Делить свободу

      Утро. Сквозь окно, занавешенное одним только тюлем, колышущимся от лёгкого ветерка — Костенко не любил спать без открытой форточки, особенно летом, в комнате всегда становилось слишком душно — струился солнечный свет, разбиваясь на блики и полосы, плясавшие на стенах, мебели и всякой домашней утвари. С улицы доносился негромкий шум: весёлые крики играющих во дворе детей, лай порой проходивших с хозяевами собак, шелест листьев, отыгрываемый пушистыми кронами деревьев, разговоры людей, по большей части, добродушных старушек на лавочках, чирикали воробьи, и громко, взлетая, хлопали крыльями пугливые голуби, с важным видом выхаживающие по асфальту, иногда доносились гудки автомобилей и переливчатые звонки велосипедов.       На разложенном и застеленном диване у стены возле окна послышалось шевеление, и, выкарабкиваясь из постельного плена, с себя скинул одеяло Сергей, переворачиваясь на левый бок так, чтобы иметь возможность видеть комнату. Он устало потёр лицо ладонями и окинул помещение взглядом: голый пол, без ковра, но все равно тёплый — все-таки не первый этаж — пара цветастых кресел, несколько стульев, стоящих в ряд между окном и небольшим столиком, который иногда использовался в качестве стола, за которым можно было почаёвничать перед экраном телевизора, напротив него — ещё один столик, но, в отличие от своего, так сказать, сослуживца, существовал для того, чтобы на нем были разложены различные нетронутые книги, бумаги, стоял дисковый телефон. Стены обклеены не очень-то пестрыми обоями какого-то зеленоватого цвета со странным рисунком, в общем-то, довольно типичным для советских обоев. Кое-где висели разного рода предметы: гитара, пара плакатов, на одном из которых красовался Высоцкий, не то чтобы очень уж кумир Сергея, но все же тому нравилось иногда слушать его песни, было в них что-то такое цепляющее. У противоположной дивану стены стоял высокий торшер с длинным красным абажуром, а вплотную к само́й стене находился большой шкаф, включающий в себя различные ящики, полочки, дверцы, заполненные множеством вещей, сервант, в котором сейчас красиво поблескивала в свете солнечных лучей посуда, в «выемках» шкафа красовался толстый телевизор с блеклым сероватым стеклом и чуть повыше часы, показывающие почти девять.       Остановившись на них взглядом, Костенко сел на кровати, безуспешно пытаясь пригладить разлохмаченные рыжие волосы, и, отодвинув одну штору — мужчина почти никогда не занавешивал ими окно, они просто безжизненно висели по обе стороны от него — посмотрел в окно на голубеющее небо, от яркого света немного жмурясь как кот. Мужчина окончательно откинул в сторону одеяло и поднялся на ноги, поправляя чуть сползшую белую майку. Ещё раз лениво потянувшись, но уже во весь рост, он обернулся к дивану, начиная стягивать с него постельное белье, складывая его и убирая в шкаф. Затем он собрал диван в его первоначальное состояние, застилая покрывалом. Не то, что бы эта ежедневная уборка была так уж обязательна, тем более, что Сергей жил один, и гостей у него не было уже очень давно — настолько, что он даже подумывал заменить диван на кровать, разумеется, односпальную, ведь, было бы с кем спать — но это уже стало привычкой, от которой, впрочем, не было смысла избавляться — соблюдение какого-никакого порядка вряд ли принесёт вред.       Умывшись, Костенко оделся и наскоро вышел из квартиры. На кухню он даже не заглядывал — из еды там все равно особо ничего нет, да и есть не так уж хотелось. В любом случае, поесть он может зайти и в какую-нибудь столовую.       Сергей вышел из подъезда, любезно здороваясь с сидящими возле старушками, и размеренно зашагал в сторону парка. Ему нравилось прогуливаться по улицам — свежий воздух помогал немного привести мысли в порядок, а для полноценного отдыха установление нормального состояния в голове было очень уж необходимо. В парке, конечно, было довольно много людей, и не то чтобы Сергей очень уж любил находиться в обществе или зависел от него, от того, что бы видеть некое количество человек вокруг себя, просто, в таких местах жизнь всегда кажется проще: туда-сюда ходят люди, которых ты видишь в первый и последний раз в жизни, довольные, счастливые, спокойные, порой радостные, и начинает казаться, что не существует никаких проблем в принципе. Впрочем, говоря о Костенко, нельзя сказать, что он всегда был таким. Немного замкнутым, довольно уравновешенным, в какой-то степени одиноким. Он ведь не железный, он не машина. Он тоже когда-то был ребёнком, подростком, юношей. Он тоже плакал в объятиях матери, потому что ему приснился плохой сон. Он тоже разбивал коленки во дворе со сверстниками, тоже лазал по деревьям, тоже пугал уличных голубей. Тоже ездил в детские лагеря и оканчивал школу. Тоже целовался с краснеющими девчонками за школой и у их подъездов, когда провожал их по вечерам до дома, сам при этом по уши краснея. Тоже влюблялся и был любим. Тоже мечтал сворачивать горы и менять мир к лучшему. Тоже, тоже, тоже… Ведь Серёжа — тоже человек.       