***
Уоррен без проблем заканчивает тест раньше положенного времени, поэтому он покидает класс с более чем сорока минутами в запасе, пока большинство других студентов всё ещё застряли внутри. Не имея никого, кто мог бы занять его время, и никакого желания возвращаться в свою комнату и сидеть в тишине, которую она предлагала, Уоррен решает действовать по своему заявлению накануне: пойти в закусочную, чтобы найти ту женщину с фото. Закусочная «Два кита» далеко не пуста, когда Уоррен заходит в неё и проскальзывает в кабинку, несмотря на то, что в этот час большинство студентов Блэквэлла всё ещё должны быть в классе, а взрослые на работе. Поздний обед, прикидывает Уоррен, оглядываясь по сторонам, натыкаясь на хмельные лица, которые пропустили завтрак и обычный час обеда, но и для ужина ещё было слишком рано. Он осознаёт, что его пальцы постукивают по ламинированному меню, тут же сжимает их в кулак, чтобы прекратить издавать мягко прерывистые звуки, не зная, почему он начал нехарактерное для него движение. Обычно именно Нейтан создавал эту зацикленную атмосферу; Уоррен не был уверен, почему он бессознательно перенял действие в отсутствие Нейтана, но он полагал, что это как-то связано с нервами. У него больше нет времени размышлять об этом: Джойс появляется на сцене, и Уоррен заставляет себя расслабиться, чтобы удержать её от родительского отношения к нему. Как и Хлоя, иногда Джойс была резка, когда Уоррен этого не хотел, и сегодня был не тот день, когда он хотел иметь с этим дело. — Скучаешь без отряда сегодня? — Весело спрашивает она, подходя и ставя чашку на стол, с почти певучим голосом и искренним выражением радости на лице. Уоррен гадает, что привело её в такое хорошее настроение, и наблюдает, как быстро наполняется чашка, прежде чем он успеет поздороваться с ней, не говоря уже о том, чтобы заказать кофе. Он решает, что это, вероятно, доказательство того, что он слишком много ходил сюда в последнее время, и что он не изменял свой заказ достаточно, чтобы иметь возможность удивить официантку — не то, чтобы он жаловался. Быть предсказуемым не всегда плохо. (Если уж на то пошло, предсказуемость спасла его в большем количестве случаев, чем он мог сосчитать, так что он не собирался злословить. Особенно когда вафли были так чертовски хороши.) Не повредило и то, что Джойс была из тех женщин, которые незаметно берут всех сломленных детей, которые забредают в её закусочную, под своё крыло таким образом, чтобы это не мешало их мятежной свободе—чему она, вероятно, научилась, воспитывая кого-то вроде Хлои, хотя казалось, что она не использовала это на ней, также, как на Уоррене — и определённо на Нейтане, который, как думает Уоррен, может даже не осознавать, что она делает это с ним. Она была утончённой, но строгой в своих манерах; тип официантки закусочной, напоминающий типичный ситком-образ с гораздо менее катастрофической драмой за занавесками, чем было на самом деле. Она была почти клише. Уоррен не раз задавался вопросом, знала ли она, что умрёт, все те разы, когда пыталась защитить его, в этой самой закусочной, во всех петлях, где стены обрушились на них от сил бури и в конечном итоге сокрушили их всех. Он почти жалел, что не предупредил её хотя бы в одной из петель, не спас её каким-то образом от того же разрушения, которое положило конец им всем, но он слишком боялся испортить всё. Что если это помешало бы ему вернуться назад? У него не хватило смелости потенциально изменить жизнь одного человека в самый последний момент в обмен на жизни стольких других. Уоррен уходит в себя, гипнотизируя стол. Голос Джойс врывается в ментальную спираль Уоррена, возвращая его в настоящее, тогда он отводит взгляд от поверхности, в которой, как он знает теперь, сверлил дыры. — Тяжёлый день? — добавляет она, когда он моргает, будто очнувшись ото сна. — Ты вёл себя как космический кадет, Уоррен. Эти хулиганы опять тебя беспокоят?» — Что? Нет, нет, — протестует Уоррен, как только снова приходит в себя. — Нет, клянусь, это были не хулиганы. В последний раз и в этот. Нет никаких хулиганов! — с чувством парирует Уоррен, хотя и не слишком активно, когда Джойс, прищурившись, смотрит на него. — Хлоя сделала бы с ними что-то, что можно увидеть только в паршивых фильмах ужасов, если бы поймала, и чтобы сделал Нейтан… Просто неделя была долгой. Честь скаута.» Джойс только качает головой и вздыхает. Уоррен знает, что это универсальный знак раздражённого принятия, так что он свободен от этой темы, по крайней мере, сейчас. — По крайней мере, скажи мне, почему ты скучаешь без своих телохранителей? — она смягчается, ставя маленькие баночки со сливками рядом с чашкой кофе. «Я давно не видела тебя здесь одного.» Уоррен старается не хмуриться: даже до того, как он начал общаться со своим нынешним кругом друзей, он не был настолько регулярным в закусочной. До того, как он, наконец, нашёл правильный выход, закусочная была для него ни чем иным, как контрольным пунктом, местом, где он мог перезагрузить свой файл сохранения и попытаться снова, и Уоррен не находил ни капли радости в посещении этого места, с осознанием, что это его последнее пристанище. Но вопрос Джойс остается в силе, и у Уоррена нет причин оставлять её в подвешенном состоянии. — Свободное время, — объясняет он, не глядя на неё, вместо этого берёт сливки, чтобы открыть и налить в свою чашку, пока содержимое не станет почти белой окраски, как он любил. Периодическое обвинение Нейтана в «кофейном молоке лжи» эхом отдаётся в его голове, и это