Свет Луны в изломах Невы

      Служебный день, наполненный делами и суетой, казавшийся бесконечным, к вящей радости князя, наконец-то подошел к концу. И сейчас, сидя в экипаже, что мчал его на Съезжинскую, он грезил лишь об одном: принять горячую ванну с ароматической солью и выспаться.       На улицах Петербурга зажигались фонари, разгоняя своим рассеянным светом сгущающиеся сумерки, которые из-за пасмурного неба наступили быстрее обычного. В Неве, осенью казавшейся черной и будто густой, плавала желтая опавшая листва, словно это были осколки некогда горячего летнего солнца. Тусклыми огнями манили витрины магазинчиков и многочисленные кофейни, в которые торопился редкий люд, испить горячего чая, потому как промозглый холод октября пробирал до самых костей.       Но все это пролетало мимо, не особо задерживаясь в голове. Никита улыбнулся, вспоминая прошедшую ночь, и от этих ярких воспоминаний лицо залила краска стыда, а внизу живота появлялась томная нега. Смятение и стыд нет-нет да тревожили душу произошедшим прошедшей ночью, однако, их тут же сменяло глубоко наполнявшее изнутри счастье. И не хотелось искать здравый смысл, размышлять о добродетели, укорять себя в грехе и думать о том, что будет впереди.       С этим волнующими мыслями Никита вошел в дом, но не успел снять пальто, как в переднюю из гостиной выбежала веселая Елизавета, а вслед за ней, радостно виляя хвостиком, выскочил Верный, князь тотчас подхватил щенка на руки.       Не дав и слова брату сказать, Лиз в свойственной ей манере, затараторила:       - Ах, Ники, ты не представляешь, как мы провели сегодняшний день и кто осчастливил нас своим визитом. Ну, скорее пойдем же! Посмотри какой сюрприз тебя ожидает, - взяв за руку, принялась она тянуть его в сторону комнаты.       Меньше всего сейчас князь был расположен к беседе, а тем более к приему нежданных гостей. Поэтому, чувствуя, что планы его относительно ванны и сна вот-вот потерпят фиаско, он с недовольством отдернул руку.       - Прекрати, Елизавета. Что за манеры? - не повышая голоса, но с явным раздражением сказал он, прижимая к груди вертлявого щенка.       Сестра обиженно насупилась.       - Ты стал совершенно невыносим последнее время, - сердито сказала она и, с высоко поднятой головой гордо развернувшись, направилась обратно в гостиную.       Войдя вслед за сестрой, Никита увидел сидящую в кресле мать Александры, графиню Уварову, и саму Сашу, которая расположилась на дивание рядом с его матушкой. Появление молодого князя в комнате прервало их неспешную и по всей видимости увлекательную беседу.       - А вот и Никитушка, - расплылась в улыбке княгиня, протягивая руки к сыну.       Шехонский выпустил щенка, напоследок потрепав его по холке, стараясь не показать своего сконфуженного состояния от неожиданной встречи с будущей супругой и ее матерью, попытался изобразить на лице радость, одаривая присутствующих дам улыбкой.       - Добрый день, матушка, - обнял он княгиню и поцеловал ее руку.       - Несомненно приятный сюрприз видеть тебя, милая Алекс...       Она робко одарила его улыбкой.       - Здравствуй, Ники, и я весьма рада. Я скучала.       Шехонский едва коснулся губами руки Александры, словно торопясь поскорее покончить с любезностями. После чего уделил внимание будущей теще Анне Михайловне, целуя руку и выказывая свое почтение. Присев в кресло неподалеку от Алекс, князь мысленно уже приготовил себя к неизбежной беседе и к каверзным вопросам, поправив вдруг ставший удушающим галстук.       Никита действительно был рад видеть Сашу, они не виделись вот уже несколько дней кряду, но бессонная, насыщенная событиями ночь и долгий день на службе совершенно выбили его из сил.       - Вы, Никита Алексеевич, что-то неважно выглядите, - с прищуром глядя через пенсне на князя, резюмировала мать Саши. - Уж не заболели ли?       - О, нет. Я прекрасно себя чувствую, возможно, сказывается чрезмерная занятость на службе, - ответил Никита, а затем, чтобы переключить внимание дам на другую тему, продолжил: - Видите ли, сегодня я переводил довольно внушительную депешу по предложению Китаю заключить соглашение об особом положении России в Маньчжурии, которое фактически устанавливает русский протекторат над этой провинцией. И в ближайшее время, мы надеемся, что между наместником Квантунской области адмиралом Алексеевым и китайским губернатором Мукденской провинции будет заключено это самое соглашение, - оповестил дам деловым тоном князь, прекрасно понимая, что эта тема для них не представляет совершенно никакого интереса.       Сказывалось волнение вперемешку с чувством вины перед Александрой, отчего не смел взглянуть на нее, словно графиня могла прочесть в глазах все его самые сокровенные тайны. Князь понимал, что скорее всего придется вновь лгать и от этого на душе становилось совсем скверно.       - Знаете ли, - вдруг вступилась Татьяна Андреевна за отпрыска, - Никитушка вчера уезжал охотиться в усадьбу в обществе графа Ефимовского, и лишь сегодня утром они вернулись в Петербург, - поведала она дорогим гостьям, оправдывая усталость и отрешенность сына.       Никите стало не по себе, но сидеть, потупив взор в пол, было неподобающе, да глупо, он поднял глаза и в упор посмотрел на Александру, встретив ее полный укора взгляд.       - Никита Алексеевич, - как спасение прозвучал голос Анны Михайловны, разряжая несколько гнетущую обстановку, - мы тут, пока вас не было, вели беседу по поводу завтрашней поездки девочек на Миллионную, в модный дом госпожи Бульменковой. Видите ли, дело в том, что мы с Татьяной Андреевной, - с важным видом говорила графиня, одаривая улыбкой матушку князя, - приглашены на обед к госпоже Рейлих. От того просим вас, Никита Алексеевич, будете столь любезны, не откажете сопроводить завтра в полдень девочек для примерки платья. У вас, насколько помнится, в этот час как раз будет свободное от службы время, - скорее в утвердительной, чем в вопросительной форме подытожила Анна Михайловна.       Князь, пытаясь не выказать своего волнительного и теперь уже вконец разбитого эмоционального состояния, прекрасно понимал, что завтрашней встрече с графом не бывать. Он прокашлялся в кулак, сделав вид, что запершило в горле, но после совершенно спокойно ответил:       - Конечно, Анна Михайловна, не сомневайтесь. Уверяю вас, я с превеликим удовольствием сделаю это, - улыбнулся он и снова посмотрел на Александру.       Молодая графиня была несомненно чем-то огорчена и пребывала в явном смятении и, видимо, более не желала уделять его персоне внимания, тихо беседуя с присевшей рядом Елизаветой.       Никита догадывался, известие о том, что он провел время в обществе графа, было ей, мягко говоря, не по душе, но выслушивать ее нелестное мнение на сей счет, он был не готов. «Пусть это случится завтра, но только не сегодня», - подумал он и, собравшись духом, решительно поднялся с кресла.       Сославшись на сильную усталость, он раскланялся, попрощался с гостьями и, с позволения, удалился в свою комнату.       Все его планы относительно завтрашнего дня рухнули как карточный домик. «Будь неладна эта примерка, вместе с их бальными платьями!», - негодовал про себя Никита, нервно развязывая неподдающийся узел галстука.       Он присел на кровать и устало потер виски. «Нужно сообщить Матвею, что обед отменяется», - размышлял князь, снимая костюм по дороге в ванну комнату, где заботливая Аглая уже приготовила травяную ванну.       - Вам, барин, ужин в комнату подать или в столовую спуститесь? - поинтересовалась она, подавая князю чистое полотенце.       - Спасибо, Глаша. Я посплю, пожалуй, пару часов, после, как приму ванну. А как проснусь, тогда и отужинаю, - вымученно ответил он, закрывая двери ванной комнаты.       Испорченное настроение, усталость, рухнувшие планы - от этого Никита чувствовал себя совершенно разбитым, но больше всего его тревожило и расстраивало, что завтра он не увидит графа, как того желал. «После ужина, нужно непременно, позвонить ему с аппарата из кабинета отца», - решил юноша и погрузился в теплую ароматную ванну, в блаженстве прикрывая глаза...       