Искупить вину

Хромой все кричал и кричал. Как только у него хватало сил на это. Колдовские змеи проели в его плоти столько дыр, что он походил уже на побитое молью шерстяное одеяло. И ему, несомненно, было больно — непредставимо больно. Почему его тело, иссушенное магией, смертью и временем, вообще могло ощущать боль, Госпожа предпочитала не задумываться. Она не собиралась его пытать. Смерть Хромого не должна была быть легкой и быстрой, но она предполагалась именно смертью — показательной казнью, а не затянувшимся мучением. А он почему-то не умирал, хотя любой на его месте… Никогда прежде Госпоже не приводилось убивать Взятых. Никогда никому не удалось еще убить Взятого. Властелин однажды отпустил Взятого, которым не был доволен, — Госпожа уже не помнила имени, только чересчур тонкий для крупного тела голос. На замену неудачнику пришла, кажется, Зовущая Бурю… Но отпустить может лишь тот, кто Взял. Госпожа такой властью не обладала — ей приходилось идти более традиционным путем. А Хромой не умирал, и все тут. Ей было жаль. Жаль терять его. Жаль его самого. Жалость была слабым местом Госпожи, и она это знала. Возможно, поэтому пытка длилась и длилась: негоже выказывать мягкосердечие по отношению к предателю, тем более — при свидетелях, и уж точно нельзя было дать слабину, когда рядом Душелов. Но постепенно становилось ясно, что скормить Хромого змеям придется целиком. Это грозило занять много времени, да и зрелище было неприятное. Так что Госпожа приняла решение прерваться и отослать истерзанного Взятого в Башню. Там она закончит с ним быстрее, выпустив разом полдесятка заклятий. Здесь и сейчас тратить на это силы она не могла: ее ждала Шепот. Еще одна демонстрация мощи и власти для Душелов, а через нее — для Меняющего Облик и всех остальных, кто рискнул бы задуматься о предательстве или стакнуться с тем, кто не спит в Курганье. Стрекоза умчалась, таща то, что осталось от Хромого, и Госпожа обратила свой взор на Шепот. Раньше ей не случалось практиковать Взятие, хотя ритуал она помнила в мельчайших подробностях и в том, что могущества ей хватит, была убеждена. Но первый раз есть первый раз, и она сконцентрировалась так, словно — как давным-давно, в детстве — впервые пробовала зажечь свечу взглядом. Свеча тогда испарилась бесследно, а каменная стена за ней — оплавилась. Вот и сейчас Око, направленное на Шепот, охватило всю поляну, мазнуло по чему-то неясному — мелкая нечисть затаилась за деревом?.. — зацепило образы из сознания Костоправа, чистые и четкие, как картинки в книге, прошлось сквозь бурю желаний и сожалений в душе Ворона, высветило дикие, безумные, но чудовищно логичные в этом безумии схемы в мыслях Душелов… Уже после, летя к Башне, Госпожа перебрала в памяти увиденное. Лекарь мил, Ворон достоин жалости, Душелов — как всегда… или нет? Или нет. Проследить, на каком фундаменте зиждятся сложные построения, которыми оперирует Душелов, всегда было непросто. Как правило, Госпожа старалась не увлекаться этим: опасалась, что ее незаметно засосет и поглотит вывихнутый мир, существующий в голове сестры. Но сейчас было что-то важное, что-то очень существенное, что следовало бы учесть на будущее… Когда Госпожа все же докопалась до истины, она рассмеялась, хотя, по-хорошему, нужно бы было рыдать. Шепот предупредительно повернулась к ней, готовая разделить с повелительницей ее веселье, но Госпожа сделала отстраняющий жест. В первые дни после Взятия тяжело бывало видеть могущественных, гордых, опасных людей псами у своих ног. Потом у них это проходило, и Госпожа успела позабыть, каково находиться рядом с только что Взятым. Сейчас ей, пожалуй, хотелось бы спихнуть Шепот с ковра. Хотя если вспомнить Хромого… неизвестно еще, убьет ли Взятую падение с высоты в три тысячи футов. Как бы то ни было, Госпожа сосредоточилась на новой информации. Итак, Душелов подставляла Хромого. Долго, планомерно, в мелочах и