только заставляет Уоррена улыбаться себе на полсекунды, прежде чем продолжить своё объяснение. — Все ещё в классе, занимаются. Нас, учёных мужей, это не касается.» — Верно, — добродушно произносит Джойс, забыв о предыдущем разговоре. «Можно подумать, я начисто забыла о школьных часах, так давно Хлоя распрощалась с учёбой.» Несмотря на приятный тон её голоса, Уоррен уверен по скрытому раздражению, что Джойс не совсем в восторге от продолжающегося отсутствия образования у Хлои, но он позволяет себе только мгновение задержаться на этой мысли, прежде чем придёт к другому умозаключению, ещё более отталкивающему, с чашкой кофе на полпути ко рту. — Я… э-э… — бормочет он, и чашка со звоном опускается на стол, что заставляет его вздрогнуть во второй раз. — Я… я даже не подумал спросить Хлою, не хочет ли она пойти со мной, — признаётся он, бросая на Джойс извиняющийся взгляд, за которым тут же следует застенчивая улыбка. Это не было ложью—он вообще не думал о Хлое. Он так привык к тому, что Хлоя была с Макс, и мысль о том, что она была одна и не была чем-то занята, пока Макс училась, не приходила ему в голову до этого момента. Но Джойс не хотела обвинять его. — Не волнуйся, милый, — ласково говорит она, отмахиваясь от подноса с кофейником. «Я знаю, что моя дочь порой бывает невыносимой. Взять её без Макс, и быть, будто на пороховой бочке — это подвиг, и я не виню тебя за то, что ты не сделал этого. Ах, Макс. Я так рада, что она вернулась. Она имеет такое влияние на Хлою. — Джойс качает головой так по-матерински, как Уоррен ещё никогда не видел. — Приятно видеть этого Прескотта, не опасаясь, что он тоже может причинить нам неприятности. — Неожиданно добавляет она. Уоррен удивлённо смотрит на Джойс, стоит ей упомянуть Нейтана. — Да, — поправляется он, больше для себя. — Я думаю, он не так склонен к… — Уоррен запинается, — Мы с Макс немного другие люди.» — Да, — твёрдо соглашается Джойс. — И это музыка для моих ушей, мне надоело, что эти двое лезут в дела, в которые не должны лезть. Хлоя не знает, как ей повезло, что я её мать. Подумай, как бы с ней обращались, если бы она была Прескоттом и делала то, что пыталась делать все эти годы!» Уоррен морщится. — Я слышала, что Шон Прескотт во всём замешан, и с таким же успехом Нейтан мог бы медленно спускаться со скалы, если бы что-то сделал не так в глазах своего отца. Я не могу представить, что произошло бы в деле Джефферсона, если бы Нейтана признали виновным. — Лицо Джойс застывает, — ты не знаешь этих ублюдков так, как мы, — тихо добавляет она, и по спине Уоррена пробегает холодок. «Я не сомневаюсь, что в конце концов они пожертвовали бы своим сыном, если бы это принесло им больше пользы, не важно, какая кровь течёт в его жилах. У бедного ребёнка так много увлечений, и их более чем достаточно для того, чтобы иметь дело с кем-то своего возраста. А не… с сумасшедшим учителем. Ему стало намного лучше с тех пор, как он подружился с вами.» Уоррен не знает, что на это ответить, поэтому он только кивает Джойс, прежде чем она поворачивается, чтобы оформить заказ, оставляя его размышлять о семье Нейтана на короткое время, пока она возвращается с едой. Когда она это делает, он быстро спрашивает, не посмотрит ли она на фотографию, которую он достаёт из кармана. — Я хотел поговорить с ней, но Нейтан не помнит, чтобы видел её после этого фото, — объясняет Уоррен, когда Джойс наклоняется, всматриваясь в снимок. — Мы почти уверены, что она бездомная и, судя по фотографии, в какой-то момент околачивалась здесь.» В глазах Джойс мелькает узнавание, как только она смотрит на фотографию, но её губы опускаются, и искра исчезает прежде, чем она моргает в абсолютном незнании того, кто эта женщина. — Знаешь, в течение недели сюда заваливается добрая дюжина людей, которые портят мне смену, но я работаю здесь уже давно и не помню, чтобы когда-нибудь видела эту женщину, бездомную или нет. — Она качает головой, и разочарование охватывает Уоррена на секунду дольше, чем ему хотелось бы, заставляя Джойс сочувственно посмотреть на него. «Она для тебя что-то значит? Ты обращался в полицию?» Уоррен сглатывает, чтобы остановить разговор, когда голова офицера Берри слегка приподнимается из-за плеча Джойс. (Этот парень когда-нибудь работал? Что он всегда делал в этой проклятой забегаловке?) —Нет, нет, — поспешно отвечает он, может быть, слишком поспешно, и пытается не чувствовать себя виноватым в том, что ищет кого-то, существование кого не может объяснить: никто раньше не видел её. Он также пытается не морщиться от своего дерьмового оправдания, потому что ничего себе, это плохо. А он думал, что стал лучше лгать после всего, что случилось. Очевидно, нет. «Я просто подумал, что, возможно, знаю её. Должно быть, я перепутал её с кем-то другим.» «Ты бы удивился, если бы увидел, как люди входят и выходят из этого маленького заведения, — говорит ему Джойс, кивая и забирая пустой пакетик сахара, который Уоррен бессознательно открыл и высыпал в свой кофе. — Возможно, она была своенравным духом, появившимся на миг. Не теряй надежды, — подмигивает она, — может, когда-нибудь она вернётся.» Что-то в Уоррене сразу же заставляет сказать ей, что он надеется никогда больше не увидеть эту женщину, несмотря на то, что никогда не встречался с ней, но он ничего не говорит, и Джойс оставляет его с едой и фотографией, которую он вскоре складывает и убирает со вздохом. «Почему это так беспокоит меня?» Уоррен задаётся вопросом и немедленно засовывает в рот вафлю, решительно закрывая