А мне других слов и не надо...

Интересно, что обычно говорят в такие моменты? В моменты, когда сидишь перед человеком, по которому сохнешь с шестнадцати лет по самые свои теперешние почти двадцать? Что говорить, когда что бы не сказал, над тобой посмеются, потрепав по волосам? По доброму, конечно, но от этого только ещё больнее. Как объяснить человеку, который старше тебя на пять лет всего-то, а ведёт себя так, словно на все десять, если не больше, что ты уже совсем не ребёнок, что любишь его и это не детское, блять, увлечение? Что говорить, когда тебя принимают за глупого тонсэна, у которого «вся эта хуйня на уме» и «скоро пройдёт»? А вот и нет, не пройдёт… Вот объясните мне, как это так? Я шире и больше его по габаритам раза так в три, плевать, что младше, но в его присутствии из меня вылетают только какие-то абсолютно бессвязные звуки, а от одного только взгляда этого щуплого, тонкого парня в мою сторону мне хочется вызвать скорую помощь, ибо не выдерживаю? Это сейчас я более-менее осмелел, а когда-то… Стыдно вспоминать. В прочем, я отвлёкся. Мы с моим предметом воздыхания в этот самый момент сидим в кафе, попивая заказанный им кофе и ждём девушек, которые должны подойти вот-вот. Парное слепое свидание, да. Идея, собственно, хёна. На мой взгляд, абсолютно дебильная, что я ему и сообщил, получив за это подзатыльник. Мой взрослый и умудрённый жизнью хён решил самостоятельно излечить мою болезнь, ибо сколько можно повторять мужику «я люблю тебя» или «я хочу тебя», добавляя при этом «очень» и «правда-правда». В итоге, меня в это заведение притащили силком. Всю дорогу я только и делал, что огрызался, но сидя уже в самом кафе не мог вымолвить и слова, да и не знал, о чём говорить, из-за чего около двадцати минут мы просидели в тишине. Я продолжал молчать и сухо улыбался на все комплименты моей фигуре и внешности от впечатлившихся незнакомок. Почему незнакомок? Потому что я забыл их имена буквально в следующую же секунду после того, как они представились… — А это Хосок… Ему девятнадцать. Он хорошо поёт, а видели бы вы, как он танцует… — расхваливает меня хён, и если бы не ситуация, я бы может бы и польстился, а так только фыркнул, прикрывшись чашкой своего недопитого кофе, прожигая Юнги-хёна взглядом. — Ох, п…приятно познакомиться… — блеет одна из девушек, и я прикусываю щеку изнутри, что б не ляпнуть лишнего, только улыбаюсь и киваю, мол мне тоже. — Хосок учится на хореографическом. Мы познакомились в студии танцев, где занимался когда-то мой младший брат… — продолжает рассказывать хён своим этим хриплым прокуренным голосом. — А чем занимаетесь вы, Юнги? — за фамильярность этой дамочке хочется влепить затрещину, похер, что баба. Мужик мой, хоть и не понимает этого ещё. — Чем занимаюсь я. ? — повторяет Юнги-хён вопрос и в его голосе я слышу долю неуверенности и удивления. Конечно, ты же меня сватать сюда пришел, а сам так, за компанию… проследить, что бы я не сбежал, да? А тут на тебе, тобой заинтересовались, да? — А Юнги-хён у нас рэпер. Композитор ещё, продюсер… — первое, что говорю я за весь вечер, приторно восторженным голосом. Юнги-хён кривится, я ухмыляюсь. — Да-да, представляете? На фортепиано играет! Только посмотрите, какие у него руки! — ставлю чашку на блюдечко, тянусь через стол, хватаю руку Юнги и демонстрирую: — Руки пианиста! — говорю, видя, как взгляд Юнги-хёна становится строгим. Так обычно смотрят на провинившегося ребёнка. Я отпускаю его руку, откидываюсь обратно на спинку диванчика и добиваю: — И вообще, он гений! Правда-правда! Внимание девушек тут же переключается на хёна, а я спокойно подзываю официанта и прошу ещё кофе, которое мне подают почти сразу. Сижу, потихоньку опустошая вторую чашку американо, слушая, как каждая из них расхваливает себя перед продюсером Мин Юнги, тем самым продюсером, который… и дальше целый список. Допив кофе, я встаю из-за стола и, извинившись перед дамами, сваливаю в туалет. Быстро справляю нужду, мою руки и уже собираюсь выходить, когда в туалет, кстати, абсолютно пустой, залетает хён, злющий как тысяча чертей и сразу же подходит ко мне, грозно вопрошая: — Какого хрена, мелкий? — Что именно? — невинно спрашиваю в ответ. — Я тебя хотел сосв… в смысле, познакомить с ними, а не сам отплёвываться на кучу вопросов! — рычит парень, тыкая мне пальцем в грудь. — Ну, как видишь, твоя кандидатура оказалась