Маргарита

Середина 90-х

      Жаркое приморское солнце нещадно пекло непокрытую голову и порядком загорелую шею Евгения Лащенко, пока он стоял, облокотившись о пыльный бок фиолетовых «Жигулей», и, приставив ладонь ко лбу козырьком, вглядывался вдаль.       Десять часов утра ― самый разгар раскопок, поэтому Женя каждые несколько минут вскидывал руку и с негодованием смотрел на часы, минутная стрелка которых неуклонно ползла по циферблату, а солнце ― по небу, прижигая и без того спаленную шею.       Меньше всего на свете Жене хотелось находиться сейчас здесь, на побережье, глотая пыль и обливаясь потом. Он мог сделать сотни полезных дел: вымести налетевший за ночь песок с костей степного слона, которые выступали из песчаного берега поймы небольшой полупересохшей реки, приготовить обед ― сегодня как раз должна была быть его очередь, сделать наброски новых находок ― больших светло-коричневых рёбер, которые, соединяясь с фигурными позвонками, уходили дальше в грунт.       Но вместо этого он торчал здесь, всматриваясь вдаль и ожидая, когда же сподобятся приехать нерадивые студенты, за полевую практику которых он был ответственен поневоле.       «И ладно бы ещё палеонтологи, ― мрачно подумал Женя, одёргивая воротник выцветшей рубашки с короткими рукавами. ― Но так где же их взять?»       Студентов-палеонтологов всегда было мало, поэтому Жене подсунули геологов. Он пока не знал, что они собой представляют, да и руководство обещало покладистых работящих ребят, но Женя уже успел заранее невзлюбить наверняка потрясающих по своей неорганизованности студентов. Группа из двадцати человек должна была приехать на раскопки на четыре недели, и Женя гадал, сколько он с ними выдержит.       Он не подписывался на работу со студентами и уже раз десять ругался по телефону с руководством по этому поводу, не стесняясь в выражениях. Но за помощь при проведении практики доплачивали, поэтому Женя скрепя сердце согласился потерпеть.       Больше, чем любых студентов, он ждал возвращения Сергея Сергеевича, который уезжал в город на несколько дней и должен был сопроводить практикантов до пункта назначения. А заодно привезти, точнее, попытаться привезти немного тушёнки: денег отчаянно не хватало, да и товара не было. Даже деревенский магазин, в котором, казалось, обычно продавалось всё на свете, последнее время всё больше разочаровывал Женю. Мрачно сглотнув вязкую слюну и вытерев выступивший на лбу пот, он подумал, что теперь ещё и студенты будут есть в три горла.       Почему бы руководству просто не оставить его в покое? За что ему спихнули студентов? Женя полагал, что за острый язык и то, что заводится он с пол-оборота. Что-то вроде воспитательного мероприятия. По постижению нирваны.       «Скорее, я с ума сойду», ― решил Женя, заранее приготовившись к худшему. И был прав: в этот момент на горизонте показался «ЛиАЗ», приближающийся в жарком мареве, окружавшем его вместе с тучей насекомых, которых, к счастью, вскоре сдуло налетевшим со стороны моря ветром.       Пыль, поднимаемая колёсами бело-синего автобуса, клубилась, образовывала небольшие бури, а серые и жёлтые песчинки неприятно щекотали нос. Женя поморщился и чихнул. Глаза слезились, а когда он наконец отряхнулся от песка и пыли, автобус уже стоял перед ним.       От нагретого металлического бока шёл нестерпимый жар, а в воздухе воняло жжёной резиной, бензином и ещё Бог весть чем. Женя недовольно поморщился: «ЛиАЗ» был отвратительным автобусом.       ― Принимай студентов, ― произнёс, усмехаясь, Сергей Сергеевич, буквально выпорхнувший из салона: с его худосочностью это было несложно.       ― Может, отвезёшь их обратно в город? ― с надеждой спросил Женя, поморщившись и приняв у товарища документы, которые тот привёз. Что он, Евгений Николаевич, отвечает за жизнь и здоровье двадцати трёх разгильдяев. ― Шикарные перспективы, конечно: оставаться с ними четыре недели.       ― Всё обойдётся, не каркай, ― беспечно махнул рукой Сергей Сергеевич, пока водитель открывал багажник. ― Эй, забирайте вещи! ― крикнул он студентам, потянувшимся из автобуса.       Это была разношерстная и, по первому взгляду, совершенно неорганизованная толпа. Гомонившие кто во что горазд, то и дело разражаясь хохотом, они быстро вытащили вещи из багажника: в основном рюкзаки, спальники и палатки, но, к радости Жени, среди всего этого добра оказалось порядочное количество продуктов: университет всё же выделил студентам суточные на продовольствие.       «Если они будут есть лучше, чем мы, ― усмехнулся про себя Женя, ― то это не очень».       Когда студенты наконец закончили разгрузку, а водитель автобуса, ударив по рукам с Сергеем Сергеевичем и кивнув на прощание, уехал на своей вонючей адской машине, Женя, прочистив горло, обратился к подопечным:       ― Дорогие практиканты… ― «Нет, слишком по-дружески». ― Не увидев в глазах студентов сосредоточенности и заинтересованности, Женя перешёл в наступление и гаркнул: ― Тишина! ― это возымело эффект, и Женя продолжил уже спокойнее: ― Меня зовут Евгений Николаевич Лащенко. Я являюсь начальником экспедиции палеонтологического института нашей всеми любимой Академии Наук. И по совместительству руководителем вашей выездной практики. Скажу сразу, хотя вы это и так знаете: живём в палатках, сырую воду из речки не пьём, копаем от зари до зари: слон лежит, полевой сезон идёт, а руководство ждать не будет. Поэтому я рассчитываю на ваше понимание и организованность. ― Женя сам не верил в то, что говорил, но надежда, как и всегда, умирала последней. ― А теперь скажите, кто у вас староста? ― он искренне надеялся, что практиканты об этом позаботились.       ― Я! ― словно раскат грома прокатился по побережью, вырвавшись из толпы студентов. Жене даже показалось, что у него заложило уши. Этот возглас он ожидал бы услышать на плацу, но никак не здесь. Но пока он упорно не видел откликнувшегося.       В это же мгновение, растолкав высоченных однокурсников, вперёд шагнула староста и, оглядевшись, повторила:       ― Я!       «Господи, что ты такое?» ― подумал Женя, глядя на стоявшее перед ним миниатюрное рыжеволосое создание, больше походившее на фарфоровую куклу, чем на человека. На куклу из японских мультиков. В закатанных по колено штанах от военной формы-афганки. Подобный громовой голос Женя ожидал услышать скорее от остальных рослых студентов, но никак не от этой девчонки, ростом едва-едва ему по плечо. Справившись с удивлением, он сказал вслух: ― Ты кто?       ― Громова, ― эта фамилия ей очень подходила, ― Рита.       ― Значит так, Маргарита. ― Женя смотрел на неё сверху вниз, невольно наклоняясь. ― В технике безопасности вы расписывались?       ― Так точно, Евгений Николаевич, ― практически отрапортовала Громова. У неё были большие карие глаза. «Как в японских мультяшках», ― вновь мелькнула у Жени дурацкая мысль. ― Разрешите обратиться? ― она внимательно смотрела на него, как будто изучая, и Женя не мог понять, кривляется она или нет.       ― Разрешаю, ― кивнул он. Ему вдруг вспомнилась служба в армии. Тогда всё было намного проще, чем сейчас.       ― Мы привезли с собой запас продуктов. ― Когда Громова не орала в голос, слушать её было даже приятно. ― И я подумала, может быть, нам всем объединить нашу провизию? Так всем больше достанется.       ― Хорошая идея, ― кивнул Женя, ругая себя, что не он это придумал. Проблески разума у студентов, конечно, радовали, но он всё равно искал подвох. ― Скажи своим, что на месте подпишете ещё один инструктаж. А сейчас грузите вещи в машину, ― он махнул рукой в сторону «Жигулей», ― только еду и палатки, остальное потащите на себе.       Она вернулась к своим однокурсникам, которые вскоре забили до отказа машину, нагрузив вещи даже на крышу. Глядя на то, как просело дно бедных «Жигулей», Женя страдальчески подумал, что до лагеря они, кажется, не доедут.       ― Сергей Сергеевич, ― обратился он к товарищу, который безмятежно стоял и курил «Пётр I». ― Побудьте сопровождающим ещё немного: отведите студентов до палаточного городка. И проследите, чтобы они не потерялись по дороге, ― уже тише добавил Женя, но проходившая в этот момент рядом Громова его услышала. Он понял это по её взгляду: казалось, что Громову ужалили, так резко она повернулась к нему. В тёмных глазах промелькнуло недовольство.       «Смотри, сколько влезет, ― злорадно подумал Женя. ― Ничего всё равно не скажешь».       ― Не стоит нас недооценивать, Евгений Николаевич, ― произнесла вдруг Громова, останавливаясь. Потёртая кожаная лямка сползла у неё с плеча, и вещмешок упал на пыльную гравийную дорогу.       ― Поговори мне ещё! ― Женя во все глаза смотрел на наглую девчонку. В груди закипело. ― Иди, организовывай своих лучше.       ― И пойду. ― Громова напоследок прожгла его взглядом и удалилась выстраивать студентов по скорости передвижения: быстрых впереди и парочку в конец в виде арьергарда, чтобы подгонять отстающих.       «Разумно», ― мелькнула мысль, но тут же пропала, испарившись в пламени праведного гнева. Женя чувствовал, что намучается ещё с практикантами.       В лагерь он приехал взмокший и недовольный: «Жигули» нагрелись от палящего солнца, в салоне была душегубка, а от вещей шло ещё больше жара. Вдобавок ко всему Женя успел заметить среди добра студентов две двадцатилитровые канистры спирта, что ему совсем не понравилось.       «Только бы Генриха удержать», ― подумал он, останавливаясь возле большой палатки, в тени которой пережидали знойный полдень двое из четырёх участников экспедиции.       Примерный семьянин дома и известный отчаянный пьяница в поле, интеллигентный и блондинистый аспирант Миша Генрих занимался камеральной работой: счищал с извлечённых из земли костей лишнюю породу. Страсть к спирту, впрочем, не мешала ему работать за двоих. Второй аспирант ― худощавый, вечно уставший и растрёпанный Дима Лазарев ― помешивал в котле над костром нехитрый обед: гречневую кашу с тушёнкой. Этот приехал на заработки, чтобы обеспечить жену и годовалую дочь.       ― Тушёнку, гады, опять просроченную положили, ― раздражённо заметил Женя, вертя в руке выпавшую из студенческой коробки банку тушёнки. ― Как успехи?       ― Всё больше убеждаюсь, что ты был прав, когда настоял в прошлом году, что копать надо именно здесь, ― ответил Генрих, откладывая кость и снимая с головы очки-бинокуляры. ― Как студенты?       ― Отвратительно, ― поморщился Женя, зачерпывая ковшом прохладную воду из ведра и делая глоток. ― Они мне уже не нравятся.       ― Да ладно тебе, ― усмехнулся Дима, отворачиваясь от котла и вытирая лицо рубашкой. ― Сдружитесь ещё. Станете товарищами.       ― Тамбовский волк им товарищ! ― отрезал Женя. ― А вон, кстати, и они.       На дороге, ведущей к лагерю, показались практиканты во главе с Сергеем Сергеевичем, рядом с которым, как с неудовольствием отметил Женя, шла староста Громова. Потрёпанная кепка была заломлена на рыжий затылок, что придавало ей лихой и придурковатый вид.       ― Громова! ― Женя махнул рукой, подзывая к себе девчонку. ― Значится так: расставляете палатки, организовываете быт, садитесь есть, а потом уже роспись в инструктаже. Поняла? ― Он строго посмотрел на неё. ― И без глупостей.       ― Конечно, Евгений Николаевич, ― улыбнулась Громова. ― Как скажете.       ― Я видел у вас спирт, ― произнёс Женя, подходя ближе. ― Не орите громко и убедитесь перед употреблением, что он не метиловый. «А хорошо бы». ― Он по опыту знал, что остановить пьянку не получится, поэтому лучше договориться на месте.       ― Хорошо, ― кивнула Громова, и Женя уловил в её голосе что-то похожее на благодарность. ― Спасибо за заботу. ― Он ошибся ― это был сарказм.       ― Я о себе забочусь, ― криво ухмыльнулся Женя и пошёл собираться на раскоп: солнце перевалило зенит и стало печь чуточку меньше.       Остаток дня он счищал вместе с Димой и Сергеем Сергеевичем породу, подготавливая для студентов поле деятельности. По словам товарища, своё дело они приблизительно знали и перепутать породу с костями не могли, но Женя всё равно сомневался. Здесь нужен был опыт, а детишки, кроме, разве что, Громовой и не менее шумного вихрастого Лёши Орлова, явно носа на природу не показывали. Первокурсники, что с них взять.       Вздыхая о загубленном полевом сезоне, Женя с коллегами вернулся в лагерь уже затемно: он был благодарен Генриху, вызвавшемуся помочь практикантам обжиться и тем самым немного отсрочивший вступление Жени в свои права руководителя.       Ещё на подходе к лагерю до него донеслись звуки пирушки: студенты отмечали прибытие. Кто-то рвал гитарные струны, причём рвал хорошо, как внезапно отметил Женя. И вдруг среди общего переплетения смеха и разговоров, зазвучала песня:       ― Безобразная Эльза, королева флирта, ― которую пел удивительно чистый, несмотря на хмельные нотки, женский голос. ― C банкой чистого спирта я спешу к тебе.       Другие голоса, не менее пьяные, подхватили куплет, и среди нестройного хора Женя с ужасом и накатившей злостью различил голос Генриха. Проклятые практиканты сумели споить его в первый же вечер.       ― Кажется, я знаю, кто завтра сдохнет, ― недовольно пробормотал Женя, оставляя инструменты в палатке и идя к себе. ― Слава Богу, будет хоть что-то приятное.