этот леденящий поток мыслей. Как только он закончил со своей едой, Уоррен оставляет счёт, и благодарит Джойс за прекрасный обед. Но когда он достаёт из кармана ключи и идёт к машине, ему приходит в голову мысль поискать женщину где-то в округе. Вообще-то не имеет смысла беспокоиться, когда никто её раньше не видел, но Уоррен всё равно беспокоится и старается не расстраиваться, когда не видит никого слоняющегося вокруг того места, где он надеялся её найти. Жаль, что птицы не умеют говорить и не предлагают ему помощи. Он пересекает заднюю сторону закусочной и движется обратно на парковку. Ничего. Однако, как только Уоррен делает вывод, что его усилия напрасны, он поворачивается к пляжу, и вид, который его встречает, превращает слюну во рту в клей. На песке лежит огромный кит, похожий на одного из трёх мёртвых китов, которых Уоррен видел в своём первом видении на пляже, но это не совсем то, что заставляет сердце Уоррена дрогнуть в груди, когда он бессознательно спотыкается от зрелища перед ним. Нет, то, что заставляет его сердце трепетать — это вид улиц, покрытых обломками и разрушениями. Он не видит ничего из того, что так чётко запечатлилось в его памяти об этом месте. Весь район в руинах. Деревья, бумага, черепица, обрывки труб и обломки вывески закусочной усеивают дорогу и асфальт вокруг него, а береговая линия превратилась в грубое гнездо из обломков вокруг единственного мёртвого существа, оставшегося среди них. Воздух горячий, влажный и наполнен такой ощутимо неправильной вибрацией, что он задыхается, когда это чувство охватывает его. Запах бури, гнили, гнева и утраты окутывает Уоррена, заставляя задыхаться ещё до того, как он попытается вдохнуть. Это похоже на смерть. Уоррен сгибается пополам, его колени ударяются о куски фанеры и кирпича, на которых он стоял всего несколько минут назад, и он заставляет себя дышать, прежде чем паника поглотит его и оставит беспомощным перед своими собственными самоистязаниями. Буря прошла. Случился шторм, а знаки были проигнорированы. Все и вся было разорвано в клочья непреклонными ветрами и безжалостными молниями, которые были оружием разрушающего циклона. И Уоррен ничего не сделал, чтобы остановить это. Ничего не помогало. Уоррен ошибся. Он никого не спас. В конце концов, он ничего не сделал, чтобы всё исправить. Это был конец, которому суждено было быть. В этот момент Уоррен погибал, он действительно страдал. Уоррен был мёртв. Уоррен умер. Уоррен исчез. Уоррен не мог дышать. Он вцепился ногтями в куртку, цепляясь за металлическую молнию в тщетной попытке облегчить сокрушительное чувство, охватившее его тело, давившее на грудь и не дававшее ему начать оправляться от всеохватывающего шока. Но, несмотря на призрачное чувство, лишившее его самообладания, не было ничего, что можно было бы убрать с его груди, и этими усилиями он не добился ничего, кроме нового перехвата дыхания. Не смог. Дыши. Уоррен был мёртв. — Нет, — выдыхает он воздух, который явно не заботится о его судьбе, его слова слетают с губ без звука, даже когда он пытается вновь. «Нет-нет. Я всё исправил! Я всё исправил!» Но мольба не достигает никого и ничего. Обломки вокруг говорят о жизнях, которые он не смог спасти, о людях, которых он должен был предупредить. Это был мир, где Уоррен в конце концов ничего не сделал правильно—мир, где Уоррен не смог остановить бурю, не смог спасти себя или кого-то ещё. Мир, где Уоррен был бесполезен и застрял в цикле, который никто не мог сломать. Мир, в котором Уоррен потерпел неудачу. Это последствия; мозг Уоррена искрится в попытках понять, даже когда ужас ситуации порождает страх и рождает панику в его нутре. Неужели каждая петля была новой временной линией? Неужели каждая неудача создаёт новую линию для Уоррена — новую попытку сделать всё правильно? Разве время не линейно? Неужели старые петли, в которых он умирал, продолжались, когда Уоррен возвращался назад? Действительно ли существует множество вселенных? Скольких людей Уоррен в конце концов подвёл, прежде чем всё получилось? Голова кипит — он крепко сжимает её, пальцы хватают и тянут за волосы, покрытые пылью и усыпанные мелкими осколками. Когда он сворачивается в клубок, кроссовки скрипят по фанере и крошат обломки ещё больше. Нет, думает Уоррен. Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет. Нет. Это было неправильно. Это был ещё не конец. Этого не было, он не был здесь. Нет. Уоррен был жив. Уоррен всё уладил. Уоррен спас, кого мог, и спас Нейтана от самого себя, и приговорил Джефферсона к заслуженной жизни, и защитил залив от разрушений, на которые он был обречён. Всё правильно, всё случилось так, как было суждено. Нет. Это было неправильно. Это было неправильно. Уоррен был жив. Уоррен не мог дышать. Уоррен был жив. Нет. Чья-то рука хватает Уоррена за плечо, и, прежде чем он успевает понять, что происходит, его поднимают на ноги кулаки, вцепившиеся в ткань пиджака, и заставляют повернуться лицом к женщине с фотографии, а закусочную окружают лишь развалины и руины. В течение полутора ударов сердца он не моргает. Но затем он делает это, раньше, чем может остановить себя от этого в своём оцепенелом изумлении, и она исчезает, как будто её никогда и не было. — Эй, малой! Я с тобой разговариваю. Ты меня слышишь?» Это блондин, которого Уоррен, кажется, видел несколько раз, но не знает его имени, с татуировками на шее и выражением лица, способным разбить вдребезги стекло. Он сразу же напоминает Нейтана, и в состоянии Уоррена это единственное, что он вообще