, сколько же ты мне нервов потрепал за полгода, – качает головой глушенков, по щеке чужой ведёт и по коленке гладит. – в конце года футбол, когда трава взойдёт. на настоящее поле пойдём последними уроками, в грязи будете валяться. – тогда чур наша команда будет называться спартак, – смеётся звонко, заразительно, позволяет себе много шутить, когда максим александрович рядом и слышит. – лады, – тот тоже легонько смеётся, шутку уловил про грязь и спартак, поэтому добавляет к этому: – тогда чур с вашего класса десять побед на соревнованиях. с наилем всё просто: наиля не заботят никакие проблемы, сам он ласковый и ластится, ближе к весне немного кусается, но это лишь от игривого настроения. глушенков такой лёгкости завидует, ещё больше завидует тому, как легко умяров садится на его стол и тянет максима александровича за олимпийку ближе к себе. глушенков ногой дверь припринывает, зная, что никто не зайдет, пока он не разрешит. первое правило физрука – поставь всех на место, а потом становись их другом, психологом и личным врачом, у которого в аптечке всегда должны быть иголка и нитка для девочек. наиль под его руками мягкий. у него челка давно отросла, и глушенков её со лба убирает, вновь целует. целоваться с наилем – полный кайф. если целуешься с наилем, то автоматически из чего-то невинного это перерастает в то, что к нему прижимаются все ближе, а руки беспорядочно бродят по телу. умяров не боится быть застуканным, но со звонком сам отстраняется, ведь с седьмыми классами первое правило физрука работает на авось. – я тогда после уроков зайду? – уточняет, хотя придёт даже после категорического отказа. для умярова указов нет, золотой мальчик не привык к ним, но послушно бегает за своим физруком, всячески отгоняя от того своих одноклассниц. даже спрыгивает со стола так легко, будто не сам бесстыдно ноги разводил на нем все шире. – с отчетом помогу, мячи соберу. – я после уроков в кабинете обж, не забудь про него завтра, – глушенков в последний раз губами ко лбу прикасается, проверяет шею на наличие засосов и отпускает наконец-то. вроде, у парня после физры естествознание, а роман сергеевич вновь опоздавшего простит. – обсудим соревнования… и да, не бей больше девчонок мячом. мячи жалко.если любовь, к чёрту разницу в возрасте без разницы, я влюбился в малолетку
у умярова выпускной на носу, экзамены, а тот про футбол думает и как бы максиму александровичу с бумажками помочь. у них разница в возрасте два-три года, только глушенков своего ученика плохо понимает. разве у того нет мотивации встречаться с той красивой девчонкой помладше, зато самая крутая во всей школе? ведь золотым мальчикам никогда не отказывают, а он – да, для него золотых не существует. родные, чей запах вдыхать бесконечно хочется, но никак не золотые. умяров – удивительный, зато родной, правда приходит после уроков, смывается с репетиции. вновь денис борисович будет пилить всем мозг по поводу прогулявших, а всем какая разница? глушенков вообще мечтает о выпуске 11а с придыханием, умярова только жалко далеко от себя отпускать. тот и о будущем своём тоже не задумывается, вваливается в кабинет обж лениво, чуть не сносит стул на парте и чихает, вынуждая максима александровича голову от тетрадок поднять. умяров веселеет вмиг и шутит про пыль в кабинете, про пыльную старость, про укрывшегося пылью, как одеялом, физрука. он вновь шутит много, улыбается, чем-то напоминая одуванчик. умярова на первой парте видеть – не редкость, но глушенков же знает, что тот только на обж садится поближе, а с каждым нелюбимым предметом садится все дальше, оказываясь на шестой парте ближе к физике. глушенков, конечно, ни капли не сучил, но пару раз он на физику в качестве открытого урока приходил – взгляд у наиля бегал, а ответы экстренно искались в учебнике, который тот до первого прихода физрука на урок ни разу не открывал. да кому вообще нужна физика в одиннадцатом, если есть естественнознание? – ну, буду работать учителем русского и литературы. олег георгич явно к тому времени на пенсию свалит, – хмыкает, оглядываясь, ведь не помяни олега георгича всуе, но расслабляется и шепчет: – буду с вами питаться дешёвым печеньем и научусь зашивать дырки на носках. – да не дай бог, – максим александрович отмахивается, оглядываясь, потому что молоденький учитель географии не дремлет со своим слава богу. даже наиль сам снова головой вертит, встаёт и дверь окончательно прикрывает. вот географа сюда не хватало! – подожди, а ты реально носки выбрасываешь, когда дырки появляются? наиль смеётся и кивает слишком счастливо для человека, который постоянно рвет носки на пустом месте и потом закупается ими, не считая денег, поэтому глушенков лишь головой качает. ну как же такие носки просто выкидывать? крутые же носки, недавно с пандой были, а умяров опять ругался, что порвались эти крутые с пандой. вот ведь золотой мальчик. а он? а он двинутый парень на маленькой суке.льдинами таем в любимые руки давай друг другу вечно быть родными