по-крупному. Идея нанять Черный Отряд принадлежала Хромому, но Душелов перехватила инициативу, а Хромой не снизошел до жалоб в стиле «это я их нашел!» А стоило бы. Еще тогда стоило бы окоротить Душелов. Возможно, это сберегло бы Империи Форсберг и Клин… Поскольку Око не смотрело на Душелов прицельно, подробностей Госпожа не получила, но и так было ясно: Хромой виноват перед ней много, много меньше, чем она полагала. Возможно, его встреча с Шепот тоже была не тем, чем пыталась ее представить Душелов? Несколько дней были заполнены делами: представить Шепот командирам, показать ей войска, обучить обращению с ковром, ввести в круг Взятых, составить планы, перебросить армии… Когда круговерть улеглась, Шепот отбыла на фронт, а в Башне снова воцарилось сдержанное, рабочее спокойствие, которое Госпожа так ценила, — пришло время навестить Хромого. Делать этого не хотелось. Госпожа и обыкновенно-то не любила общаться с Хромым. Он был Взят последним, и Властелин едва не обломал зубы об его ярость и упрямство. Схватили его обманом — скрутить силой не вышло. Во время ритуала Хромой отказывался воскресать с тем же неистовым упорством, с каким теперь отказывался умирать. Властелин говорил позже, что десяток — круглое число и больше ему Взятых не нужно, но Госпожа подозревала, что он просто не хотел напороться на подобное сопротивление еще раз. С другими Взятыми Хромой не ладил, на Госпожу смотрел с холодным презрением, а служил ей верно в основном оттого, что ненависть его к Властелину пылала не слабее, чем при жизни, и Взятие не смогло ее погасить, хоть и должно было — в теории. Такое презрение — хотя она не любила себе в этом признаваться — задевало Госпожу. Да, в сравнении с Хромым она была девчонкой. Да, она стала женой Властелина, чтобы не стать одной из Взятых. Прямому и бескомпромиссному, как двуручник, Хромому это было противно — ничего удивительного, сам он предпочел бы сдохнуть, желательно в бою, и прилагал к этому все усилия, пока мог. Все было понятно, объяснимо, он проиграл свой бой, а она сдалась и выиграла целую войну… и все равно кололось и мешало. Теперь же она шла к комнате-келье, где держали Хромого, зная, что совершила неправедный суд, и это совсем не прибавляло уверенности. Но сделать вид, что забыла о Хромом, оставить его как есть, изувеченным и беспомощным, живым, но ни к чему не пригодным, Госпожа не могла. Ее вина, ее ошибка. Нужно исправлять. К тому же так поступила бы Душелов. В ее привычках было бросать недоделанные и неудачные эксперименты, и то, что оставалось от них, иной раз ползало по замку Сенджак, пока кто-нибудь сердобольный или брезгливый не испепелял это, неживое и немертвое разом. Уподобиться Душелов Госпожа не желала ни при каких обстоятельствах. Поэтому она толкнула дверь и вошла. Хромой лежал на кровати, вперив взгляд в потолок. Он выглядел скверно — не хуже, но и не лучше, чем в Облачном лесу; магия, заключенная в стенах комнаты, и кандалы, испещренные заклятьями, не позволяли ему ни исцелить себя, ни освободиться. Повернуть голову, не говоря уж о том, чтобы поприветствовать Госпожу, он не соизволил. Она разомкнула кандалы одним словом. Тяжелые цепи с грохотом осыпались на пол. Хромой криво и безрадостно усмехнулся, но промолчал. Наверное, за прошедшие дни обзавелся некоторым запасом смирения или хотя бы терпения. А может быть, просто утратил всякую надежду. Госпожа присела на край кровати, мысленно кляня собственное распоряжение: никаких иных предметов в келье. Ей очень бы пригодился сейчас табурет. — Я ошиблась, — произнесла она, сосредоточившсь на том, чтобы голос звучал ровно и прохладно. — Твоя вина не столь велика, чтобы я должна была тебя уничтожить. Почему ты не доложил о проделках Душелов? Хромой скосил на нее взгляд, беззвучно шевельнул губами и снова усмехнулся. Вот оно что: дар речи ему отказал. Какое там смирение, он просто говорить не может. Наверное, змеи