может вычислить. Он не отвечает, и мужчина слегка встряхивает его, ещё глубже зарываясь пальцами в одежду Уоррена. — Эй, — парень толкает снова, но на этот раз его голос не такой лающий, и Уоррен думает, что это может быть как-то связано с тем, что он смотрит Уоррену в лицо. «Посмотри на меня. Ты в порядке? Ты можешь говорить? Как тебя зовут, парень?» — Уоррен, — слышит Уоррен свой собственный голос. Лицо мужчины расслабляется, и он выглядит гораздо менее похожим на Нейтана теперь, когда он не щурится, как будто пытается просверлить его череп. Это возвращает ему здравый смысл, и он слегка качает головой, автоматически отстраняясь. —Я… чёрт, что? Кто Вы? Что случилось?» Мужчина отпускает Уоррена в тот момент, когда тот пытается отодвинуться, но его руки висят на руках Уоррена, как будто он был готов поймать его, если тот решит падать. Он бросает на Уоррена настороженный взгляд и отворачивается. За его спиной тихонько лает собака. — Ты лежал на земле, держась за голову, — медленно объясняет мужчина, и Уоррен хмурится, явно проверяя своё психическое состояние. Он не сумасшедший, чёрт возьми, просто сбит с толку. Разница была. Он понимал, что ему говорят. — Я думал, у тебя там внизу какой-то припадок.» Отлично, значит, Уоррен устроил какое-то маленькое шоу во время своего видения… проблемы… ну дела. Игры — это было действительно то, что ему нужно. Было ли уже слишком поздно играть? —Я… я в порядке. Я не… простите. Я не знаю, что случилось. — Уоррен нервно смеётся, смущённо потирая затылок. — Тяжелый день. Старшая школа, понимаете?» Глаза мужчины снова сужаются до уровня Нейтана, и он бросает на Уоррена взгляд, который он слишком хорошо знает, как «я думаю, что ты немного сходишь с ума, приятель», взгляд, который он был склонен получать в последнее время. — Ну, если ты так говоришь, — отвечает мужчина таким тоном, будто не считает Уоррена нормальным, но он уже отступает со своей собакой, и всё нутро Уоррена расслабляется. — Полегче с наркотиками, ладно?» — Я не… — начинает Уоррен, но мужчина уже ушёл, и Уоррен стоит лицом к стене закусочной: целой и нетронутой вихрем.***
Уоррен идёт пешком всю дорогу до Блэквэлла, его машина осталась на стоянке: он слишком потрясён, чтобы доверять себе за рулём, несмотря на короткое расстояние. Он не хотел рисковать, он не мог отвлечься от того, что произошло, не мог сосредоточиться ни на чём, кроме движения собственных ног. Поэтому он уходит. Уоррен настолько поглощён видением, что даже не думает вынуть телефон и предупредить кого-нибудь о своём состоянии, и не думает о том, что встретит кого-то из знакомых, когда пересекает кампус к общежитиям. Если бы он знал, то, возможно, отнёсся к этому с большим вниманием. Если бы он это сделал, то, вероятно, был бы больше подготовлен к тому, что его ждёт, когда он распахнул дверь, только чтобы чуть не наложить в штаны от изумления. — Сюрприз!» Люди возникали, заполняя пустое пространство его комнаты, держа в руках воздушные шары, бросая конфетти и громко щёлкая трещалками. Макс, Хлоя, Брук, Кейт, Тревор, Дана и Стелла, — Уоррен почти уверен, что вся его жизнь только что пронеслась перед глазами, и его дыхание перехватывается, вызывая неприятное ощущение в груди. Он, спотыкаясь, возвращается к двери, одной рукой вцепившись в ткань рубашки, а другой пытаясь ухватиться за дверной косяк, чувствуя себя так, словно его только что ударили в живот. Реакция длится самую малую долю секунды, ровно столько, чтобы Уоррен успел понять, но этого достаточно. К тому времени, когда он приходит в себя и собирается выразить реакцию более подходящую для сюрприза на свой День рождения, Макс уже подбегает к нему, спрашивая, всё ли в порядке; её руки на его плече и лице. Хлоя стоит позади неё, напряжённо держа руку на плече подруги, и готовя вторую, чтобы схватить Уоррена за другое плечо. Алисса и Кейт стоят по обе стороны от них, их брови озабоченно нахмурены, Уоррен это ценит, но на самом деле не хочет видеть их сейчас. Он не знает, что делать. Невозможно думать. — Отойдите, твою мать, — голос перекрикивает поток вопросов, задающих одно и то же разными фразами, и рука Нейтана появляется между телами, чтобы вытащить Уоррена из них подальше от клаустрофобии и хаотического беспокойства, которое его друзья создали вокруг него. «Вы решили задушить его до смерти сразу после того, как до смерти напугали.» Вопросы стихли, и дюжина пар глаз наблюдают за Уорреном и Нейтаном с разной степенью настороженности. Уоррен не сразу понимает, что они ждут от него каких-то слов. — Извините, — поспешно говорит он, поднимая руки, словно отгоняя их, — вы напугали меня до чёртиков. Я этого не ожидал. Никто не говорил, что придёт ко мне сегодня. Я понятия не имел.» — Э-э, да, — предлагает Хлоя после общей молчаливой паузы, — это потому, что это была вечеринка-сюрприз. Давай, умник, ты же знаешь, как устроены вечеринки-сюрпризы.» — Я же говорила, что зайду попозже, — предлагает Макс, прежде чем Уоррен успевает что-то сказать, и он вынужден признать, что так оно и было. — Вы меня поймали, — добродушно бросает Уоррен, хотя и немного неуверенно, и это, кажется, снимает напряжение в комнате. Плечи расслабляются, улыбки возвращаются, и не успел Уоррен опомниться, как все уже стоят или сидят в его комнате, смешавшись, разбившись на маленькие группы, которым есть о чём поговорить, кроме того, ради чего они были здесь, и Уоррен только сейчас замечает, что кто-то расставил напитки и закуски, а на столе нетронутый торт. Только Нейтан, Хлоя