Хорошая жена

Жена у фермера Кожуха была глухонемая. Каждый возчик, что приезжал из города за Кожуховыми капустой и репой, уяснив это, Кожуху громко завидовал. А уж ежели фермер сам выбирался из своих грядок — заглянуть в кузню, прикупить пару бочонков вина, покалякать за жизнь с другими работягами над кружкой пива в таверне, — тут уж поздравления с удачной женитьбой сыпались на него горохом из дырявого мешка. Ну и что, что некрасива баба: с лица не воду пить, да и не страшна она, так, не красотка, и все тут. Зато — ни слова поперек, и сама на брошенное сгоряча зла не затаит. Вдобавок сирота, а известное дело, что на сироте жениться лучше всего! Правда, в сиротах подходящих лет нынче недостатка не было. Кожух слушал, кивал, скупо улыбался, а когда спрашивали, хороша ли жена насчет покувыркаться, ловко переводил разговор на другое. Он и вообще ловок был, этот фермер, и с граблями-лопатами управлялся, и с лошадьми, и плотничал там-сям, а как-то раз дуболома из подручных местного ростовщика — чем-то они друг другу не по нраву пришлись, Кожух и тот парень — так черенком от лопаты отходил, что любо-дорого было поглядеть, прям как алебардой. Его, конечно, сразу спросили: ты что же, Кожух, солдатом был? — ну, а тот, конечно, ответил, мол, а кто не был-то в нынешние времена. И хотя здесь, на юге, от армии многие так или иначе увернулись, но приятно стало всем: как же, солдатское братство! Кожух же явился откуда-то с севера, едва ли не из-под Весла. Пришел, как он говорил, на землю пожирнее, чем супесь да глина у Великой Скорбной. И то: дело он знал, капуста у него росла на загляденье. А что воевал, так и верно: ты попробуй не повоюй, когда по твоей деревне то Белая Роза, то Взятые туда-сюда что ни день катаются. Одним словом, хороший мужик был Кожух, врагов себе не наживал, с женой не ругался и вообще выглядел мирно. Но вот жена его, та у возчиков и другого перекати-поля вызывала некоторый интерес дурного пошиба. Глухонемая же и сиротка. Ничего никому не расскажет. А что собой нехороша, так это ничего, небось если юбку на голову натянуть, лица и не видно. В остальном же баба ладная, статная… Но, правда, уж больно ухватист был отставной вояка Кожух со всякими там лопатами. Так что интерес интересом, а желающих с Кожуховой женой порезвиться, пока муж не видит, особо не находилось до поры до времени. Однако вода камень точит, а уж как пиво точит всяческую мораль — и говорить не приходится. Так или иначе, Кожух умотал по каким-то там делам на несколько дней. То ли за саженцами поехал, то ли еще за чем. Так и сказал в таверне: неделю, мол, меня не будет, хорошо бы погоды стояли пристойные, а то ветер там или град — Душечка в две руки не управится. Душечкой, оказывается, жену его звали. С такой-то лошадиной мордой. И вот Кожух уехал, а работяги в таверне дальше пиво сосать остались. И насосались, конечно, до того, что молодецкая удаль из штанов наружу поперла. А до фермы-то Кожуховой от города было часа три всего ехать. Вот и поехали двое: вдруг чего обломится по-хорошему. Насчет «по-плохому» вслух никто не говорил, ясное дело, но все же знают, чем такие штуки заканчиваются… Кое-какой народ остался в таверне и даже ставки потихоньку ставил, чем закончится. Потому как два мужика — это, конечно, два мужика, но фермерша тоже была вовсе не былиночка, и росту такого гвардейского, и топор небось под рукой держала. Мало ли что. В общем, под вечер один только из двоих и воротился. Глаза — с имперскую марку, трясется весь и лопочет какую-то ересь. Кое-как отпоили его пивом, пока внятно говорить не начал. Но и когда начал, легче не стало. По его выходило, что глухонемая та — колдунья не хуже Взятой, а может, прямо Взятая и есть. Мол, по ее знаку камни ходить начинают, птицы разговаривать, а сама она с косой в руках — ну точь-в-точь Белая Роза с двуручным мечом, как ее на картинках рисуют. Приятель его со страху куда-то в поля убежал и, видно, там его ходячие камни и стоптали, а сам он еле-еле ноги унес и на повозке до города добрался, хорошо еще, если не загнал лошадь. Мужика, конечно, всей таверной на смех подняли. У страха глаза велики, а если с пивом — так и еще больше. Хотя, конечно, напугаешься тут, когда ты на сеновале поразвлечься собирался, а тут на тебя баба с косой кидается, да еще и молча — оттого в два раза страшнее. Но что поделаешь, баба в своем праве. Того второго, между прочим, так никогда больше в этом городишке и не видали. Хотя рассказывали, что объявлялся он мало не в Опале. Изрядно напугался, раз так далеко драпал. А может, решил, что Душечка все Кожуху разъяснит, а с Кожухом шутки плохи. Да и рассказчик сам, как чуть оклемался, смылся от греха. Никто о них особо не жалел. Что с дураков взять. Байку про то, как одна баба с косой двух мужиков до заикания довела, в таверне сказывали-пересказывали, и слово за слово — Душечку Белой Розой стали называть. Правда, только пока Кожух не вернулся. Конечно же, и ему историю тотчас поведали. Кожух ругался и ржал вперемешку, но как услыхал, что жену его Белой Розой кличут, посмурнел и велел это дело прекращать. И верно: байки байками, а ну как до имперской стражи дойдет, проверять нагрянут, и докажи еще, что пошутили! Всему городу несдобровать. Больше, конечно, Душечку уже никто задевать не рисковал. Да и неинтересно стало: по весне она дочку принесла, а потом еще двоих сыновей и снова дочку… Какие уж тут ходячие камни, какая Белая Роза! Скучно. И, опять же, Кожух еще обидится. И все-таки завидовали в городе фермеру Кожуху. Экую бабу отхватил! И за себя-то постоит, и хозяйственная, и плодовитая, и вдобавок глухонемая сирота. А? Ну не везенье ли? То-то.