выели ему связки. Она могла бы проникнуть в его мысли. Но стоило только представить, сколько и чего она там узнает о себе… Скорее всего, воображение Хромого нарисовало уже не одну сотню картин пыток и казней с Госпожой в главной роли. Она содрогнулась. Нет уж, соприкасаться разумами с Хромым в этой ситуации — последнее, чего бы ей хотелось. Приходилось действовать иначе. Госпожа простерла руку над телом — просилось слово «останки» — Хромого. Призвала силу. Целительницей она никогда не была, но здесь и исцелять было нечего: немертвая плоть нуждалась только в энергии. Дыры, сквозь которые видно было, какого цвета на постели простыни, стали затягиваться прямо на глазах. В облачках мелких золотистых искр на руках образовались отрубленные Вороном пальцы. Хромой судорожно вздохнул, но остался недвижим. — Теперь ты способен говорить? — хмурясь, уточнила Госпожа. Хромой снова шевельнул губами, зажмурился. Нет. Не только говорить, но и толком двигаться. Вот это сюрприз. Почему так? Ответ она нашла почти сразу. Недаром вспомнилось, как его Взяли… Властелину не удалось оставить тело Хромого живым, несколько раз вырвав из него душу и вернув назад. В отличие от других Взятых, которые могли истекать кровью, как смертные, Хромой вышел из рук Властелина чем-то вроде ожившей мумии, высохшей и выдубленной. Никаких естественных процессов в этом теле не происходило, все было подчинено магии, гнавшей по остаткам вен не кровь, но энергию. Постоянные заклинания, которые обеспечивали этот ток силы, сохранились, но повреждения тела оказались так сильны, что оборвали во многих местах каналы, по которым сила шла. Систему нужно было запускать заново. И знать бы — как. Госпожа досадливо вздохнула. Она родилась в эпоху расцвета магических искусств, получила отличное образование. Но работа с немертвым в те времена была уделом горстки чудаков, находивших удовольствие в оживлении чучел и снаряжении небольших армий зомби. Были еще безумцы вроде Душелов… которую, разумеется, на помощь звать нельзя. Как нельзя позвать и Меняющего Облик, который знает все на свете о том, как вдохнуть жизнь в то, что жить не должно, и наоборот. — Ты понял, что произошло? — спросила она Хромого. — Ты знаешь, как вернуть тебе подвижность? Это тоже было слабостью, но именно Хромому Госпожа не боялась ее демонстрировать. Тот и так не лучшего мнения о ней; к тому же он, дитя той же эпохи, только старше лет на сто, сам прекрасно осведомлен, насколько редко и своеобразно знание, которое здесь требуется. Хромой тоскливо улыбнулся и прикрыл глаза. Все он прекрасно понимал, но посоветовать ничего не мог. Даже невзирая на кровную заинтересованность: ведь если Госпожа не найдет способ его «оживить», валяться ему еще одну вечность, недвижному и безгласному, все видя и слыша, но не в силах сделать ровным счетом ничего. Госпожа смотрела на распростертое тело — от одежды остались лохмотья, уже ничего толком не прикрывавшие, но Взятому было наплевать на холод, а ей самой — на приличия. Какие могут быть приличия, когда она присутствовала при Взятии! Но это Хромому она должна была быть благодарна за выученный назубок ритуал. Это из-за него Властелин принужден был повторять заклятья четко, внятно, мало не по складам, и так с десяток раз. Тогда Госпожа думала: зачем? Какой смысл в этих мучениях, в этой борьбе? Разве не лучше выжить хоть Взятым, чем исхитриться сейчас умереть? Разве продолжение пути, какое угодно, не лучше, чем конец всего? Теперь она была старше, опытнее, мудрее, и ей вдруг стало неловко и даже стыдно за те свои мысли. Сумеет ли она вовремя умереть, если супруг ее вырвется на свободу?.. Это было бы лучшим выходом, но Госпожа боялась смерти отчаянно, истерически. Это было слабостью — еще какой! — но как с ней бороться, она не знала. Видимо, что-то из безрадостных мыслей отразилось на ее лице, потому что теперь Хромой смотрел на нее прямо, чуть удивленно. Глаза