Холмы, залитые Солнцем

В самом деле, солнце здесь удивительно яркое. Не желтое, как круглобокий овечий сыр, а белое, как раскаленное на свету серебряное блюдо — его лучи тянулись и опадали в воду, и тонули в сумраке видневшихся холмов. Удивительная страна, доселе скрывавшаяся от британского мореплавательного взора. Чудно, но и Великая Британия, и Великая Японская империя — островные государства, отделенные узкой полосой воды от материка. Но как же странны люди, живущие у каймы рассвета — не то что они, прибывшие из сумерек остывающей и чахнущей Европы. — Госпожа ван Ламберт, Вам пора спуститься в каюту. Скоро мы войдем в порт Нагасаки, будет проверка документов. Вам лучше пока оставаться у себя — аборигены не жалуют женщин, особенно европейских. — Видно, американки сыграли дурную службу всем белым женщинам, — Аврора хмыкнула и последовала совету матроса Дирка, сжав в перчатках верхнюю юбку платья из лилового штофа. Полы порядком испачкались в грязной воде, то и дело появляющейся на палубе. — Подайте мне знать, как проверят мой багаж. — Всенепременно, мефрау. Японцы оказались людьми чрезвычайно дотошными. Они долго и въедливо сверялись с документами и лицензиями, выданными «Принцессе Эмме», и приложенным к ним переводом, выданным тут же, несколькими годами ранее в Нагасаки, но другому голландскому капитану. Аврора сидела у себя в каюте, перебирая в руках тонкие перчатки — единственную деталь женского костюма, что она решила себе оставить. Матросы уже как-то упоминали, что японцы редко и своих женщин от мужчин отличат, если они наденут мужское платье. С европейками другая проблема: их женственность не скрыть ни пониженным голосом, ни накладными усами, да и фигура их более тяжела и четко очерчена — европейскую женщину не скроют ни брюки, ни сюртук. Другое дело, что в этой одежде удобней всего путешествовать и вести лошадь, да и дышать легче. — Мефрау, путь свободен, — Дирк сверкнул желтозубой улыбкой, после непродолжительного стука объявившись в дверях каюты. — Ваш багаж со мной. Аврора хмыкнула — что там того багажа? Небольшая, пусть и забитая сума, но её унести вполне ей под силу. Она взяла её и перекинула через плечо, надежно перевязав и закрепив на уровне груди. — И куда вы теперь? Должен вас предупредить, коли капитан не удосужился, что гайдзинам нигде не будут рады, кроме как в Нагасаки. — Я знаю, — парировала она. — Сопроводи меня на берег. Дальше я сама. — Разве ваша дражайшая матушка не отдала кому-либо наказ вас сопровождать? Аврора ответила легкой полуулыбкой. — Моя матушка надеется, что хоть так я найду себе мужа. Пусть даже среди аборигенов. Дирк расхохотался, оценив шутку — право, из уст приличной девицы она звучит куда смешнее, чем от пропойцы в английском кабаке. Он сильней надавил на весло — Аврора, укрывшись плащом от мутных капель, несущихся со всех сторон, с затаенным стесненным в груди чувством смотрела не на деревянные домики и причудливые, многоярусные, как французские торты, постройки, а на горы, вгрызающиеся в облака вдали. — Есть ли в Нагасаки менялы? — Конечно есть, но Вам нужно будет потрудиться, чтобы его найти. Начинайте искать от городской площади, — матрос махнул рукой куда-то на северо-восток, — там гайдзина едва ли на части не растащат — дай только свои диковинки сбыть. Там-то и укажут на ближайшего менялу. Но смотрите, они те еще обманщики. Проценты гребут дикие. Ружье-то взяли? Порох? Не зря ж его в бревнах и веслах прятал. — Здесь, — Аврора лопатками чувствовала деревянный тяжелый приклад, с каждым шагом стукавшегося о спину. Облегченный голландский ствол был спрятан в чехле — в таких, вдохновившись самурайской «модой», некоторые европейцы носили поначалу длинные сабли, а после — уразумев, что для холодного оружия нет ничего лучше, чем портупея — ружья. — Что же, храни вас Господь и Пресвятая Дева Мария, — Аврора по привычке сморщилась и слегка отшатнулась от крестного знамения, которым одарил её Дирк — совсем немного, чтобы верующий христианин не заметил. Спишет на качку на прибрежных волнах. Порт Нагасаки был шумным. Да и не порт это был вовсе — так, небольшой городишко, не чета Роттердаму, Дублину или Марселю. Найденный меняла, после небольшой беседы, все же согласился за несколько новых японских латунных монет обменять мешочек гульденов на не менее увесистый мешочек разнообразных японских монет — старого и нового обращения. У всех была дырочка посередине — их можно было связать шнурком, что и предложил старый Такада, протянув красную веревочку. Ей пришлось вежливо отказаться, сдержав себя – японцы, право, еще не были столь цивилизованны, и малейшему выхождению за рамки приписывали дьявольское значение. И это-то в Нагасаки, где со времен прошлого пребывания голландцев порядка двести лет тому назад еще сохранялось отчетливое влияние христианства. Отойдя под сень старой сливы, и присев у её корней, она развернула карту. Ей предстояло держаться подальше от больших городов административного значения, и пусть все они были далеки от Нагасаки, но сейчас к берегам Японии стягивались множественные войска самых разных стран, начиная от США до далекой и малопонятной Российской Империи, начинавшей предъявлять претензии на острова. Таких городов было три: Осака, Киото и Эдо. Киото был столицей, там находился император со своим двором. Сёгун, высший представитель военного правительства, находился в Эдо. Аврора приняла решение, что сначала движется в Изумо через княжество Тёсю — они сравнительно давние союзники Нидерландов, да и голландские