Он проснулся от тихого стука в дверь. Открыв глаза, князь заметил, что в окно бил слабый солнечный свет, который еле пробивался через грузные низкие облака. Прищурившись, он посмотрел на часы и тут же подскочил на кровати - наступило утро следующего дня. Стук повторился, заставляя Никиту отозваться. Дверь приоткрылась и в проем заглянула горничная.       - Просыпайтесь, Никита Алексеевич. На службу вам пора, да проголодались, поди. Почитай со вчерашнего дня не емши.       - Почему же ты меня не разбудила, Глаша? - сетовал князь.       - Так не велено было. Татьяна Андреевна приказала не тревожить вас, барин, а коль сами проснетесь, велела отнести ужин вам комнату. Но вы уж больно крепко спали, Никита Алексеевич, - словно оправдываясь, ответила Аглая и виновато улыбнулась.       Он наскоро умылся, торопясь позавтракать и, перед уходом на службу, успеть позвонить Ефимовскому. В столовой он застал отца, который все еще не оправился от простуды, и по этой причине не посещал службу, несколько дней не покидая дома. Шехонский-старший поприветствовал сына, завершая завтрак и допивая свой кофе, он, из-под очков посмотрев на Никиту, с интересом спросил:       - Как прошла охота, мальчик мой? Много ли уток подстрелили?       Князь, аккуратно насаживая на вилку кусок омлета, отрицательно покачал головой.       - Увы, - с досадой вздохнул он, - ни одной утки, отец, нам так и не удалось подстрелить.       Алексей Васильевич звучно расхохотался.       - Да уж, сын мой, охота - это точно не твоя стезя, - изрек он.       Молодой князь согласно кивнул, не желая продолжать разговор, касаемо проведенного времени в усадьбе. Шехонский-старший, закончив трапезу, поднялся из-за стола, забирая с собой утренние газеты, и, пожелав отпрыску доброго дня и Божьей помощи на предстоящий день, направился в свой кабинет, приказав горничной в ближайший час не беспокоить его, ибо предстоит работа с ценными бумагами. Никита чертыхнулся про себя, доступа в кабинет теперь у него не было. Отец, несомненно, разрешил бы воспользоваться аппаратом, но звонить в его присутствии он категорически не посмеет. Отодвинув тарелку с завтраком, он направился к выходу. Уже на пороге столовой услышал, как Аглая, крикнула ему вслед:       - Вы уж не забудьте, Никита Алексеевич, в обеденный час встретить барышень на Миллионной. Татьяна Андреевна велела напомнить вам.       - Не забуду, - с досадой, не оборачиваясь, крикнул князь.       На улице у крыльца ждал поданный экипаж, который вскоре доставил его на Дворцовую площадь в главный штаб. Настроение было вконец испорчено, Матвея предупредить ему так и не удалось. ***       После полудня, в свободный от службы час, Никита, без настроения взяв экипаж, отправился к дому госпожи Ольги Бульменковой. Он мог пройтись пешком, модный дом на Миллионной располагался недалеко от главного штаба, но ему была дорога каждая секунда. В душе его еще теплилась надежда, что отправив барышень домой после примерки, он все-таки успеет скоро добраться до ресторана на Большой Морской, где его будет ожидать Ефимовский. Приехав по назначенному адресу, Шехонский провел в ожидании у парадной не более пяти минут, когда заметил приближающееся ландо со стороны Мошкова переулка, в котором ехали Алекс и Лиз, отчего расположение духа слегка улучшилось, в чаяниях, что примерка не займет много времени.       Миллионную улицу, переходящую в конце в Дворцовую площадь, в этот час наводнили коляски и пешеходы. Некоторые спешили по делам, а иные не торопливо прогуливались мимо витрин, в которых отражалось пасмурное октябрьское небо. Петербуржцы, привыкшие по осенней поре к непогоде, поднимали вверх воротники пальто, чтобы спрятаться от вездесущего ветра.       Помогая спуститься с подножки экипажа сестре и подав руку Александре, князь заметил, что она была по-прежнему холодна к нему, но посчитал верным, что не стоит заострять на этом внимание и задавать вопросы, ибо причина ее сдержанности была ему и так хорошо известна. В вестибюле модного дома их встретила служащая госпожи Ольги и, без особых условностей, пригласила на примерку вначале лишь одну из барышень, ожидающим же вежливо предложила чай.       Первой на примерку своего бального платья в мастерскую госпожи Бульменковой вызвалась пойти Алекс. Одарив Никиту многозначительным взглядом, она скрылась за тяжелой бархатной шторой. В свою очередь князь с сестрой остались, расположившись в приемной за чайным столиком, который тут же с усердием сервировала горничная, не томя гостей ожиданием, любезно предложив им не только ароматный чай, но вкуснейшие французские пирожные «Сент Оноре».       Никита с равнодушием взирал на происходящее вокруг, мысли его были заняты ни чем иным, как встречей с Матвеем, он то и дело поглядывал на часы, отсчитывая драгоценные минуты. Лиз с удовольствием уплетала пирожные и без умолку рассуждала на тему парижской моды, крутила по сторонам головой, разглядывая, висевшие над диванами фотографии, с изображенными на них дамами в разнообразных новомодных платьях. Шехонский в очередной раз посмотрел на часы и удрученно вздохнул.       Сестра, заметив его печальный вид, участливо спросила:       - Тебя что-то беспокоит, Ники? - при этом аккуратно отламывая маленькой ложечкой небольшой кусочек пирожного на перламутровой фарфоровой тарелочке.       Никита наблюдал за ее действиями и отчего-то был раздражен ими. Ничего не ответив, он резко поднялся и подошел к окну. В голове болезненно пульсировала одна-единственная мысль: «Что сейчас думает Ефимовский, ожидая меня? Что он чувствует? Как успеть застать его в назначенном месте?» - это не давало ему покоя, отчаянно хотелось все бросить и бежать к нему...       Он безучастным взглядом скользил по проезжей части улицы, отдавшись на откуп своим беспокойным мыслям. На обочине дороги стояла коляска, завалившаяся на один бок, рядом суетился извозчик, пристраивая к оси отлетевшее погнутое колесо.       По тротуару мимо шествовал солидный чиновник с портфелем под мышкой, должно быть, начальник какого-то отделения. Навстречу ему неторопливо направлялся бравый гвардейский офицер с барышней под ручку. Из дома напротив выскочил скромный студент в потертом пальто, он прятал в карманах замерзшие руки и часто перебирал ногами, словно куда-то спешил. Столичная жизнь, привычная и обыденная, текла и бурлила, увлекая за собой своих жителей, вот только Никите отчего-то казалось, что его выбросило из этого круговорота на берег и он потерялся, запутался и не знает, что ждет его дальше.       Князь прикоснулся лбом к холодному окну и выдохнул горячий воздух, от его дыхания стекло запотело, он медленно провел по нему пальцем, машинально рисуя букву «М».       - Ники, - неожиданно услышал он голос Саши за своей спиной, она окликнула его, вернув из размышлений в реальность.       Шехонский медленно повернулся и увидел сидящую в одиночестве на диване Александру. Оказалось, он настолько был поглощен своими мыслями, что даже не услышал, как графиня вернулась в зал, а Лиз пригласили в кабинет госпожи Ольги на примерку.       - Прости, я не услышал, как ты вошла, - сказал он, медленно подошел и присел рядом.       - Я это заметила, - совершенно с каменным лицом произнесла Саша, не отрывая от князя своего испытывающего взгляда.       Он, в который раз вынул из кармана жилета часы, и посмотрел на стрелки циферблата, но тут же резко захлопнул крышку и перевел взгляд на свою невесту. С сожалением взглянув на нее, князь ровным тоном задал вопрос:       - Саша, милая, скажи, ты любишь меня?       Графиня с удивлением и неким возмущением взглянула на него и, не задумываясь, ответила:       - Ну, конечно, я люблю тебя. Неужели, ты сомневаешься в этом, Ники? И никогда не прекращала любить. Люблю, с самого детства люблю. Ты самый дорогой для меня человек... - она на секунду замолчала, опустила глаза и, поправив кружева на своем платье, тихо добавила: - После мама ́ и папа ́, разумеется.       Не отрываясь, князь смотрел на нее, словно искал ответ на свой вопрос, который еще не был им задан.       - С самого детства, - еле слышно повторил он слова Александры и, взяв ее маленькую ладошку в свою руку, глядя ей в глаза, сказал: - Вот видишь, моя дорогая Сашенька, мы любим друг друга с раннего детства, мы всегда были добрыми друзьями, но... - он ослабил галстук, который сейчас, как ему показалось, вновь стал слишком тугим. - Но мы уже давно не дети! И, возможно, сама того не ведая, ты любишь меня совсем не как мужчину, а всего лишь, как брата или как доброго друга детства, не думала ли ты об этом? - с надеждой спросил он.       Алекс смотрела на него широко открытыми глазами и в ее взгляде читалось откровенное непонимание.       - Значит, ты любишь меня всего лишь как сестру? - с дрожью в голосе проговорила она.       - Я не знаю, - выдохнул Никита, - возможно, и так. Просто я задумался, что связывает нас и любим ли мы в действительности друг друга или это всего лишь привычка? - с грустью закончил он, отводя взгляд в сторону.       Александра погладила его по плечу и с навернувшимися слезами отчаяния заглянула в его глаза.       - Но как же так, Ники? Мы же обручены и потом, это даже хорошо, что мы любим друг друга как брат и сестра. Сейчас и этого достаточно, именно так строятся крепкие браки. Позже, по прошествии лет, когда у нас появятся дети, несомненно, наша любовь перерастет во что-то большее. Ведь самое главное, что мы дорожим друг другом, ценим и уважаем. И я уверена, мы проживем долгую и счастливую жизнь, - утирая катившиеся слезы, всхлипнула Алекс.       Шехонский поднялся и стал нервно ходить по вестибюлю из угла в угол, но потом вновь подошел к Александре, наклонился и с каким-то злобным отчаянием прошептал:       - А что, если этого не случится?       Алекс посмотрела на него и вовсе разрыдалась.       - Прекрати, - еле слышно проговорила она, промакивая слезы кружевным платочком.       Никита присел рядом, было заметно, как он нервничает, отчего его руки немного дрожали.       - Прошу тебя, успокойся, - нежно обнимая ее за плечи, уже сожалея о своей излишней эмоциональности, прошептал он. - Прости, я не хотел обидеть тебя. Я желал лишь откровенно поговорить с тобой, потому как боюсь сделать тебя несчастной. Хочу, чтобы мы свои жизни прожили счастливо, понимаешь? - с тем же волнением задал он свой вопрос.       - Понимаю, - всхлипнула Алекс, - но мое счастье - это ты. И я хочу прожить с тобой всю свою жизнь, - выпалила она и разрыдалась еще пуще.       - Прости меня, дорогая, - целуя руку тихо, обреченно проговорил Никита.       Когда в вестибюле появилась Лиза, князь заботливо вытирал слезы своей невесте, шепча извинения ей на ушко.       - Что случилось, Ники? Почему Саша плачет? - почти закричала обескураженная состоянием графини Елизавета.       - Все хорошо, милая, - отозвалась Александра, - я просто неважно себя почувствовала, но уже все хорошо. Уверяю, не стоит беспокоиться, - попыталась улыбнуться она своей подруге.       Никита растерянно окинул взглядом сестру, потом достал часы и вновь посмотрел на время.       - Нам пора, мои дорогие, иначе я опоздаю на службу, - торопливо проговорил он, предлагая Алекс свою руку.       Лиз недоверчиво посмотрела сначала на брата, потом на Александру, и молча направилась к выходу. Графиня тоже поднялась с дивана и, взяв жениха под руку, они вместе покинули гостеприимный дом госпожи Бульменковой. ***       Погода минорно аккомпанировала настроению Никиты. И без того в облачной дымке небо заволокли тяжелые стальные тучи, вновь подул шквалистый ветер, неся с собой мелкую изморозь, которая пробирала до костей. Князь, провожая барышень до экипажа, подал сестре руку, помогая забраться ей в поджидающее их ландо. Саша с его помощью следом ступила на подножку и обернулась.       - Ники, я надеюсь, ты приедешь завтра к нам на ужин, с Лиз и Татьяной Андреевной, как было условлено ранее? - спросила она с такой грустью в голосе, а в глазах ее было столько печали, что Шехонскому стало несказанно жаль ее.       - Конечно, милая. Я непременно приеду, и мы обязательно с тобой побеседуем. Все будет хорошо, - улыбнулся он, целуя на прощание ее руку.       - Обещаешь? - тихо спросила графиня, устраиваясь на сиденье рядом с Елизаветой, не сводя с князя глаз.       - Обещаю, - выдохнул он, глядя куда-то в сторону, и чтобы как можно скорее покончить с этим un moment désagréable. Он протянул извозчику гривенник. - Доставь, любезный, барышень на Александровскую площадь, да будь аккуратен в дороге, - отдал приказ Никита.       Проводив взглядом отъезжающее ландо, князь достал часы, вновь посмотрел на время и, не медля ни секунды, кинулся к стоявшему неподалеку экипажу.       - Плачу целковый! Гони-ка, братец, на Большую Морскую к «Кюба», да поживее.       Уже через семь минут Шехонский должен быть в Главном штабе на служебном месте. Но сейчас, когда он спешил в ресторан, надеясь, что Ефимовский его еще ждет, понимал - на службу теперь он непременно опоздает, но это уже не имело никакого значения. Главным для него по-прежнему было увидеть Матвея.       Он почти на ходу спрыгнул с подножки экипажа у дома N16, крикнув извозчику:       - Жди! - устремился в парадную и почти взлетел на второй этаж, где в дверях ресторана столкнулся с метрдотелем.       Не успев восстановить сбившееся дыхание, он справился о графе. На что метрдотель доложил, что, Ефимовский покинул заведение четверть часа назад, так и не притронувшись к заказанному обеду. Никита с отрешенным видом вышел на улицу, с досады ругая себя за столь неприятную ситуацию, сел в ожидающий его экипаж и отправился на службу.       Остаток пасмурного дня тянулся мучительно долго. Шехонский, то и дело отвлекаясь от государственных бумаг, выглядывал в окно своего кабинета, где-то в глубине души надеясь увидеть стоящее у входа в Главный штаб «Фрезе» графа. В конце служебного дня, так и не узрев под окнами напрасно им ожидаемого автомобиля, князь решительно был настроен ехать к Матвею, чтобы объясниться с ним, поведать о причине своей непунктуальности.       Уже вечером, по окончании служебного дня, в течение которого он не находил себе места, Никита ехал в экипаже, что мчал его на Литейный, и чувствовал внутреннее беспокойство, нервно теребя в руках кожаные перчатки. Должно быть, Ефимовский огорчен, и Бог знает, что подумает...       Быстро поднявшись на третий этаж, он не успел даже дернуть нить колокольчика, как дверь отворилась, и навстречу Никите из квартиры вышел незнакомый мужчина с небольшим черным саквояжем в руках, он поздоровался и, в почтении приподняв шляпу-котелок на своей голове, тотчас же направился к парадной лестнице, ведущей вниз.       - Благодарствуем вам, доктор, - с поклоном сказала горничная вслед уходящему визитеру. Но увидев стоящего у дверей Никиту, тут же переключила свое внимание на него. - Доброго дня, Никита Алексеевич, - присела она в легком реверансе.       - Добрый, Ульяна. Могу я видеть Матвея Григорьевича? И что случилось? По какой причине приходил доктор? - обеспокоенно спросил Шехонский, переступая порог.       - Барин уехать изволил пару часов назад, когда вернется, не сказал. А доктор к Харитону Захарычу приходил, уж больно он хворает. Матвей Григорьевич разных докторов приглашает, только вот вылечить все не могут никак, - всхлипнула Ульяна, - Да вы проходите, Никита Алексеевич, - пригласила она его в переднюю.       - Хотите, так обождите барина в гостиной. Авось, скоро и вернется.       - Благодарю. Нет, ждать не стану. Передайте графу, что я вечером свяжусь с ним по телефонному аппарату. Только непременно передайте, не забудьте, - наказал Никита, прощаясь с горничной и покидая квартиру. ***       Ефимовский бесцельно брел по Дворцовой набережной. Тусклое сияние хмурого дня отражалось от глади темной воды, которая словно проглатывала свет мелкими перекатывающимися волнами. Не хотелось рвать себе душу и думать о неизбежной потере, и о том, что произойдет в ближайшем будущем. А возможно, уже произошло. Зная пунктуальность Шехонского, его отсутствие в назначенный час в ресторане могло означать лишь одно. Предчувствие потери и осознание собственной никчемности в этой непростой ситуации ломало Матвея изнутри. Он обессиленно остановился у парапета, вглядываясь в непроглядную черноту Невы. Возможно, Никита решил раз и навсегда порвать их связь, без объяснений, осознавая полную безнадежность отношений, и вот так молчаливо поставил точку.       