и Макс остаются рядом с Уорреном, которого Нейтан оттащил к столу, и сохраняют свои относительно обеспокоенные выражения лиц. «Ты точно в порядке? — спрашивает Макс, когда становится ясно, что все чем-то заняты. — Нет, — признаётся Уоррен, теребя в пальцах ленту от одного из воздушных шариков, привязанных к стулу. Он останавливается, когда Макс бережно берёт его руку в свою, но не отпускает верёвку. — Я буду в порядке минут через пять. Моему сердцу нужна небольшая пауза, чтобы успокоиться. Но никаких остановок сердца. Не в мою смену.» Макс одаривает его улыбкой, но Хлоя и Нейтан продолжают пристально изучать Грэхэма взглядом. Уоррен чуть было не делает замечание о том, как они могут быть похожи время от времени, но останавливает себя, зная, что это определённо не будет хорошо воспринято ими. Он прибережёт это на другой раз. В конце концов, Хлоя вздыхает и толкает Уоррена локтем, говоря ему что-то о торте, прежде чем раствориться в небольшой толпе людей позади неё, но Макс не двигается, чтобы следовать за ней, и Нейтан тоже не двигается ни на дюйм. Он смотрит на Уоррена осознанным взглядом, и Уоррен знает, что, как только все уйдут, ему придётся объяснять Нейтану, что произошло у закусочной, потому что во-первых, он был дерьмовым лжецом, а во-вторых — у Нейтана был дар распознавать враньё Уоррена. — Хочешь увидеть подарок, который я приготовила? — Спрашивает Макс, отвлекая внимание Уоррена от Нейтана. Он моргает, потом улыбается. — Да, чёрт возьми!» Она роется в сумке, (кажется, она никогда не покидает её) и достаёт квадратный предмет, обвёрнутый в газету, и с гордостью вкладывает в протянутые руки Уоррена. — Без цветной фольги, — объясняет она, пока Уоррен вглядывается в подарок. «Экологическое спасение мира и всё такое.» — Власть миллениалам, — соглашается Уоррен, а затем издает короткий задыхающийся крик. Позади себя он слышит слабый стон Нейтана. «Доктор Кто 50-летний боксет?! — он шепчет-кричит на неё, его глаза искрятся искренним возбуждением. Уоррен прижимает его к груди и изо всех сил старается не задыхаться. Он не совсем уверен, что справится. — Откуда у тебя это? Он был выпущен в прошлом месяце! Всё распродано за считанные минуты! — Уоррен настолько запутался в своей временной петле, что просто не имел возможности провести полночи, чтобы заполучить его, несмотря на то, что это была петля, в которой он жил дальше (если её вообще можно было назвать петлёй). «Как ты…» Уоррен удерживается, чтобы не повторить вопрос, хотя бы из-за довольной улыбки Макс и её указательного пальца. Уоррену не нужно следовать за ним, чтобы понять, что она указывает на Нейтана, и, крепко сжимая в одной руке свой подарок, Уоррен поворачивается на каблуках и обнимает свободной рукой Нейтана, который почти бьёт его лбом в защитной реакции на внезапное движение. Уоррен достаточно давно знает поведение Нейтана, чтобы вовремя среагировать, но он не может остановить недовольства, которые немедленно начинаются от извивающегося в его хватке парня. «Ладно, ладно! Боже, Гейрэм, — протестует Нейтан, когда Уоррен и не думает отступать. Руки Прескотта подняты в воздух, а тело повёрнуто в сторону от Уоррена, но у Уоррена достаточно высоты и хватки, чтобы это не имело значения. — Ты пытаешься сделать всё ещё более пидорским? Отпусти меня, я понял. Ты любишь этот дурацкий набор, иди и размажься по всей Колфилд. В любом случае, это была её идея.» — Ты помог не только в финансовом плане, Нейтан, — возражает Макс, когда Уоррен поворачивается и обнимает её так же, как обнимал Нейтана, и она смеётся, обнимая его в ответ без колебаний. — Спасибо, — искренне говорит им Уоррен, отпуская Макс. Хлоя неторопливо подходит с тарелками и пластиковой посудой с миссией атаковать торт, позади неё уже выстраивается очередь. Проходя мимо него, она одаривает его улыбкой, полной зубов и счастья, и Уоррен не может не улыбнуться в ответ. Он поворачивается лицом к комнате друзей и смеётся. — Вы, ребята, потрясающие!» — Мы знаем, — сладко говорит Дана, первая в очереди за тортом, который Хлоя уже раздаёт из-за плеча Уоррена. Она принимает его и тем же движением приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать Уоррена в щёку. — Но и ты тоже. С Днём Рождения, Уоррен.» Это стоило того, думает Уоррен, наблюдая за тем, как все вокруг шумно требуют торт. Подобие порядка, которое предлагала очередь, было потеряно. Это был один из немногих моментов, когда он мог быть уверен, что в конце концов поступил правильно, и он знал, что сделает это снова, если придётся. Для этого. Для них.***
— Ты нашёл её? — спрашивает его Нейтан через несколько часов, лёжа на кровати Уоррена и возясь со своей камерой, а Уоррен за столом уже записывает детали для компании, которую он собирался собрать для Тревора. Он хотел чего-то большего, чем обычный D&D-go, возможно, что-то, что могло бы зацепить кого-то ещё, из тех кого Тревор приведёт с собой. Что-ж. Если это вообще возможно. Уоррен всё ещё не знал, кого Тревор собирается взять, но он знал всех закоренелых ботаников в «Блэквелле» и был уверен, что они не связываются с такими тупоголовыми скейтерами, как банда Тревора. (Исходя из это, Уоррен тоже не должен. Так что, возможно, это был неправильный способ думать об этом.) — Эй, — зовёт Нейтан, и Уоррен чувствует, как что-то отскакивает от его затылка. — Я с тобой разговариваю. Вытащи свою тупую голову из своей тупой задницы и ответь мне.» Уоррен закатывает глаза и поворачивается на стуле лицом к Нейтану, скрестив руки на груди в