документы тоже при ней. Остается надеяться лишь на то, что встречи с людьми будут как можно больше редки — их запах слишком опьяняет и душит, так и с ума сойти недалеко. В дорогу она отправилась с наступлением ночи. Накупив у торговки такояки — местной выпечки с начинкой из моллюсков, она углубилась в лес. Луна стояла прямо над её головой — серебрила и без того, белые, как северный нетающий снег, волосы и льдистые, серые глаза. Аврора спрятала белоснежные косы под капюшон и поджала ноги, устроившись на толстом суку высоко над землей. Здешние леса были сильно прорежены — и тут и там вились протоптанные людские тропы. Зверьё было шуганое, одинокие волки и лисицы таились, не спеша казать носу из глубоких нор. Где-то за каймой оставленной позади дороги волновалась полоса желтого света — в порту зажгли огни. А может, то факелы приближаются сюда неровным строем. И кого неровен час несет в лес в эту ночь? Близился август, и густые удушливые туманы тянулись с берега, неся с собой множество хохочущих духов. Аврора вздохнула, смежив веки. Она, как и всё её племя, не спала и не знала снов: то было сродни лёгкой полуденной дрёме, грёзах об Острове Бессмертия, куда придется когда-нибудь уйти. Высокое дерево, с влажной корой и покрытое ярко-зеленым мхом, нашептывало всякие разности на древнем языке. Редко-редко где-то щелкали крохотные духи, появлявшиеся то в кроне, то у корней. Тяжкая дрёма окутывала липкой влагой, духи лезли изо всех щелей, враждебные к чужаку — и как только люди остаются слепы и глухи? Нестройный шаг приближался. Аврора встрепенулась, стряхивая липкие видения ниппонских кошмаров. Да, так и есть: приближались люди, в причудливых стальных шлемах — они выглядели, как неправильно выгнутые шапочки. Их округлые уши были открыты. Мужчины…человек тридцать-сорок, в упрощенных доспехах — не здешние рыцари, самураи, так, мелкие сошки. Аврора затаилась в кроне, вытягивая шею вниз. Мелкий вредный кодама, дух дерева, присел рядом и начал ухать, как сова. Пара воинов остановилась, чтобы посмотреть наверх, но ничего не увидела. Аврора погрозила вредителю кулаком, позволив на миг увидеть свои глаза, скрытые доселе от всех глаз под капюшоном. Дух затих, но остался сидеть рядышком, поджав под себя коротенькие ножки. — Прости меня за вторжение, — прошептала Аврора, едва люди скрылись из виду. Дух мелко-мелко покачал головой. — Я чужая здесь, я знаю. Но дай мне приют до наступления сумерек грядущего дня, и я уйду с миром. Я дитя чистой земли, как и ты. Кодама, ухнув еще раз напоследок, растворился в лунной сени. Аврора закуталась в плащ, слившись с древесной кроной, и снова провалилась в дремоту. К ночи следующего дня, в сумерках, как и пообещала кодама, Аврора пристроилась в повозке одного крестьянина, везущего мешки с рисом в соседний город. Спрыгнув у поворота в Карацу, она снова отошла от людской дороги. Тут стеной возвышались невысокие, но скалистые холмы — японцы, нередко путешествующие пешком, но с поклажей, редко забирались туда. Но это существенно сокращало путь, ведущий к переправе Симоносеки, позволявшей перебраться на главный остров Хондо. Сразу за Симоносеки начинаются владения Тёсю… Аврора еще раз окинула взглядом неприступную, монолитную, будто бы кем-то отесанную скалу. У самого подножия был крохотный алтарь — домик для ками, местных богов. Здесь еще были благовонные палочки, которые зажигали случайные путешественники по дороге. На широком листе лежала горсть риса и бобов. Аврора грустно улыбнулась. Неудивительно, что варварская религия пустынных народов Израиля не прижилась здесь — она отвергала все прочие религии, когда как местный народ был более учтив к родным духам и демонам, даже если они сами недолюбливали людей. Старались ли так новообращенные христиане избавиться от досаждавших им родных духов? Кто знает. Да только время сделало свое. Христианский бог неуступчив и жесток, и всем им пришлось скрываться в высоких холмах и плотных туманах, защищая свой мир от людей. Но близок час, когда и их лесов не станет… Аврора устремилась наверх. Ловкость и сила тела, отличная от человеческой, позволяла пройти и взобраться там, где не мог человек. Пусть ладони покрывались мелкими ранками, и человеческая одежда неприятно стягивала и обтирала тело — она стремилась вверх, к Луне, где воздух чище и не отравлен людским дыханием. В воздухе разлился звон. Она глянула вниз — он доносился из того крохотного домика, и в темноте она смогла различить крохотный листок с японскими символами, начертанными смазанными чернилами и крохотный колокольчик — вместе, колыхаясь под неосязаемым потоком ветра, они создавали чудную музыку из шелеста и едва различимого звона. На мгновение она почувствовала еще чье-то присутствие — нечеловеческое, но и не такое гнетущее, как в том лесу. На миг разглядела смазанную тень, высокую, с огненными волосами и глазами, как у её народа — полными огня и света. Но она исчезла, оставив после себя лишь ворох опавших, жухлых листьев. И это в июле?.. Что за дух это был, чья сила оставляет столь сильный отпечаток на листьях? Аврора, подтянувшись наверх и сбросив по спины поклажу, осматривала раскинувшуюся перед ней равнину и широкую полосу моря, сжимая в тонких пальцах пожелтевший листик. Ох, неужели Живая Вода достигла и этих берегов? Но чтобы человек стал по-настоящему бессмертным, он должен прожить в бессмертных землях и отречься от всего земного — но не осталось в эту эпоху людей, способных на это. А может, это был тот, кого здесь называют демонами?