Граф вскинул голову и посмотрел на тяжелое серое небо, поднял воротник пальто, пряча лицо от порывов холодного ветра, свернул с набережной и медленно пошел вдоль Лебяжьей канавки, полностью погруженный в свои безрадостные думы. Несомненно, он был потерян, не зная, что предпринять, оттого и мысли в голове путались. Одно он понимал совершенно точно: искать встреч с Шехонским больше не станет. Если уж князь решил разорвать эту связь, значит, так тому и быть, как бы больно ему сейчас от этого ни было.       Его отчего-то неотвратимо тянуло затеряться в сумрачных аллеях и лабиринтах Летнего сада, вслушиваясь в плеск воды золотых фонтанов. Он неспешно гулял по парковым дорожкам, рассматривал скульптуры, выступавшие аллегориями человеческих добродетелей, на минуту задержался у скульптуры итальянского мастера Гропелли, олицетворявшей Искренность. Граф скользил взглядом по плавным линиям белого мрамора: замысловатой прическе, скипетру, драпировке ткани, обернутой вокруг округлых бедер, голове льва - символизирующего величие духа - на которой покоилась рука женщины. И что-то неприятно ворочалось в груди, отзываясь пронзительной болью в сердце. Побродив по лабиринтам аллей добрых три часа, он окончательно замерз.       На углу Летнего сада Матвей взял экипаж, решив отправиться домой, а там уж позвонить Соболеву и провести сегодняшний вечер в одном из ресторанов, глуша горькой душевные терзания и сладкие воспоминания.       Прибыв на Литейный, он, не раздеваясь, сразу направился в комнату Харитона.       - Ну, как ты, дорогой? - спросил он, присаживаясь на стул возле кровати больного.       - Жив пока, Матвей Григорьевич. И слава Богу, - стараясь казаться бодрым, ответил старик.       - Что врач сказал? - обратился граф к вошедшей с подносом в руках Ульяне.       Горничная пожала плечами.       - Так ведь ничего путного и не сказал. Послушал трубкой Харитон Захарыча, исписал вон опять кучу бумаги, да и отправился восвояси. Ой, вот еще велел это вам передать, - она достала из кармана фартука вчетверо сложенный лист и протянула его графу.       Ефимовский развернул записку, пробежал глазами по написанным строкам и, тяжело вздохнув, посмотрел на Харитона. Поправил одеяло на кровати.       - Ничего, Харитоша, одолеем хворь, непременно вылечим твои лёгкие и на ноги тебя поставим. Я тебе обещаю. А как полегче тебе станет, поедем во Францию, в наше имение, там и зимы помягче и воздух не такой сырой... - грустно улыбнулся граф и погладил старика по голове.       Лакей сосредоточено, слезливыми глазами посмотрел на Матвея, словно заглядывая в душу.       - Что стряслось, Матвей Григорьевич? Вижу, мучает вас что-то, уж какой раз, - обеспокоенно спросил он, приподнявшись на подушках.       - Не беспокойся, дорогой. Всё хорошо. Все перемелется, все переживем. Ты, главное, выздоравливай, - слегка потрепал он Харитона по плечу.       Потом, взглянув на перечень лекарств, выписанных доктором, достал из внутреннего кармана бумажник, не считая, вынул несколько десятков рублей и, бросив их на стол, приказал Ульяне немедленно отправляться в аптеку.       Проследовав в свой кабинет, Ефимовский налил себе полный бокал коньяка, выпил до дна, закусив кусочком отломанного от плитки шоколада. Потом поднял телефонную трубку и, крутанув трижды рычаг, попросил ответившую на коммутаторе барышню соединить его с квартирой господина Соболева.       Через минуту утомительного ожидания коммутаторша доложила, что квартира господина Соболева не отвечает, он с досадой положил трубку, бросив взгляд на часы.       - Ладно, - вздохнул Матвей, - время терпит. До вечера Арсений непременно появится...       Он снова откупорил бутылку коньяка и, плеснув в бокал добрую порцию ароматного напитка, подошел к мольберту, который стоял у окна.       - Художник, - тихо сказал он, усмехаясь, и смял в руке Лунный пейзаж, висевший на мольберте, бросив его в мусорную корзину для бумаг.       Пригубив коньяк, он услышал негромкий стук в дверь, опрокинув в себя содержимое бокала, дал разрешение войти. В комнату заглянула встревоженная Ульяна.       - Не гневайтесь, Матвей Григорьевич. Я так переживаю за Харитона Захарыча, что с расстройства совсем невнимательная стала, - оправдывалась она, топчась у порога и нервно теребя оборку фартука.       - Ты можешь толком объяснить, от чего такой удрученный вид и что стряслось? - вновь наполняя бокал, несколько раздраженно спросил Ефимовский.       - К вам сегодня Никита Алексеевич наведывался, аккурат перед вашим приходом. Велел передать, что по аппарату вам непременно позвонит, - виновато, не осмеливаясь посмотреть на графа, еле слышно проговорила она.       Рука предательски дрогнула от услышанной новости, отчего он расплескал немного коньяка по столу.       - И что же? - с улыбкой поинтересовался он, не в силах сдержать своей радости. - Что же ты нос повесила, дуреха? Что забыла - это, конечно, плохо. Но новость ведь прекрасная. Просто изумительная новость! - от души рассмеялся он и, не отдавая отчета своим действиям, крепко обнял Ульяну, целуя ее в щеку.       Горничная смущенно улыбнулась, зарделась и стремглав выбежала из комнаты.       Ефимовский не знал, куда себя деть от внезапной радости. Он подошел к окну и распахнул его настежь. В кабинет тут же ворвался холодный ветер, разметав со стола графа деловые бумаги и рисунки, а он стоял бессовестно счастливый и подставлял этим буйным порывам стихии, что сейчас хозяйничала кабинете, свою горячую, не менее буйную, голову. ***       После ужина Никита поднялся в свою комнату, по пути забрав с собой Верного, который, забавно тявкая, путался у него под ногами. Заблаговременно шепнув сестре, которая в это время занималась рукоделием в гостиной, в обществе матушки и гувернантки, чтобы она непременно оповестила его, когда отец покинет свой кабинет, и отправится спать. Заперев дверь спальни, он лег на кровать, рядышком на одной из подушек, он положил весело виляющего своим хвостиком щенка и нежно потрепал за ушко. Играя с ним, князь то и дело посматривал на часы, ему не терпелось объясниться с графом и рассказать о причине своего отсутствия. А еще сказать, как он невыносимо соскучился по нему... Через какое-то время Верный, вдоволь наигравшись, свернулся комочком и уснул рядом с хозяином, в свою очередь, также незаметно сморил сон и его хозяина.       Когда Елизавета разбудила брата, за окнами было темно. Никита поблагодарил сестру и, не медля ни секунды, спустился на первый этаж. В доме к этому часу царил полумрак, лишь из столовой падала полоска света, где уже по привычке, допоздна суетилась за уборкой щепетильная Аглая. Никита потихоньку пробрался в кабинет, плотно закрыв за собой дверь, он отчего-то вдруг разволновался, сел на стул и медленно выдохнул, пытаясь восстановить сбившееся от волнения дыхание.       Ожидание не было томительным, его соединили с квартирой графа меньше чем через минуту.       - Слушаю вас, - раздался в трубке долгожданный любимый голос.       - Матвей, это я, - негромко произнес юноша, прикрывая трубку рукой, - прости, что не пришел, как было обещано. Но право, в этом нет моей вины. По просьбе матушки я сопровождал Лизу и Алекс в модный дом на Миллионной. После, я приехал к «Кюба», но тебя уже не застал, - тяжело выдохнул он.       - Ну что ты, счастье мое. Я безумно рад, что ты нашел время и объяснил причину. Я уже здесь Бог весть чего надумал и извелся весь, - ответил не менее взволнованный граф. - Когда же мы теперь увидимся? - после короткой паузы поинтересовался он. - Быть может, завтра, если ты, конечно, располагаешь временем? - предложил Матвей.       Князь какое-то время молчал.       - Увы, боюсь, это невозможно. Я приглашен на ужин в дом графа Уварова, - виновато ответил Никита, прижимая трубку к губам. - Жди меня лучше в пятницу, у себя, в четверть шестого вечера. Я непременно приеду на Литейный сразу после службы. Обещаю, - как можно тише говорил князь.       - Конечно, я буду ждать тебя, свет мой. Я безумно соскучился. Слышишь? Безумно, - выдохнул Ефимовский.       У юноши от этих, сказанных с хриплым придыханием, слов, что раздавались сейчас в трубке, побежали по спине мурашки предвкушения. Он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.       - Матвей, я тоже очень скучаю, безумно соскучился. Буду ждать с нетерпением встречи.       - Я люблю тебя, свет мой, - прошептал признание граф, как самую сокровенную тайну.       - Я тоже тебя люблю, - ответил ему шепотом Никита, после чего аккуратно положил трубку на рычаг и, погасив свет, вышел из кабинета.       Сделав пару шагов в полумраке гостиной, он различимо услышал некий посторонний шум, словно шелест подола платья по полу... Тихо ступая по мягкому ковру, князь прошел через пустую в этот поздний час комнату и, уже оказавшись у лестницы, снова услышал шелестящий звук. Он остановился и, приглядевшись, рассмотрел в темноте рядом с дверью, что вела в кладовую, женский силуэт в очертаниях светлого платья.       - Лиза? - возмущенно прошептал он, ступая в темноте, отчетливо слыша чужое сбивчивое дыхание. - Лиз, я знаю, это ты, - настойчиво окликнул он сестру во второй раз.       - Я, - наконец-то услышал он тихий голос сестры.       - Ты что, подслушивала? - уже негодуя, повысив тон, требовал ответа князь.       Сестра, ничего не ответив, кинулась к лестнице, в намерении убежать наверх. Князь, ускорив шаг, поднялся следом по лестнице, настигнув Лизу на пороге ее комнаты.       Они вошли в залитую светом девичью спальню. Елизавета, не оборачиваясь, отошла к будуарному столику и посмотрела в зеркало, встретившись глазами с отражением брата, стоявшего сейчас за ее спиной. По ее взгляду, который выражал ничем не прикрытый испуг и сожаление, Никита все понял... Сестра стала свидетелем его телефонного разговора с графом.       - Я задал вам вопрос, Елизавета Алексеевна. Вы изволили подслушивать чужие разговоры? - полушепотом, но строго, выпрямившись как струна и пряча в карманах брюк дрожащие руки, повторил он свой вопрос.       Княжна медленно повернулась к нему, в ее глазах стояли слезы.       - Ники, - сдавленно прошептала она, - прости меня. Я не хотела, это получилось случайно. Я же не думала, что ты и граф... - она замолчала и опустила голову, потупив взор.       Никита нервно прошел по комнате, стараясь не выдать бушевавших в нем эмоций, потом сел на диван и вновь обратился к сестре:       - Не думала, что я и граф, что именно? Договаривай.       Сестра, так и не осмеливаясь поднять своих глаз, теребила в руках носовой платочек. На заданный ей вопрос, она только всхлипнула и присела на стоящий рядом стул. Глубоко вздохнула, словно набираясь мужества, чтобы ответить, но поднялась и подошла к князю.       - Ты мой брат, Ники. И я всегда буду любить тебя, что бы ни произошло в наших жизнях. Но это же смертный грех, - вымолвила она и расплакалась.       Никита тоже поднялся и обнял ее, пытаясь утешить. Его самого колотило изнутри, хотя внешне он был совершенно спокоен.       - Лиза, дорогая, прошу, не плачь, - шептал он ей. - Ты неправильно все поняла. Это шутка была и всего лишь. Мы с графом просто приятели, - дрожащим голосом оправдывался Никита, усаживая сестру на диван и присаживаясь рядом. - Выбрось из головы эти глупости. Это все не так, - он вытирал ей слезы, пытаясь убедить, что это лишь только ее разыгравшееся воображение.       - Ники, - провела она рукой по голове брата, приглаживая его волнистые волосы. - Я никому не скажу, - пролепетала она, снова всхлипывая.       Шехонский отстранился от сестры, резко поднялся с дивана и с нескрываемым раздражением произнес:       - Сейчас же прекрати придумывать всякую ересь! Мы с Ефимовским просто друзья и не более, и твои фантазии в данном случае неуместны, - он направился к выходу и, хлопнув дверью, покинул комнату сестры.       Он вернулся в свою спальню, снял пиджак, небрежно швырнув его мимо кресла, освободился от галстука, отправив его следом за пиджаком, и, не включая света, упал спиной на кровать. Никита несомненно был напуган тем, что в их с графом тайну теперь невольно была посвящена его сестра, и крайне растерян, потому как сомневался, что Лиза поверила в неубедительные его оправдания.       «Что будет, если о моих чувствах к Ефимовскому станет известно родителям, Саше, обществу?» - с какой-то отчаянной злостью размышлял он и, поднявшись с кровати, подошел к окну, с досады взъерошив на голове волосы.       Темнота стояла непроглядная, ни неровного света бледных звезд, ни тем более тонкого серпа месяца, только кое-где черноту ночи разгоняли тусклые фонари вдоль улицы. Небо, казалось, сливалось с землей, подпирая крыши домов дождливыми тучами, словно собираясь их раздавить.       «А что если правда, взять и уехать с графом в Европу? Уехать навсегда и пусть говорят и думают о них, что угодно...» Но где-то глубоко в душе что-то болезненно точило. Долг перед семьей и данное Александре слово, он не вправе нарушить, потому как это бесчестно. Князь передернул плечами, словно ему внезапно стало холодно, стянул с себя брюки и забрался под одеяло.       Как мало осталось времени для счастья и как близка его разлука с Матвеем... Об этом сейчас совсем не хотелось думать.       На следующий день Шехонский по собственному изволению задержался на службе, лишние полтора часа он возился с бумагами, оттягивая время визита на званый ужин. Пусть и с большой неохотой, но Никите, в конце концов, пришлось отправиться в дом графа Уварова, где к этому часу его ожидала не только невеста и ее родители, но также его сестра и матушка, которые прибыли двумя часами ранее. Вспоминая вчерашний вечер и свой разговор с сестрой, сегодня ему думалось иначе, чем вчера, и уже не казалась осведомленность Лиз, касаемо его тайны, такой уж страшной.       «Даже если Елизавета проговорится об услышанном телефонном разговоре, то тем самым лишь развяжет мне руки, - размышлял он. - И пусть будет стыдно, пусть, зато честно. Как бы там ни было родители меня любят, и я искренне верю, никогда не отрекутся от сына. Для Алекс непременно сыщется достойная партия и она выйдет замуж, а мы с Матвеем навсегда покинем Россию», - мысленно строил планы на возможное будущее Никита, сидя в экипаже, что вез его на Александровскую площадь.       В передней дома Уваровых его встретили не только лакей и горничная, с широкой улыбкой на лице, не скрывая своей радости, навстречу ему выбежала Александра.       - Здравствуй, Саша, - приветливо улыбнулся ей он, касаясь губами ее руки, соблюдая тем самым, как и подобает, правила хорошего тона.       - Здравствуй, Ники. Мы тебя заждались, и я очень скучала, - прошептала молодая графиня, взяв князя под руку и следуя с ним в комнату.       В огромной гостиной, освещенной двумя массивными люстрами из муранского стекла, уже находились многочисленные приглашенные гости, которые с интересом вели светские беседы, перемежая их игрой в фанты. Бордовые стены комнаты, увешанные картинами в резных рамах и легкими акварелями, сегодня отчего-то особенно давили, хотя обычно Шехонский не обращал никакого внимания на знакомый за долгие годы интерьер. Он окинул взглядом расставленные группками мягкие стулья и диваны, на которых расположились многочисленные гости. Завидев свою дочь в сопровождении князя, граф Уваров добродушно приветствовал будущего зятя, после чего пригласил всех присутствующих в столовую, к накрытым столам.       Званый ужин, устроенный отцом Александры в честь предстоящей свадьбы своей единственной дочери, для Никиты теперь уж ничем не отличался от сотни других подобных званых обедов и ужинов, на которых он когда-либо бывал. За единственным исключением - все внимание присутствующих гостей было устремлено на него и его нареченную. Ему было некомфортно, совершенно не хотелось выслушивать многочисленные комплименты и бесконечную лесть о том, какая они прекрасная и красивая пара. Хотелось сорваться и бежать, бежать туда, куда рвалось его сердце и куда так отчаянно стремилась душа. Все мысли его сейчас были только об одном человеке, которого нет рядом. И от этого было вовсе нестерпимо грустно.       Никита улыбался, глубоко пряча разъедающую его тоску, учтиво отвечал на вопросы гостей и старался быть со всеми любезным, лишь время от времени ловил на себе печальные взгляды младшей сестры. Когда ужин подошел к своему завершению, Саша, которая весь вечер была тиха и молчалива, вдруг повернулась и с умолением взглянула на него.       - Ники, я хотела бы поговорить с тобой. Ты обещал, что мы непременно поговорим, - чуть слышно сказала она, так, чтобы ее мог расслышать лишь молодой князь.       Они покинули гостиную, прошли под купол зимнего сада, что примыкал к большому графскому дому. Аромат цветущих растений тут же окружил их со всех сторон, воздух был теплый и влажный, отчего дышалось с трудом. Александра медленно шла по искусственной дорожке, присыпанной гравием, Никита следовал за ней, не зная, с чего начать обещанный разговор. Меньше всего он сейчас хотел выяснять отношения или вести беседы на предмет их скорой свадьбы.       Графиня остановилась у скамьи и повернулась к нему, лицо ее было как никогда серьёзным и непроницаемым.       - Ники, меня очень огорчили твои вчерашние предположения и неуместные сомнения в отношении нашего будущего. Я, право, была так расстроена, что почти не спала минувшей ночью.       Никита сделал шаг в ее сторону в намерении сейчас же ответить на сказанное ею, но Алекс не позволила ему, сделав знак рукой, чтобы он не смел перебивать.       - Я убеждена, - продолжила она, - что такие отвратительные мысли появляются в твоей голове после общения с господином Ефимовским. Он дурно влияет на тебя и не спорь, - выпалила хмуря брови она, скорее в желании придать выражению лица более суровый вид, чем по истинной злобе.       Князь с полным отрешением посмотрел на нее, пожал плечами и сунул руки в карманы брюк.       - Великодушно прошу простить меня, Александра Павловна, но я не позволю... - повышенным тоном начал Никита и через мгновение замолчал, оглядываясь по сторонам, и уже более лояльно произнес: - Ефимовский - мой друг и это неизменно. Думаю, на этом нам стоит прекратить данный, неприятный для нас обоих, разговор, дабы не портить друг другу настроение.       После этих слов он в почтении склонил голову, словно прощаясь, развернулся и направился прочь, шумно ступая по хрустящему под подошвами гравию. Алекс смотрела ему вслед глазами, полными слез, не понимая, что происходит с ее милым добрым Ники. Недоумевая от чего же он стал совсем другим.       Среди гостей князь отыскал свою матушку и, сославшись на головную боль, изъявил желание покинуть дом Уваровых и незамедлительно отбыть домой. Княгиня приняла решение ехать вместе с сыном, оправдывая столь ранний отъезд перед господами Уваровыми, оставленным дома не совсем здоровым мужем. Лиз в свою очередь ничего не оставалось, как покорно согласиться с мама ́.       Чета Уваровых вышли на крыльцо особняка с почетом проводить дорогих гостей. Прощаясь с будущими родственниками, граф Уваров любезно упомянул о скорой встрече на балу в доме господина Кеттлера. И бросив многозначительный взгляд на Никиту, не преминул напомнить, что уже через две недели в их доме назначен бал в честь предстоящей свадьбы. ***       Следующим днем Шехонский, выполнив срочные поручения, загодя отнес папку с документами секретарю ведущего советника. Остальное время он находился в нетерпеливом ожидании окончания служебного дня, мечтательно глядя в окно и мысленно поторапливая заветную встречу. Никите в какой-то мере было неловко относительно своего недостойного поведения и излишне резкого тона в сторону Александры, за что он намерен непременно принести свои извинения. Но в остальном князь был прав и верно знал это. Никому недозволительно говорить об их с графом отношениях. «Это только меня одного касается и больше никого», - рассуждал про себя он, не отрывая взгляда от пейзажа за окном, где медленно протекал пасмурный день.       Он оглянулся на огромные, стоящие в углу кабинета часы с маятником, которые показывали без одной минуты пять пополудни. До долгожданной встречи оставалось менее часа. Никита кинулся к шкафу, схватил свое пальто и с блуждающей счастливой улыбкой на лице, выбежал из кабинета.       Вечер плыл в дурмане очарования и ласки...       Они наслаждались близостью друг с другом, потом вместе лежали в ванной с душистой лавандой, выплескивая под приступы хохота остывающую воду на пол, и даже ужинали, не выходя из спальни. Матвей сам сервировал чайный столик подле кровати, прихватив из кухни огромных размеров поднос, на котором было блюдо с печеным окороком, жареные перепелки, швейцарские десерты, французский сыр и бутылка белого мускатного вина «Люнель».       После ужина, который сопровождался смехом и веселыми разговорами, Никита, абсолютно довольный происходящим, блаженно растянулся на кровати. Время при этом неумолимо бежало вперед, приближая час расставания, и это было той самой ложкой дегтя в бочке меда, которая омрачала их счастье. Матвей, сделав глоток вина, отставил бокал и лег рядом, нежно обнимая любимого за плечи.       - Забыл тебе сказать. На днях я получил приглашение на бал в честь предстоящего венчания князя Никиты Алексеевича Шехонского с графиней Александрой Павловной Уваровой, - горько усмехнувшись, разочаровано произнес граф.       - Прошу тебя, - отозвался Никита, - давай не будем говорить об этом сейчас, - и прижимаясь крепче, уткнулся лицом ему в шею. - Не хочу уходить, желаю навсегда остаться с тобой, - сокровенно прошептал Никита, касаясь его губами.       - Оставайся, свет мой. Ты же знаешь, мое единственное желание - быть с тобой, - ответил Ефимовский, еще крепче прижимая князя к себе, слушая, как учащенно стучит его сердце и чувствуя его ответное возбуждение.       Князь приподнялся, заглядывая Матвею в глаза и, прильнув к нему, поцеловал в губы. Он стал плавно спускаться ниже, нежно целуя шею, ключицы, грудь... Ефимовский с удивлением наблюдал за его смелыми действиями, наслаждаясь каждым прикосновением юноши, который сегодня отбросил прочь былое стеснение. Когда его губы коснулись дорожки волос, убегающих вниз по животу, он поднял голову, с каким-то задором, но смущенно краснея, улыбнулся и, глядя прямо в глаза графу, медленно провел кончиком языка по его естеству. Матвей, закусив зубами губу, низко застонал, осторожно вплетая пальцы в волнистые волосы князя. Он и просить не смел о такой откровенной ласке, которую сам неоднократно ему доставлял, но сейчас Ефимовский буквально плавился под неумелыми, но такими жадными прикосновениями, которыми его щедро одаривали. Не отрывая поплывшего взгляда от лица юноши, которое в этот момент казалось как никогда прекрасным, граф окончательно сходил с ума от любви к этому человеку, который не прекращал его поражать в самое сердце своими поступками.       Когда смолкли хриплые стоны и успокоилось рваное дыхание, они молча лежали, переплетя пальцы, на развороченной кровати в темной комнате. Думать не хотелось, как и смотреть в будущее, которое семимильными шагами приближалось, грозя разрушить то, что сейчас их переполняло, делая законченно счастливыми. ***       Шехонский вернулся домой за час до полуночи. На пороге передней его встретила как всегда заботливая и неугомонная Аглая, которая принялась хлопотать вокруг.       - Что-то уж очень припозднились вы нынче, ваша светлость, - радушно улыбнулась она, принимая из рук князя пальто. - Родители ожидали вас, да полчаса уж как почивать отправились, - не умолкала Аглая.       - Я после службы нанес визит графу Ефимовскому, за разговорами засиделись допоздна, - устало развел руками Никита, виновато улыбаясь.       Перед глазами сразу предстал откровенный образ Матвея, да и тело еще помнило ласки, оттого поддерживать разговор не было никакого желания.       Горничная, словно пропустив мимо ушей слова Никиты, продолжила свою неуемную трескотню:       - Вы, поди, продрогли в дороге, Никита Алексеевич, на улице-то холод собачий. Пойдемте-ка скорее в столовую, я вам ужинать накрою и чаю с душицей заварю.       - Благодарю, Глашенька, но я сыт. Ужинал в доме графа, так что ты не хлопочи понапрасну, ступай отдыхать, - ответил князь, направляясь к лестнице, ведущей на второй этаж.       Он старался как можно тише ступать по ступеням, чтобы не нарушить спокойствие погрузившегося в полночный сон дома. Проходя по коридору мимо комнаты сестры, Никита увидел, через неплотно закрытую дверь пробивающуюся полоску света. Он прислушался, но в спальне Лиз было тихо. Тихонечко постучав и выждав мгновение, князь медленно отворил дверь девичьей спальни.       