раздражении. Нейтан даже не потрудился сесть, только приподнял одну бровь, подперев голову подушкой и рукой. — Нет, — отвечает Уоррен, откидываясь на спинку стула и вздыхая. — Как будто её не существует. Я даже не встретил никого незнакомого кроме… — Уоррен замолкает, на мгновение нахмурившись. — Был один блондин. Он часто бывает здесь, и я определённо видел его раньше, но…» — Блондин? — Тихо повторяет Нейтан, почти про себя. «Да. Татуировки и собака, я думаю, это тот парень, который живёт в трейлере, тот, что иногда стоит у закусочной.» Уоррен видел его даже в иных временных линиях, просто никогда раньше не говорил с ним. Во всяком случае, он не помнил. — Старик думал, что я под наркотиками.» Уоррен вздрагивает, как только последнее слово слетает с его губ, потому что технически у парня были все основания так думать. Но Нейтан не замечает этого движения; он наполовину сидит и смотрит на Уоррена, его глаза сузились в пронзительном взгляде. — Держись подальше от Фрэнка, — холодно говорит Нейтан, лицо его темнеет, и Уоррен тут же думает про себя: «о, так вот кто такой Фрэнк». Уоррен поднимает руки. «Эй, он помог мне. У меня было ещё одно видение, и он поднял меня с земли и убедился, что я в порядке. Неплохо, да? Это не совсем то, что нужно делать придурку!» Взгляд Нейтана становится жёстче. — Фрэнк-плохой Моджо, Гейрэм. Мне плевать, что он для тебя сделал.» Уоррен открывает рот, чтобы ответить, но Нейтан обрывает его — Видение? Как киты? Что случилось?» И в этот момент вся слюна во рту Уоррена снова превращается в клей, а горло сжимается от острого желания забрать назад любое упоминание о каком-либо видении. Его день прошёл так хорошо после этого, и он просто не хотел говорить об этом прямо сейчас. Особенно учитывая то, что он видел. Видение было не из тех, которыми он хотел бы поделиться, но по тому, как Нейтан смотрит на него—как будто он мог видеть сквозь Уоррена правду обо всём этом, если бы действительно хотел—Уоррен знает, что он не может просто отмахнуться от этого. Это было бы нечестно по отношению к Нейтану, а у него и так было более чем достаточно несправедливостей в жизни. Уоррен не хотел добавлять ещё одно, даже если Нейтану лучше об этом не знать. —Я видел… там опять были киты, —начинает Уоррен медленно, почти невнятно, не отрывая глаз от своих рук, лежащих на коленях, а потом качает головой. — Нет, извини, кит. Один кит. Я не знаю, куда делись остальные. Это, чёрт, ладно, так. Там было много обломков — » — Обломки? — Немедленно повторяет Нейтан, и подняв взгляд Уоррен видит, что он теперь сидит полностью выпрямившись на кровати, наклонившись вперёд, с выражением полным тёмных оттенков, для которого у Уоррена не было названия. — Обломки, — тихо поясняет Уоррен. «Здания, крыши, вывески. Такие вещи. Всё вокруг меня было просто. Просто разрушено.» Мертво, чуть было не сказал Уоррен. Слово застряло в горле, неиспользованное и горькое в своей правде. Вокруг меня не было ничего, кроме смерти. — Ты видел последствия циклона? — легко догадывается Нейтан после минутного молчания. Руки Уоррена сцепляются в замок, до боли сминая пальцы. Это было не по-настоящему. Этого не могло быть. «Я не знаю как, — отвечает Уоррен. «Это не то, что случилось. Его ведь не было. Я не знаю, почему я продолжаю видеть вещи, которые никогда не случались.» Уоррен знает, что, возможно, это его разум играет с ним злые шутки. Он знает, что галлюцинации могут быть из-за всех тех ужасных событий, что он пережил, вместе с тревогой, страхом и всем остальным, что накопилось внутри, с чем ему предстояло иметь дело всю оставшуюся жизнь. И легче от этого не становилось. Видение не чувствовались чем-то кроме предзнаменования. — Бумага, — внезапно говорит Нейтан, поднимаясь с кровати движением, которого Уоррен совершенно не замечает. — Что? — Запоздало спрашивает Уоррен, наблюдая, как Нейтан роется в одном из столов и вытаскивает ножницы вместе с бумагой для чертежей, оставшуюся от его предыдущего проекта. «Что ты делаешь?» Нейтан не отвечает Уоррену. Он с громким стуком захлопывает ящик и возвращается на своё место на кровати, ловко выуживая один лист, чтобы атаковать его ножницами. Уоррен смотрит на него в замешательстве. Это не первый раз, когда Нейтан делает что-то вне понимания Грэхэма (чёрт, большинство вещей, которые Нейтан делал, были за границей его понимания, это было не ново), поэтому Уоррен просто позволяет ему делать это, полагая, что в конце концов он узнает всё в любом случае. Между ними воцаряется тишина, нарушаемая лишь жужжанием компьютера и ритмичным, почти успокаивающим звуком разрезающих бумагу ножниц. С этой тишиной Уоррен может справиться, и на какое—то время ему это удаётся, но он не хочет её увековечивать-не сейчас, когда у него в голове всё перемешалось. Таким образом, несмотря на его прежнее желание держать Нейтана в неведении кошмарных проделок своего мозга, желание поделиться и выговориться побеждает, и он вновь открывает рот. «Ты действительно думаешь, что всё закончилось? — Тихо спрашивает Уоррен. Нейтан реагирует не сразу, и по тому, как он продолжает резать бумагу, не замечая, что Грэхэм заговорил, Уоррен начинает подозревать, что его не услышали. Но затем рука с ножницами останавливается, и голова Нейтана одним плавным движением поднимается, чтобы встретиться взглядом с светло-карими глазами Уоррена. — Я сказал в прошлый раз, что это всё в твоей голове, но после всего того дерьма, что с случилось тобой, — начинает Нейтан, и его тон такой, будто они говорят о