привлекательнее моей, — притворно горестно вздыхаю. — Сучёныш, я знаю, что ты это специально! — Конечно же, специально, — киваю, улыбаясь, — на кой-хер мне сдался кто-то, если я люблю тебя? Юнги разочарованно вздыхает: — Опять эта хуйня… Когда же ты повзрослеешь? Улыбка с моего лица медленно сползает и, вместо привычных слёз в глазах, во мне растёт злость. Кажется, такие моменты называют последней каплей в переполненной чаше. Так вот, да, чаша переполнена. В голове созревает план и я тут же привожу его в действие, абсолютно не думая о последствиях: я обхожу парня стороной, замыкаю дверь уборной, поворачиваюсь к пока ещё не вникшему в ситуацию хёну и моментально оказываюсь рядом с ним. Мои руки ложатся ему на талию, оглаживая её, а сам я склоняюсь и целую разомкнутые в немом понимании и возмущении губы. Целую довольно мягко, не обращая внимания на то, что мне совсем не отвечают. Этого я и не предполагал. Когда я поцелуями пускаюсь к шее, Юнги шипит что я съехавший кукушкой дебил и заезжает мне кулаком в грудь, что, собственно, не возымело желаемого им эффекта. Я только рыкнул и хорошенько припечатал его спиной к стене у двери, затем продолжив целовать его шею, спускаясь к ключицам, слушая всё новые и новые ругательства. — Я всё ещё маленький мальчик, у которого «это» пройдёт? — рычу парню в ухо, когда он весьма неосмотрительно попытался заехать коленом мне в пах. Мои руки рвут его чёрную рубашку, и пуговицы разлетаются по полу, я даже не до конца осознаю, что делаю. Стягиваю с него эту тряпку и отбрасываю в сторону: — Я люблю тебя, хён, и если ты не понимаешь этого на словах, то вот тебе доказательства. — Ты совсем что ли ахуел? — слышно сверху, когда горошинка его соска исчезает у меня во рту, а пальцы, наскоро расстегнувшие ширинку на джинсах Юнги-хёна, ныряют под бельё и касаются стояка. — Я, может, и ахуел, — гортанно произношу я, усмехаясь, — но, смотрю, тебе всё это нравится… — ехидно ухмыляясь, заглядываю в глаза хёну и обхватываю его член ладонью. — Ты даже сопротивляешься как-то вяло… Я бы даже сказал, совсем не сопротивляешься… — Сучье ты отродье, ну-ка отпусти меня, и я обещаю, что разобью тебе только нос! — низким злым голосом приказывает Юнги, и у меня бегут мурашки возбуждения по позвоночнику. Рука начинает движение вверх-вниз, а губы искривляются в усмешке: — Ну же, хён, признайся, что тебе нравится… — Юнги не издаёт ни звука, но попыток сбежать тоже больше не предпринимает. Может, думает, что это шутка? Просто затянувшаяся… Рука весьма ощутимо сжимает член Юнги у самого основания, и из горла Юнги вырывается первый едва слышный стон. — Нравится… — урчу, обводя языком ореолы сосков, сначала одного, затем второго, медленно опускаясь на колени. Юнги молчит, когда я стягиваю с него джинсы вместе с бельём и только судорожно вздыхает, когда я целую влажную от естественной смазки головку, продолжая двигать рукой. — Тебе даже говорить не нужно, ты прав… — веду я монолог. — Твоё тело говорит мне, что ты без ума от того, что я делаю с тобой… — толкаюсь языком в маленькую дырочку, а затем погружаю его стояк в рот до половины, двигая головой и рукой в противоположные друг-другу стороны. — Сука, я тебя уебу… — наконец сообщает Юнги сквозь сжатые зубы, -…когда мы выйдем отсюда. — а потом вцепляется своими длинными пальцами мне в волосы и сам насаживает мою голову сильнее на его стояк. — Соси давай, раз уж взялся… — фыркает он. Дважды повторять мне не надо. Я стараюсь максимально расслабить глотку, принимая его до конца и захлёбываясь слюной. Он яростно вгонял в мой рот свой стояк, выдыхая при этом глубокие, низкие, сочные стоны. Спустя минут двадцать он спустил мне в рот, удовлетворённо хмыкая: — Маленькая шлюха. Ты этого хотел? Мы закончили. Я, проглотив его сперму, поднялся с колен и глядя на взбудораженного хёна, принялся расстёгивать свою ширинку. — Нет, — говорю, — не закончили. Глаза хёна опускаются на мой приличного размера бугорок и его кадык дёргается. — Ты же не собираешься… — Юнги-хён сконфуженно смотрит мне в глаза, ища там, похоже, намёк на то, я всё ещё просто шучу, и не находит его там, этот намёк. — Собираюсь. — чуть приспускаю джинсы, (бельё я просто не ношу) и наблюдаю, как глаза Юнги становятся больше похожими на пару блюдец. Когда он снова пытается сбежать, вот так, в спущенных штанах, я только вздыхаю, придавливая его теперь уже