Кот, который застрял на крыше

Траттория овевает теплом и запахом жареного мяса. Отвратительная уличная сырость отсекается нервным взмахом хвоста, подтолкнувшего дверь. Застежка-фибула насквозь мокрой накидки с трудом покоряется озябшим пальцам. Сползший на лицо глубокий капюшон приглушает звуки и перекрывает обзор. Под сапогом хрустят осколки глиняной тарелки. Нос щекочут кислые нотки пролитого пива. Освобожденные наконец уши ловят чей-то вскрик и грохот опрокидывающихся скамей, выветривая мечты о спокойном вечере и горячем ужине. Мимо, по низкой дуге, пролетает вопящее тело. Сердце ёкает. Саквояж опускается на пол. Беглый взгляд. Стремительный бросок наперерез. И плащ, взметнувшись за спиной, опадает сломанным крылом. — Феб, нет! Кинжальной остроты когти застывают в волоске от беззащитного горла. Черная тень нависает, давит. Яростно шипит, морозя кровь демонстрацией длинных ядовитых зубов в широко раскрытой пасти. От вида искаженных бешенством знакомых черт волосы встают дыбом. Уши испуганно прижимаются к голове. Руки, все еще раскинутые крестом, заметно дрожат. Но ответный оскал радует числом клыков, безнадежно уступая в эффективности. Напор усиливается. За круглыми красными стеклами мечется ад. Парализующая ловушка в черных трещинах зрачков. Прямой случайный взгляд — и провал. Затяжной прыжок в равнодушную огненную бездну… Первобытный ужас сковывает, дыхание перехватывает, тело цепенеет, разорвать эту связь сил не хватает. Окружающий мир сужается, размывается, стирается. Вместе с ним исчезают все ощущения, мысли и чувства. За один миг мимо обратившегося в камень молодого оборотня проносятся столетия. Рождаются цивилизации, зажигаются новые звезды, рушатся города и высыхают океаны. А мраморная статуя все так же стоит посреди безысходной пустоты и обреченно ждет, когда ветер времени сточит ее в песок… Но все внезапно прекращается. Прикрытое веками, спрятанное за очками с боковыми щитками, алое безумие медленно затухает, но не гаснет полностью — остается тлеть рыжими углями в глубине золотистых глаз. Когти исчезают: добыча устрашена и более о сопротивлении не помышляет. Едва слышно щелкает, вставая на место, челюсть. Убираются смертоносные змеиные клыки. Раздвоенный язык быстро скользит по пересохшим губам. — Никогда. Больш-ш-ше. Так. Не делай. — Рваный шепот в ухо. И шаг назад. Чернота, тяжелая, как могильный камень, отступает. Вернувшиеся звуки оглушают, болезненно яркие цвета ослепляют. Обоняние тоже сходит с ума. Колени подгибаются, ладони чувствительно ударяются об пол, инстинктивное стремление найти укрытие и не покидать его в ближайшую вечность почти затмевает разум. — Вина! — Окрик в сторону вовремя укрывшегося за стойкой хозяина на мгновение перекрывает шум в голове. Зал разгромлен, но разномастные посетители живы, и пыльная бутыль толстого зеленого стекла обменивается на пару монет. Минуты уходят на то, чтобы перевести дух. Вернуть из пяток сердце. Пригладить ставший похожим на ершик для мытья бутылок хвост. Оценить ущерб и осознать последствия. За спиной тихо стонет распластанный по столу козлорогий субъект. Ощупывает челюсть, сплевывает кровь с осколками зубов. Его приятели копошатся на полу, приходя в себя. Остальные гости целы, стражу не зовут. Заварушке рады, побитым досталось поделом. Упавшая мебель поднимается и расставляется по местам, еда и выпивка заменяются. Разбитое убирается и включается в счет зачинщиков-буянов. Вечер в «Поющей рыбе» продолжается.