чём-то гораздо более незначительном, чем время, повторяющееся снова, — я знаю, что ответ «Да» легко может оказаться неправильным, и, вероятно, так и будет, учитывая, как жизнь любит трахать нас обоих. Но я не хочу думать, что это не так. — Он колеблется, снова опускает глаза вниз, и Уоррен видит, как его губы кривятся в усмешке. — А что ещё могло остаться? Что может быть важнее всех наших жизней?» «Я спрашиваю себя об этом всё время», — отвечает Уоррен, заставляя Нейтана снова поднять голову. — Я всё спрашиваю: Что ещё может быть? Что я мог пропустить? Почему я продвинулся так далеко, если сделал или делаю что-то неправильно? — Голос Уоррена начинает дрожать, он сглатывает и останавливается прежде, чем вновь показаться жалким, надеясь, что Нейтан заговорит первым. Но Нейтан смотрит на него так долго, что Уоррен в замешательстве качает головой и спрашивает: Это странно — задавать подобные вопросы?» — Ты винишь себя во всём, что случилось, — говорит Нейтан, и это не вопрос, так что технически у Уоррена нет шанса опровергнуть это, даже если бы он хотел. — Ты думаешь, что всё, что пошло не так, было твоей виной.» Его тон настолько прозаичен, что Уоррен почти чувствует себя оскорблённым, когда к нему взывают таким образом. «Конечно, думаю! — вскрикивает Уоррен, поражаясь своей внезапной настойчивости. Нейтан моргает, в равной степени застигнутый врасплох взрывом, но огонь уже начался, и Уоррен горит, как будто в этот момент щёлкнул какой-то выключатель и его нельзя было повернуть. «Я был тем, кто должен был всё исправить, чтобы снова заставить время двигаться! Никто другой не проходил через всё это снова и снова, как я! — Голос Уоррена срывается, пронизанный болью, беспокойством и последствиями всего, что он пережил без кого-либо рядом до самого конца. — Всё, что случилось—моя вина, Нейтан! Моя! И я продолжаю видеть то, что оставил, когда думал, что исправил это! Я! Ни ты, ни Макс, ни Хлоя, ни кто-либо ещё в этом криво написанном отрывке истории, я! Так и есть. Всё на мне.» У Уоррена болит сердце. Он чувствует, как оно бьётся о стенки грудной клетки, болит, стучит и умоляет схватить его и вырвать, чтобы оно не лопнуло вместе со всем, чем было наполнено, и не тонуло в этом. Он чувствует, как плачет. Ему хочется кричать. Он чувствует, что тяжесть его мира всё ещё лежит на его плечах, и это всё, что он может сделать, чтобы не быть раздавленным, несмотря на то, что он сидел в своей комнате невредимым, с кем-то, кто был убит во многих других петлях, с которыми он столкнулся, и был доказательством того, что что-то в конце концов пошло правильно. Хотя бы поначалу. Уоррен не знает, что с ним. Уоррен не знает, что плохого в том, что с ним что-то происходит, и только с ним, и он не понимает, что Вселенная так старается ему сказать. Всё, что он знает, — это то, что что-то кажется неправильным, и он не знает, как это исправить. — Я не знаю, что я делаю не так, — тихо скрежещет он сквозь зубы, и чувствует, как рука Нейтана обвивается вокруг его плеча и резко тянет, что он в какой-то момент закрыл глаза и схватился за голову. Уоррен падает на землю с глухим стуком, его колени подогнулись прежде, чем он понял, что они нужны ему, чтобы не упасть. — Очнись, — шепчет Нейтан резко, на удивление беззлобно, стоя рядом с Уорреном, упавшим на пол от рывка Нейтана. — Возвращайтесь на Землю, майор говнюк. Возьми себя в руки.» Это внезапное действие потрясло Уоррена, и теперь он только и делал, что сидел на полу своей спальни, задыхаясь и моргая, словно выходя из транса. Но он перестал чувствовать, что его душит всё вокруг, так что он не мог сказать, что был расстроен из-за Нейтана, который вытащил его из кресла. Но всё равно бросает на него свирепый взгляд. Нейтан только смотрит в ответ. — Ты ни в чём не виноват, — продолжает он, как только, кажется, смотрит на Уоррена достаточно долго, чтобы понять, что он не собирается снова впадать в истерику (по крайней мере, пока). «Ты помог нам всем понять, как всё исправить в конце концов. Не ты начал весь этот грёбаный цикл, через который тебе пришлось пройти, чтобы попасть сюда, ясно? Ты ни хрена не виноват. Ты даже не… — Нейтан внезапно замолкает, щёлкая зубами, как будто он физически разрезал слово, которое собирался сказать, пополам, чтобы остановить его. — …Не ты убил Рейчел. Не ты помог Джефферсону. Ты не звонил ему, не давал денег и не строил койку на грёбаном дне дерьмового фермерского дома. — Нейтан снова обрывает себя, но на этот раз из-за того, что Уоррен протянул руку и в свою очередь схватил Нейтана за локоть, пальцы впились в ткань, упрямо сжимая. Он не дёрнул, но прикосновения было достаточно, чтобы Нейтан остановился, и Уоррен наблюдает за ним широко раскрытыми глазами. Нейтан сглатывает, затем яростно качает головой, длинный поток тихих проклятий с шипением срывается с его губ слишком низко, чтобы Уоррен мог уловить больше, чем несколько из них, и затем он тоже опускается на пол. Если сердце Уоррена и болело раньше, то это было ничто по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас. Нейтан винил себя в том, что случилось, осознаёт Уоррен с ужасом. Нейтан думает, что он был спусковым крючком ко всему, катализатором, который всё это начал, потому что у него было больше связей со всем, что произошло. Нейтан думал, что он это начал. Нейтан винил себя во всём. А Уоррен так и не понял. «Боже, — думает Уоррен, наблюдая, как Нейтан на мгновение поднимает глаза к потолку, щурится ненадолго и снова опускает взгляд на руку