По дороге он все-таки заскочил в какое-то кафе, просидев там очень долго над чашкой кофе и немного черствой булочкой, по большей части, много о чем путном думая, нежели, просто растягивая свое пребывание в заведении. В конечном итоге, ему наскучило там сидеть, и, покинув кафе, мужчина завершил свой путь в парк. Здесь он какое-то время просто бродил по дорожкам, укрытым сетью, сотканной из ажурных теней листьев, сквозь заросли которых пыталось пробиться солнце, все чаще прятавшееся за резво набегающими откуда-то серыми облачками. Пару раз Сергей доходил до прудика, и какое-то время стоял возле него, разглядывая непоседливых уточек, шныряющих туда-сюда, и бросавших им хлеб детей. Не то чтобы это зрелище его так уж сильно прельщало, просто, вызывало живой интерес.       Небо понемногу затягивалось пасмурной ряской сероватых туч. После довольно долгого и бесцельного блуждания по парку, Костенко устало присел на одну из многочисленных лавочек, склоняясь чуть вперёд с задумчивым видом и сцепляя перед собой руки в замок. Он хотел было что-то для себя решить, но был отвлечен тем, что к его ноге полетел цветастый мяч, выдёргивая из глубинных мыслей, и мужчина, подобрав его, огляделся в поисках обладателя. К нему, явно стесняясь, подошёл мальчишка лет восьми, вежливо попросив игрушку и не менее вежливо поблагодарив Сергея при её возвращении. Мысли Костенко неумолимо, вытесняя раздумья о работе и обычной бытовой жизни, были обращены к тому, о чем он старался не думать — к удивительному Паше, которого ему сейчас так сильно напомнил этот мальчик: немного непропорционально худой, слегка лопоухий, со светлыми волосами, глазами и с кроткой улыбкой. И как бы Сергей ни старался не думать о юноше, выходило из рук вон плохо.       Что-то подсказывало Костенко, что раз этот пацан так настойчиво ему попадается, то, возможно, теперь от него будет не избавиться. Впрочем, не это по большому счету волновало мужчину. Просто парнишка пробуждал в нем жгучий интерес, какое-то любопытство, как то, что возникает у детей, когда они сталкиваются с чем-то необычным для них. В голове Сергея медленно, но верно начинали копошиться различные вопросы. Что заставило Пашу ступить на выбранный им путь? Где его родители? Ведь он ещё даже несовершеннолетний. Есть ли у него вообще хоть кто-то? Или же он такой же заложник ежедневного одиночества? Где ему приходится жить? Очевидно, что не в своём родном доме, но ведь где-то же должен. Прежде мужчину подобные вопросы ни капли не волновали, он редко задумывался о чужой судьбе и уж тем более не размышлял о чужом мировоззрении, поскольку в его голове слишком твёрдо сидело убеждение: мировоззрение должно быть одно, правда должна быть одна — советская. Иного не дано, все остальные подрывают прекрасно сложившийся строй, а вот это уже неправильно.       Костенко попытался прервать свой мыслительный процесс. Он был твёрдо уверен — или надеялся себя убедить в своей уверенности — в том, что Паша для него — никто. Просто такое же пустое место, как и любой незнакомый человек. Такой же юноша, каких сотни и тысячи других. К тому же, они знакомы, по сути, всего пару дней. Буквально. Вершинин просто не может быть для Сергея кем-либо. Он не особенный, не важный и, тем более, уж никак не какой-нибудь там дорогой. Он просто незнакомец, мимолетно заинтересовавший мужчину — не более. Если о нём не размышлять, он исчезнет, пропадёт. Вот только не думать о нём отчего-то упорно не получалось.       И все-таки мужчину волновало свое отношение к юноше, как бы он ни пытался подавить в себе любые задатки мыслей, касающиеся Вершинина. Костенко все ещё беспокоил вопрос о том, на кой-черт он отпустил пацана в их первую встречу и зачем помог вчера. Все эти сомнения, нарастающие в нем, ему категорически не нравились. Сергей не привык сомневаться или поддаваться каким бы то ни было эмоциям или их подобию. А теперь это. Собственно, поэтому капитан пытался сначала найти источник данной проблемы, — а именно проблемой было, по его мнению, происходящее — в себе, но, так и не обнаружив нужного, стал искать в окружающих его факторах. В конечном итоге, он списал все на какое-то гипнотическое обаяние юноши, некую потаенную харизму, то, чем обладают далеко не многие люди, способные влиять на других и их решения. Впрочем, Сергей не упускал и вины какой-нибудь возможной собственной слабости, которую ранее он не замечал, или которой раньше попросту не было. Ведь и он не без греха, не без скелетов в шкафу и пробоин в броне.       Наконец, Костенко решил просто игнорировать сам факт существования юноши. Когда-то же он должен будет исчезнуть, так? Если для Сергея его не будет, то мужчине явно будет немного легче жить. Одной заморочкой меньше, так сказать. С другой стороны, Паша… Опять этот Паша. Его слишком много в мыслях, в голове. И это как-то ненормально.       Мужчина даже фыркнул от некой злобы на себя за то, что позволяет какому-то там пацану фактически лезть в его голову и там прочно «гнездиться». Это как будто уже начинало входить в привычку. И от таких вредных «привычек» Сергей предпочел бы избавиться.       Небо все больше хмурилось и темнело, угрожая пролиться дождем. К тому же, времени прошло немало. Костенко решил, что пора бы уже собираться домой. Может, даже стоит провести вечер за какой-нибудь скучной книгой или за просмотром фильма по телевизору — только бы отвлечься от этого всего.       Сергей поднялся на ноги, еще раз обводя взглядом парк: и людей, и дорожки, и шумящие на ветру деревья.