Ближе

Какеру краем уха слышит, как возвращается с ночной пробежки Киндер, как выключается беговая дорожка Принца и как Муса наконец заканчивает молитву перед сном. За стенкой копошится Нико-чан, опять перебирая детали в системнике, что-то бурчит в коридоре Юки… Общежитие постепенно засыпает, и Курахара отсчитывает последние минуты. Тихо поднявшись с футона, он аккуратно выбирается из комнаты. В коридоре уже потушен свет; из открытой двери на пол падает дорожка лунного света. На улице тёплый май, и звёзды на небе так близко, что руку только протяни — будто и не рассказывал Муса, что видим мы только свет старых-старых давно погибших звёзд. Какеру верит, что среди них есть настоящие и близкие — обязательно найдутся. Медленно подбираясь к порогу, он вдруг слышит снаружи тихий вздох. На миг Курахара думает, что ему показалось, но вздох повторяется; отчаянный и болезненный, он почему-то заставляет парня вздрогнуть и передёрнуть плечами. Робко затаив дыхание, Какеру высовывается на улицу и боязливо оглядывается. Хайджи, сидя на низенькой скамеечке, треплет Ниру по ушам и тихо-тихо вздыхает. Время от времени он что-то шепчет — то ли собаке, то ли себе — а потом переводит глаза на звёзды. — Я тебя даже не заметил, Какеру, — вдруг говорит Киёсэ, переводя взгляд на соседа. — Не спится те… — Болит? — почему-то выпаливает Курахара прежде, чем осознает, что действительно слетает с его языка. В глазах Хайджи сначала мелькает удивление, но потом он грустно улыбается. — Немного. Хочешь молока? — Это на погоду, да? — Когда ему вздумается, на самом деле, — четверокурсник трёт больное колено по длине шрама. Нира начинает тихо скулить. Слова внезапно заканчиваются; Какеру, рассматривая продолговатый неаккуратный шрам, молчит, а Хайджи, задумавшийся о чём-то своём, тоже не находит слов. Так они и молчат некоторое время, слушая шум ветра и пиликанье цикад, а потом в голову Курахару приходит мысль. — Я помню, когда у деда лодыжка ныла, отец её массировал с каким-то заговором старым, — Киёсэ удивлённо поднимает глаза, но ничего не говорит. — Он и меня когда-то учил, ну я и подумал… Не дожидаясь ответа, Какеру опускается наземь около Хайджи и осторожно касается руки друга, лежащей на колене. По его лицу сложно что-то различить; по крайней мере, это точно не раздражение, и потому брюнет аккуратно отводит ладонь в сторону. Курахаре ещё не приводилось так близко рассматривать шрам Хайджи, и он тихо выдыхает, очерчивая пальцами бугристые края шва. Парень чувствует мышцы под кожей, но нога не напряжена — такой уровень доверия заставляет сердце подскочить. Собираясь с мыслями, Какеру поглаживает колено, потом разгибает ногу и укладывает обе ладони на больное место. В детстве у него была прекрасная память: Курахара легко выучивал стихи и песни, радуя успехами родню и преподавателей. По правде говоря, заклинание деда тоже не очень-то мудрёное, зато редкое и, по словам родни, действенное; не то чтобы парень искренне верил в заклинания, но сейчас хотелось, чтобы заговор в самом деле сработал. Тихо шепча волшебные слова, он привычными движениями массирует колено, время от времени поднимаясь чуть выше. Нира, заскучав, спит, и в общежитии совсем тихо; на миг набравшись смелости, Какеру быстро поднимает глаза на лицо Хайджи. Прикрыв глаза, он расслабленно улыбается. На его лицо падает свет луны, подсвечивая ресницы и сухие губы, и ветер треплет пряди волос. Совсем позабыв, что он делает, Курахара, подчинившись какому-то неясному порыву, коротко касается больного колена губами. Что-то у него внутри обрывается, когда он слышит шумный выдох Киёсэ. Какеру кажется, что он совсем слетел с катушек, но вместо того, чтобы извиниться и поскорее всё позабыть, парень продолжает разминать колено. Оглаживая выступающую косточку, он проводит большими пальцами по краям шрама. Его лицо горит, сердце стучит совсем быстро, и Курахара вдруг ловит себя на мысли — он не чувствует себя виноватым и совершенно не хочет просить прощения. Он знает, что Хайджи, скорее всего, воспринимает его только как друга или сокомандника; Какеру, честно говоря, и сам до конца не понимает, что на него нашло в последнее время, но всё чаще хочет всячески благодарить и поддерживать старшего товарища. Конечно, Киёсэ заботится обо всех в общежитии, и глупо думать, что он выделяет кого-то из всей команды… Курахара хочет быть для него ближе, чем остальные ребята из общежития. Договорив последнюю строчку заговора, он оставляет ещё один поцелуй на колене Хайджи, желая высказать всё, что упорно не даётся правильно выразить словами. Поднять глаза страшно, и Какеру может представить, каким смешным будет его взгляд в этот момент: полным надежды и преждевременного сожаления. Он ведь чемпион, а чемпионы смотрят уверенно вызовам в лицо; хотя бы для того, чтобы принять поражение. Какеру жмурится на миг и поднимает глаза на свой Вызов, готовясь к худшему, но Вызов, вопреки ожиданиям, смотрит на него с тёплой улыбкой. — Чудак ты, Курахара — люди обычно для этого губы используют, а ты потёртые коленки целуешь, — Киёсэ тихо смеётся и укладывает руки на плечи брюнету. — Чудак, — послушно соглашается Какеру, боясь нарушить шаткое равновесие. Хайджи наклоняется к его лицу ближе, а Курахаре чертовски страшно понять это неправильно. — Оба мы с тобой чудаки, — вдруг шепчет парень. — Я только одного не пойму: ты меня вообще когда-нибудь целовать собираешься, или это была единоразовая акция? Какеру не успевает дослушать это мирное ворчание до конца — для него всё звёзды разом становятся такими настоящими, яркими и близкими, что рукой дотянуться можно… Подаваясь вперёд, Курахара наконец целует свою самую яркую путеводную звезду и теперь точно знает, что она намного ближе, чем можно было подумать.