у него были красивые даже теперь: карие, очень темные, с тонкими золотыми лучиками от зрачка. До Взятия он был мечтой многих женщин. Мечтой женщин… Госпожа скривилась. Конечно, она знала способ заставить энергию циркулировать по телу — самый простой, самый естественный и доступный способ, не требующий ни заклятий, ни особых материалов, ни специальных условий. Любой, кто владел хоть самыми азами магии, знал это. Занимаясь любовью, мужчина и женщина усиливают токи энергии в телах друг друга. Но. Но Хромой. Невозможно. Она снова посмотрела на него. На кости, туго обтянутые сухой, пергаментной кожей. На истлевшие участки на лице и руках… Когда Курганье одряхлело, а идолы и обереги повалились и сгнили, каменные плиты на курганах стали разъезжаться, и в погребальные камеры попал воздух, напитанный миазмами ближних болот. Центральный курган не пострадал, уцелели могилы Душелов, Ревуна, Меняющего и Костоглода, но остальных Взятых гниль изуродовала по-всякому. Хромой, в своей неподвижности похожий на покойника из древнего захоронения, не вызывал отвращения самим своим видом, но при мысли о том, чтобы разделить с ним ложе, Госпожа почувствовала неприятную слабость. Приказать кому-то из колдуний, служащих в Башне, сделать это? Приказать она могла, и вряд ли кому-то хватило бы духу отказаться выполнить задание. Вот только иметь бы уверенность насчет результата. Сколь могущественна должна быть женщина, чтобы восстановить плетение, созданное Властелином? И не разорвет ли в клочья обычную смертную чародейку, когда она только соприкоснется с этими энергиями? Заставить бы Душелов… Госпожа нервно хихикнула. Отличное наказание для хитрой суки — самой исправить последствия своих козней. И Хромой наверняка получил бы массу удовольствия. Но станет ли Хромой после такого больше любить или уважать саму Госпожу? Вряд ли, ох, вряд ли. А вот Душелов возненавидит их обоих с удесятеренной силой, и следующей ее западни Хромому, вернее всего, не пережить. Ему недостает коварства, чтобы просчитывать действия Душелов. Да что там, самой Госпоже тоже его не хватает. План, сверкнувший в голове в следующий момент, был так хорош, что Госпожа затаила дыхание. Да! Душелов убирала с пути врага — пусть считает, что у нее все получилось. А Хромой, живой, могущественный и адски мстительный, будет козырем в ее, Госпожи, рукаве. Козырем, о котором никто не должен узнать до той поры, когда карта ляжет на стол! И ради этого она проделает все сама. Уж как-нибудь не развалится. Случались в ее жизни вещи и пострашнее, чем разочек трахнуться с мумией. Хотя когда она принялась обрывать лохмотья, обнажая тело Хромого, пальцы все равно похолодели и засосало под ложечкой. Хромой широко открыл глаза, следя за ней с удивлением и тревогой. Он не понимал, что происходит, и боялся неизвестности, наверно, еще сильнее, чем Госпожа боялась близости с ним. Что ж, это немного утешало. — Твое существование будет держаться в тайне, — сообщила Госпожа, начиная раздеваться. Говорила она больше для того, чтобы отвлечься и не думать, что сейчас ее ждет. — Душелов сочтет, что я тебя убила. Так будут думать все. Враги, союзники — все. А ты будешь тихо сидеть в Башне, никому не показываться на глаза и ждать нужного момента. Она встретилась с Хромым глазами: в его взгляде была настоящая паника. Хорошо. Замечательно. Так проще. Если бы там было презрение… наверно, она и правда бросилась бы прочь, навсегда забыв Хромого в этой келье. Еще замуровать вход приказала бы. Как девчонка. Как глупая девчонка, которой важно, что думают о ней те, кто ей подчиняется. Она оседлала бедра Хромого. Судя по историям, во множестве доходившим из Опала, эрекцию это тело имитировать способно. Это тоже хорошо, лучше, чем проверять, какой из множества способов работы ртом и руками здесь подействует. Хромой был холоден, как мертвец — да он и был мертвецом, а сейчас даже вдвойне. Госпожа улеглась