Уоррена, всё ещё крепко держащую Нейтана за локоть, хотя тот почти вырывается из ей хватки, что было так очевидно, так по-Нейтановски, конечно, но, как, чёрт возьми, я не подумала об этом? Я ведь знаю его. Господи, я знаю, как его растили. Я должен был догадаться. Возможно, Нейтан не всегда был тем, кто признавался в своих деяниях, когда это касалось других, но когда это касалось его самого? Нейтан брал вину на себя, даже когда его роль была почти незначительной, и никто, кроме Виктории, вероятно, не знал об этом. Уоррен не знал, даже если должен был знать. Но как он мог это исправить, учитывая реакцию Нейтана на идею, которую он сам себе внушил? Все всегда думали, что он просто притворяется, обычно не задаваясь вопросом о причинах того, что он делает. Но дело было не только в этом, не так ли? Нейтан всегда был одной из двух сторон: какофонией неистовых оттенков, кружащихся и переплетающихся друг с другом или вообще лишённым какого бы то ни было цвета. Когда дело касалось Нейтана, другого варианта не было. Когда дело касалось Нейтана: всё или ничего, и Уоррен отказывается верить, что он стал таким сам по себе. «Что с тобой случилось, Нейтан?» Слова Уоррена звенят в тишине между ними, и, несмотря на тихий шёпот, Уоррен чувствует, как они рассекают воздух, как обжигают язык, когда слетают с уст. Он хотел, чтобы они больше походили на отвергнутый вопрос, чем на вопрос, который, как он знал, был задан, — вопрос, который он никогда бы не задал так просто, если бы только мог лучше контролировать себя в этот момент, — но по тому, как выражение лица Нейтана внезапно погружается в темноту, которая пугает Уоррена до глубины души, он видит, что вопрос был наполнен гораздо большим, чем Уоррен мог даже представить. Он отчаянно хочет вернуть всё назад прямо в этот момент. Не только вопрос, не только текущий момент — всё. За те несколько месяцев, что он был так близок с Нейтаном, Уоррену не хватало терпения выслушивать его колкости, злые слова: в нём было так много такого, чего он не понимал и не знал. Так много тьмы, боли и сожаления, что он видел и слышал только один или два раза до этого, легко забытые в облегчении, которое последовало за потерей разрушения, которое было предсказано. Уоррен хочет всё вернуть. Но он знает, что не может. Как бы ему ни хотелось, эта петля была концом. Уоррен не мог взять свои слова обратно. Нейтан стискивает зубы, желваки на его скулах вздрагивают. Он не смотрел на Уоррена, и Уоррен знал, что взгляд, брошенный им в сторону, не предназначался ни для кого в этой комнате, скорее это была не более чем реакция на демонов, которых разбудил вопрос Уоррена. Уоррен медленно подталкивает себя обратно в сидячее положение, чтобы выиграть время для себя и Нейтана, но даже через несколько минут ситуация не меняется, и горло Уоррена немеет. «Мне очень жаль. — Раздаётся в тишине. Достаточно тихо, чтобы Нейтан не обратил на это внимания. Но Нейтан — нервный, озлобленный, всегда в движении Нейтан — медленно поворачивается к нему лицом, а затем полностью замирает. Он смотрит молча, глаза у него ясные, круглые, без маски, и в этот момент Уоррен чувствует всё. Боль, страх, сожаление, предательство—всё то, что Уоррен слышал и видел от Нейтана во времена, о которых Нейтан даже не знал, Уоррен чувствует. Уоррен чувствует их, как волну в груди, так сильно, что чуть не сгибается в талии и не вздымается от того, как они внезапно и полно поглощают его, но в конце концов он не двигается вообще. Когда-то он мог бы. Когда-то давно он мог бы сделать больше, чем просто пролить несколько горячих слёз, которые не доходили дальше его носа, прежде чем их смахнут рукавом, мог бы принять краткую, но честную откровенность Нейтана как причину, чтобы подтолкнуть и копнуть глубже, чтобы узнать всё то, что он ещё не знал о человеке, к которому, кажется, привязался, но он больше не был тем Уорреном. И не мог снова им стать. Они долго молчат. Или, по крайней мере — это ощущается как долгое время. Уоррен кусает и без того травмированные губы, а Нейтан начинает неосознанно дёргать ногой, как это часто случилось, что Уоррен, в конечном итоге, протягивает руку и останавливает. — Это пиздец, — наконец говорит Нейтан, как только Уоррен опускает ладонь на его ногу. — Это так хреново. Я не хочу сидеть на заднице из-за этого дерьма. — Он проводит рукой по волосам, встаёт, натягивает свитер, почти не разглаживая складок, и выжидательно смотрит на Уоррена. Уоррен только хмурится. — Что? — Мороженое? — говорит Нейтан, как будто он только что это сказал, а Уоррен был мудаком и не услышал его в первый раз. «Мы только что ели торт, — замечает Уоррен. Нейтан смотрит на него. «Не будь задницей, Грэм, мы едим мороженое. — А потом, прежде чем Уоррен успевает подняться, его поднимают на ноги две успокаивающе шершавые руки, принадлежащие Нейтану Прескотту. «Чёрт, ты тяжелый.» — Ты посадил меня на сахарную диету, — ворчит в ответ Уоррен, пытаясь привести в порядок свою одежду. Нейтан не отвечает на очевидный укол, и Уоррен с любопытством смотрит на него. «… Что?» «Что бы с нами ни случилось, мы справимся», — говорит Нейтан Уоррену, и из-за уровня небрежности его тона, Уоррену требуется секунда, чтобы понять, что ему хотят сказать. Но тут Уоррен кривит губы и улыбается. — Да, — говорит он сначала тихо, потом более решительно, — да!» Нейтан твёрдо кивает, затем хватает Уоррена за локоть и тащит его к двери, и в тот вечер они больше не говорят ни слова о прошлом. И, честно говоря, Уоррена это вполне устраивало.