животом к той самой стенке. — Я тебя подготовлю… Немного… А будешь послушным, хён, будет не так больно… — погружаю два пальца себе в рот, смазывая их слюной. — Прогнись немного, хён… — приказ звучит достаточно мягко, может быть по-этому меня беспрекословно слушаются. — Хороший хён… — выдыхаю, приставляя к его входу один палец. Медленно проталкиваю его в горячее нутро, удерживая шипящего и матерящегося Юнги второй рукой. Шепчу какие-то слова, которые по-идее должны успокоить хёна, хотя сам я еле сдерживаюсь, что бы прямо сейчас не заменить палец кое-чем посущественнее. Продолжаю двигаться внутри, пока Юнги-хён не расслабляется, а затем так же медленно просовываю и второй палец, выжидаю время, пока он привыкает и начинаю делать ножнички, в целях раздвинуть стенки его анала достаточно для своего размера. Юнги рычит, шипит, ругается… А потом сам насаживается на мои пальцы, тихо постанывая. — Ты такой чувствительный, Юнги-хён… — наклоняюсь и оставляю на его шее отметину, которая к завтрашнему дню станет кричать всем о том, что конкретно у этого парня вчера была весёлая ночка. Вытаскиваю пальцы из его задницы и сразу же приставляю к разработанной дырочке член. — Готов? — спрашиваю, хотя ответа и не жду, медленно вхожу в него под аккомпанемент общих сиплых вздохов, мне было узко, а ему, по всей вероятности, больно. — Потерпи, хён… — глажу его живот, и целую лопатку, пытаясь хоть как-то отвлечь от неприятных ощущений. После того, как я погрузился в парня полностью, я на несколько мгновений остановился, что бы тот немного попривык ко мне, а потом под нетерпеливое «давай уже, блять» делаю первый толчок. — С-с-сука. Больно… — шипит, но не дёргается. — Ты привыкнешь… — не спеша двигаю бёдрами, -…будет хорошо… — Заткнись, сучёныш, и добавь темпа. Или ты только пиздеть и можешь, а? Крышу срывает. Насовсем. Я вгоняю член в задницу Юнги-хёна с остервенением, царапая кожу его зада довольно длинными уже ногтями. Стоны боли и и наслаждения издаваемые Юнги, его низкий голос отбивающийся от стен — лучшая музыка для моих ушей. Этот парень и сам — музыка. Рывки становятся всё сильнее, потому как сдерживаться абсолютно нереально, когда я, опустив взгляд, вижу, как мой член исчезает внутри хёна, когда слышу как наши стоны и вскрики сливаются воедино, когда он называет моё имя, срывается на хрип и сам подаётся назад. Всё это сумасшествие длится ещё минут десять. Не в силах держаться, я выхожу из него, и кончаю ему на поясницу. Юнги доводит себя до финала рукой через несколько секунд, а потом обессиленно сползает по стене вниз. Я же остался стоять, всё ещё чуть постанывая от остаточных ощущений. Восстановив дыхание, Юнги-хён поднялся, натянул на себя бельё и джинсы, помог одеться мне, попросив у меня только мою кожанку. Я ему её отдал. Молча. Омыв руки и умывшись, немного прибрав за собой, мы вышли из туалета вместе. Оглядев зал, стало ясно, что нас было слышно… Очень-очень слышно. Юнги-хён, хоть и меньше меня в два раза, оказался смелее в этой ситуации и, схватив меня за руку, потащил к нашему столику, бросил пару купюр на стол и, извинившись перед девушками, которые совсем не двусмысленно оглядывали нас с ног до головы, непонятно зачем вообще оставшиеся здесь, если… ну если всё итак понятно. Послушно бреду за хёном, когда мы выходим из кафе и идём куда-то в направлении парка, в направлении студии Юнги. Я не знал, что сказать и стоит ли вообще говорить… На улице поздний вечер, немногочисленные люди снуют туда-сюда. Я смотрю в спину хёну, с улыбкой думая о том, что моя куртка смотрится на нём довольно смешно. Вскоре за моей спиной закрывается дверь его студии. Парень поворачивается ко мне и заезжает мне кулаком по лицу, после чего, скрестив руки на груди вскидывая бровь, сообщает: — Как и обещал. — а потом добавляет: — Ну и что это было? — Я люблю тебя, хён. — говорю совсем невпопад. — И я не ребёнок! — шикаю, приложив ладонь к скуле. Наверное, будет синяк… Его вторая бровь взлетает к первой и звучит ехидное: — Да уж, не ребёнок… — Но тебе же понравилось… — фыркаю, падая на диван. Слышу, как звякает щеколда, а затем Юнги-хён садится ко мне на колени и касается моих губ своими со словами: — Кажется, эта твоя хуйня заразна. И не дай бог оно у тебя пройдёт, я тебя грохну, мелкий. Ты это со мной сделал, ты и отдувайся теперь. А мне других слов и не надо. Я целую Юнги-хёна в ответ.