Елизавета, лежа на кровати под большим пуховым одеялом, была полностью поглощена чтением. Увидев вошедшего брата, она закрыла книгу, приподнялась на подушках, с непониманием глядя на столь позднего визитера.       - Что-то случилось? И почему ты так поздно? - недовольно спросила она.       Шехонский тихонько прикрыл за собой дверь.       - Прости меня, Лиз. Я был груб в разговоре с тобой и повел себя неподобающе. Мне не хочется, чтобы ты в сердце таила обиду.       Княжна присела на кровати, облокачиваясь на ворох подушек, и с грустной улыбкой ответила:       - Я совсем не сержусь на тебя, братец. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю.       Никита облегченно вздохнул и присел в кресло, стоящее между кроватью и будуарным столиком. Комнату озарял мягкий свет лампы под стеклянным абажуром, которая стояла на консольном столике.       - Я тоже тебя люблю, Лиза. Значит, мир? - улыбнулся он.       Сестра одобрительно кивнула, но лицо ее оставалось по-прежнему печальным, словно она чем-то была удручена. Княжна поправила шелковую ленту, вплетенную в ее белокурую косу, и испытывающие посмотрел на брата.       - Ты больше не любишь Александру?       Шехонский от неожиданности такого вопроса даже привстал с кресла, но тут же обессиленно опустился обратно.       - Почему ты спрашиваешь? Что за странный вопрос? - запинаясь, начал оправдываться он. - Как я могу не любить Алекс? Что ты такое говоришь? Да и как тебе только в голову такое могло прийти? - возмутился он, но Лиз перебила его.       - Насколько ты помнишь, в минувший четверг, когда мы ужинали в доме Уваровых, у вас с Александрой состоялась беседа в зимнем саду. После чего она плакала, как и до этого, в модном доме мадам Ольги. Не думаю, что ее слезы были без причины. Зачем ты обижаешь ее, Ники? Отчего ты стал так жесток? - обрывисто, но акцентируя внимание на каждом слове, прошептала Елизавета, боясь потревожить сон домочадцев.       Никита сидел в кресле, потупив взор, не смея взглянуть сестре в глаза. Каждый мускул его тела сейчас был напряжен и, наверное, впервые в жизни он не знал, что ответить, как теперь оказалось, не по годам проницательной младшей сестре.       - Видишь ли, я что-то в последнее время неважно себя чувствую и на службе устаю, - начал свою оправдательную, но полностью лживую, речь Никита, но Лиза вновь не дала ему договорить...       - Прекрати лгать, Ники! - возмущенно, но как можно тише сказала она. - Это не делает тебе чести. Мне известна истинная причина - это граф Ефимовский, не так ли?       Князь посмотрел с отчаянием на сестру, которая сейчас держалась с ним как взрослая рассудительная барышня, и молча кивнул. Лиз громко ахнула и тут же прикрыла рот ладошкой, словно это признание было для нее полной неожиданностью. На глаза у нее навернулись слезы.       - Что же теперь будет? - прошептала она, смахивая пальчиком со щеки бегущую слезинку.       Никита пожал плечами, поднялся с кресла и совершенно пустым взглядом посмотрел на Лизу.       - Я не знаю, - с безнадежной тоской в голосе произнес он и, более не проронив ни слова, вышел из комнаты. ***       Извозчик гнал лошадей по набережной Фонтанки в сторону Сергиевской улицы к особняку барона Кеттлера. Мимо проносились всплески света фонарей, рассеивающих надвигающуюся тьму ночи. Соболев, вальяжно развалившись на сиденье ландо, не изменяя себе, довольно ухмылялся и балагурил, пытаясь развеселить непривычно серьезного друга.       - Ну, что за кислое выражение лица, Ефимовский? - с укором вопрошал он. - Я тебя, право, не узнаю последнее время. То скрываешься неведомо почему несколько дней кряду, позабросив бильярд, карты и барышень, то грустишь, как сейчас, без повода. Но главное, ты бесстыдно забываешь при этом о своем лучшем друге, - сказал, щерясь, Арсений, по-дружески хлопнув графа по плечу.       Матвей выпустил в темное небо Петербурга клуб сигарного дыма, улыбнулся и, выбросив остаток сигары, без сожаления ответил:       - Я, Арсений Николаевич, коммерческими делами был занят. Свободного времени для блуда и игры не имел.       - Ну, эту оплошность мы сегодня непременно исправим. Сразу после бала прямиком отправимся в «Дюссо» на пару ставок в покер, а потом непременно к барышням на Конногвардейский бульвар. Ммм, как вам мой план, Ефимовский? - шутя, толкнул он в бок друга.       Вдалеке показался ярко освещенный особняк барона Кеттлера. Извозчик потянул поводья на себя, понукая лошадей перейти с рысцы на шаг. Матвей поправил запонки на манжетах и провел рукой по элегантно уложенным волосам.       - Ничего обещать не могу, - ухмыльнулся он, - а вообще поглядим.       - Я отказа не приму, дружище, - засмеялся Соболев, расплачиваясь с доставившим их в назначенное место извозчиком.       Молодые люди, не мешкая, покинули ландо, дабы не задерживать прибывающие вслед экипажи с приглашенными гостями, которые подъезжали к парадному входу особняка беспрестанно один за другим. Некоторые из приглашенных по приезду тут же следовали в дом, другие не спешили заходить в помещение, прогуливаясь по дорожке прилегающей аллеи, что вела во внутренний дворик, желая осмотреть его необычайную архитектуру, которая имела весьма оригинальный вид и была, пожалуй, образцом поздней эклектики. В глубине двора был выстроен конюшенный павильон в готическом стиле, который был отделан мрамором снаружи, но еще до конца недостроен внутри. А над входом во дворик была сооружена внушительных размеров готическая арка.       Друзья также не стали торопиться в дом, решив полюбопытствовать и неспешно прогуляться до начала бала.       - Однако, барон знатный оригинал, - проходя мимо павильона, заключил Соболев.       - А мне нравится, напоминает холодный немецкий стиль, - парировал нехотя граф, оглядываясь по сторонам.       - Довольно озираться, Ефимовский, словно ищешь кого. Пойдем-ка, друг мой любезный, лучше в дом. Скоро начало, надо успеть выпить по бокалу шампанского и украсить своими именами хоть пару строк в бальных книжечках присутствующих тут дам, да и зябко что-то, - поежился Арсений, подталкивая друга с сторону особняка.       Стоило войти в освещенный золотым светом вестибюль, как Матвей тут же увидел его... Шехонский стоял к нему спиной у мраморных перил парадной лестницы в обществе своей матушки и сестры, о чем-то увлеченно беседуя с графом Вересовым. Ефимовский залюбовался его прямой осанкой и каждым неспешным движением, легким поворотом головы... Стоял и смотрел, как завороженный, на мгновение позабыв, где он.       - Ну, что ты застыл как статуя? Неужто княжной Шехонской залюбовался? - усмехнулся Арсений. - Так мала она еще. Не находишь? Пойдем лучше в гостиную или уж сразу в бальную залу, там настоящий цветник, уверяю тебя, - дергая его за рукав, шептал Соболев, тем самым вырывая графа из плена очарования.       Матвей одобрительно кивнул и вместе с другом направился в шикарную залу. Поравнявшись с семейством Шехонских, он остановился, поздоровался, с почтением целуя руку княгине, Татьяне Андреевне, и молодой княжне, которая одарила, как ему показалось, весьма недружелюбным взглядом. Граф поприветствовал тут же присутствующего господина Вересова, после повернулся и протянул руку Никите.       - Вечер добрый, Никита Алексеевич, - деликатно сказал он, стараясь не выдать своего весьма волнительного состояния.       Князь подал для рукопожатия свою руку. Щеки Никиты тут же залились румянцем, а на губах появилась мимолетная, чуть заметная улыбка. На мгновение Шехонский почтительно склонил голову, но через мгновение, одернул свою руку и непринужденно продолжил диалог с графом Вересовым.       Матвей, пытаясь скрыть свои эмоции, повернулся и вслед за Соболевым направился в сторону залы. «Ох, с каким бы удовольствием и наслаждением, вместо такого вот рукопожатия, я сейчас поцеловал бы эту руку. Вот шуму-то было бы», - усмехнулся про себя граф, мечтая о несбыточном.       