сверху, прижалась грудью, поерзала, пытаясь вызвать в памяти какую-нибудь из девичьих фантазий особого свойства: про единорогов, скажем, или оживающие храмовые статуи. В юности это так славно распаляло жаждущее любви тело… Сейчас она не могла вспомнить, что такого возбуждающего находила в этих образах. Наверное, все фантазии померкли и утратили привлекательность, когда она оказалась в постели Властелина. Вот уж о чем вспоминать совсем не хотелось. Ну что ж, сейчас в ее распоряжении полная противоположность: мужчина совсем не крупный и не просто не сильный, а совершенно беспомощный, и даже зачаровывать не нужно или там связывать. Почему-то на эту мысль тело отозвалось полузабытым предвкушением. Надо же. Хромой под ней вздрогнул, и Госпожа вдруг ощутила — кожей, костями, сердцем — то самое полуразрушенное плетение работы своего супруга, которое намеревалась восстановить. Там бились сгустки магии, запертые в оборванных каналах, и от них тянуло холодком — тем самым, который всегда окутывал Хромого, когда тот появлялся рядом. Сколько же силы Властелин влил в непокорного раба, который так не желал служить, что сумел заставить свое тело умереть насовсем?! Госпожа приникла к Хромому всем телом, выдохнула в шею, потерлась бедрами. Ее собственная энергия текла ровно и мощно, золотая, горячая, и магия под кожей Хромого отзывалась — сначала слабым эхом, потом все увереннее. Она пропустила момент, когда это эхо вдруг стало грохотом горного обвала, со своим невнятным, дробным, но все же ритмом. Она не успела отстраниться — костлявые руки обвили ее и прижали к костлявой груди так, что она пискнула от неожиданности и боли. — Ты божественно хороша, Госпожа моя, — шевельнулись губы у самых ее губ. Карие глаза с золотистыми лучиками, яркие и влажные на мертвом лице, смотрели насмешливо, но не презрительно. — Отважна, честна и благородна. Позволь, я искуплю свою вину перед тобой. Это тело было очень даже способно имитировать эрекцию. Одно долгое мгновение Госпожа пыталась вырваться из объятий Хромого, совершенно позабыв, что в этой комнате ей достаточно щелчка пальцев, чтобы Взятый лег безвольной тряпицей. Потом в ее лоно проник твердый и теплый член, совсем неглубоко, будто пробуя — и тут уже Хромой отпустил ее, словно говоря: ты уверена, что хочешь отказаться? У нее не было мужчин, кроме супруга. Она помнила, что совокупление — это боль, это нечто чудовищно огромное, таранящее ее внутренности, и ослепительное облегчение, от которого так хорошо после того, как Властелин выплеснется с победным рыком. Но то, что толкнулось в нее, вовсе не было огромным. Оно было… подходящим?.. — Если мне не понравится… — угрожающе прошипела она в лицо Хромому и сама подалась навстречу. — Тебе понравится, — заверил ее Хромой и сжал ее ягодицы ладонями, насаживая на себя. Ей и правда понравилось. Может, не настолько, чтобы хотеть повторения; когда туман удовольствия в голове рассеялся, она содрогнулась при мысли о том, что — с кем! — делала. Но понравилось вполне достаточно, чтобы не наказать Хромого за дерзость. — Я пришлю тебе одежду, — сказала она, одеваясь и стараясь не глядеть на Взятого, сидевшего на кровати. — Слуга проводит тебя в новые покои, затем сотрешь ему память. И будешь стирать всякий раз, как он будет посещать тебя. — Может, проще вырвать ему язык? — Хромой пожал плечами. — Нет, — отрезала она, — потому что он будет приносить тебе мои приказы, и я не желаю, чтобы они существовали в письменном виде. — Да, Госпожа. Звучало до омерзения привычно. А на что иное она рассчитывала? Но, обернувшись, чтобы закрыть дверь, Госпожа не увидела во взгляде Хромого презрения. Насмешку, подозрение, опаску, досаду — возможно. Возможно, даже капельку благодарности, хотя навряд ли. Не стоит заниматься самообманом, имея дело со Взятыми. Но не презрение, нет. Так что следовало признать: свою вину Хромой действительно искупил. На этот раз.