Сделав несколько шагов, он не смог совладать с собой и оглянулся. Только сейчас, посмотрев на расстоянии на, увлеченного беседой, Никиту, Ефимовский увидел на его галстуке свой подарок - бриллиантовую брошь, которая роскошно сочеталась с его белоснежной рубашкой и темно-синим костюмом. Он улыбнулся, ему было чертовски приятно. Граф хотел, было, пойти дальше, но вновь поймал на себе хмурый взгляд Елизаветы. Их глаза встретились, княжна без стеснения, открыто, точно с укором смотрела на него, словно порицая за что-то. Ефимовский отвернулся и вошел в распахнутые двери бальной залы.       Пока Соболев усердно пытался заполнить пробелы в бальных книжечках одиноких барышень, флиртуя и отвешивая им бесконечные комплименты, Матвей облюбовал себе место на возвышении вдоль стены, где были расположены диваны. Он присел на один из свободных, откуда, к его радости, хорошо просматривалась не только большая часть помещения, отведенная для танцев, но и парадный вход.       Ко времени, когда распорядитель бала объявил полонез, зал был полностью заполнен гостями. Ефимовский, неспешно попивая холодное шампанское из запотевшего бокала, пытался отыскать глазами своего возлюбленного, но тщетно. Пару раз он ловил на себе строгие взгляды Елизаветы, которые она бросала с противоположной стороны, горделиво восседая на диване в обществе своей матушки и госпожи Малиновской, жены министра путей сообщения.       Нельзя было не отметить, княжна Шехонская сегодня была дивно как хороша, в голубом, цвета яркого летнего неба, платье, она являла собой чистый непорочный образ, к которому взглядом стремились многие молодые люди, присутствовавшие на балу. Матвей заметил, как к Елизавете подошел молодой унтер-офицер и, любезно раскланявшись, протянул ей руку в кипенно-белой перчатке. «Не иначе как кавалер, метящий в женихи», - ухмыляясь, подумал граф.       С балкона грянул симфонический оркестр, и музыка залила просторные своды большого зала, по которому кавалеры закружили своих дам, ангажированных ими на танец. Только сейчас среди начавших движение пар, граф наконец-то увидел своего любимого Никиту, который грациозно и плавно выполнял плие и непринужденно вышагивал под звуки полонеза в паре с графиней Уваровой.       Покуда длилось это неспешное шествие под пунктирный ритм, Матвей не сводил с князя глаз, упиваясь мгновениями созерцания любимого образа. Музыка стихла, а он продолжал наблюдать за тем, как Шехонский, сопровождая свою невесту, не спеша направился к выходу из зала, впрочем, как и многие из гостей, чтобы в ожидании следующего танца провести время в уютной гостиной за светскими беседами, игрой в карты и фанты.       Матвей решил не упускать возможность еще одной случайной встречи с князем и последовал за молодой парой. Войдя в не менее просторную и дорого обставленную в европейском стиле гостиную, он остановился и, взяв предложенный официантом очередной бокал шампанского, совершенно без смущения выпил его залпом. После чего, отбросив всякую осторожность, направился прямиком к компании, где находился в данную минуту Никита и любезно вел светские беседы с хозяином дома, бароном Кеттлером, и гостями.       Поздоровавшись со всеми присутствующими лично и коротко обменявшись любезностями, как того требовал этикет, Ефимовский не упустил возможность взять с подноса у остановившегося рядом официанта еще один бокал шампанского. А затем, без особого интереса, попытался поддержать беседу о ценных бумагах и котировках акций, бесстыдно останавливая свой хмельной взгляд на единственном человеке, который его здесь действительно интересовал.       Он был уверен, что князь чувствует на себе эти взгляды, но делает вид, что не замечает их, стараясь вовсе не смотреть в сторону графа.       - Матвей Григорьевич, поделитесь, как обстоят ваши дела относительно московских акций общества русских электротехнических заводов «Сименс-Гальске»? - вдруг обратился к графу барон Кеттлер.       Граф, допив бокал шампанского, пожал плечами.       - К моему прискорбному сожалению падение фондового рынка продолжается, барон. Мировой экономический кризис поглотил и нас. Но я настроен оптимистично и склонен, как и многие иные коммерсанты, прогнозировать скорый подъем. Хотя, что скрывать, от части обесцененных акций недоходных предприятий и векселей я избавился. Но товарно-сырьевой рынок торгуется неплохо. Котировки выросли на несколько пунктов, - озвучил свою точку зрения Матвей, ощущая на себе завороженный взгляд Никиты, который не отводил сейчас от него глаз.       - Зерно по-прежнему в цене, - поддержал беседу граф Уваров, до этого только молча кивавший головой. - По тем новостям, что доходят до нас из-за океана дела на фондовой бирже в Нью-Йорке совсем плачевны, доходность российский акций в разы больше.       - Если бы котировки акций не были завышены в два-три раза, мы смогли бы избежать спада. Мы раздули мыльный пузырь, который, в конце концов, лопнул, - с сожалением в голосе добавил Кеттлер.       - Мое почтение, господа. Я тут краем уха услышал ваш разговор... - словно из-под земли возник за спиной графа Соболев, для которого разговоры о делах коммерции, акциях и прочих ценных бумагах были поводом для вдохновения.       Оттого Ефимовский был сейчас благодарен другу, что тот, своим появлением, переключил все внимание присутствующих господ на свою персону, тем самым дав ему возможность ретироваться. Граф посмотрел в очередной раз на Никиту, который на этот раз, тоже не отрывая глаз, глядел на него, но встретившись взглядом, сразу же направил свое внимание на разглагольствовавшего Соболева.       Матвей хотел, было, покинуть компанию, чтобы пойти на улицу и немного освежить захмелевшую от шампанского голову, но его окликнул граф Уваров.       - Матвей Григорьевич, уважаемый, надеюсь вы получили наше приглашение на бал в честь предстоящего венчания моей дочери и князя Шехонского-младшего? - поинтересовался он и с отеческой любовью взглянул на Никиту, и вновь перевел взгляд на графа. - Вы не прислали свой ответ. Осчастливите ли вы нас своим присутствием?       - О, простите ради Бога, Павел Александрович. Каюсь, запамятовал, - приложил правую руку к сердцу граф, извиняясь, и вновь мимолетом глянул на Никиту. Шехонский-младший стоял, потупив взор, прекрасно слыша происходящий диалог между его будущим тестем и Матвеем. - К моему огромному сожалению, Павел Александрович, не смогу разделить с вами и вашими близкими предстоящую радость, - он вновь бросил взгляд на потупившего взор князя. - Увы, срочно отбываю в утро именно этого дня по коммерческим делам в Москву, - с маской сожаления на лице ответил Ефимовский.       - Ну что ж, очень жаль, - с сожалением сказал граф Уваров. И добавил: - Но я буду рад, если вы изволите нанести нам визит в любое другое удобное для вас время. В моем доме вы всегда желанный гость, и уж непременно с нетерпением будем ждать вас на свадьбу, - любезно закончил он.       - О да, всенепременно, с превеликим удовольствием, - вновь натягивая улыбку, ответил Ефимовский, желая сейчас же прекратить столь неприятный для него разговор.       Неподалеку он заметил гарсона с подносом в руках, на котором стояли бокалы, наполненные искрящимся шампанским. «Именно то, что мне сейчас необходимо», - со злостью подумал граф и незамедлительно направился к официанту.       Он взял бокал, отошел к окну и сделал глоток, глядя на свое отражение в темном окне. И, конечно, не смог не заметить силуэт, появившийся за его спиной.       - Меня беспокоит твое состояние, - прозвучал за плечом тихий, до боли знакомый и ставший уже таким родным голос.        На что Ефимовский сдавлено и хрипло засмеялся.       - Как же вы осмелились подойти ко мне, ваша светлость? Вы с таким усердием избегали меня весь вечер. Что же скажет общество и ваша невеста? - процедил он сквозь зубы. Потом тряхнул головой, словно сбрасывая с себя некое наваждение. - Пожалуй, надо воздухом подышать. Через две минуты жду тебя во внутреннем дворике, - и поставив пустой бокал на подоконник так, что он звонко ударился об оконное стекло, повернулся и, не удостоив Никиту взгляда, направился прочь из гостиной, столкнувшись на пороге с распорядителем бала, который громко и торжественно объявил следующий танец вальс...       Матвей вышел в вестибюль, где сразу заметил Лизу, она спешила в бальную залу в сопровождении того же бравого офицера. Граф в почтении склонил голову, в ответ княжна одарила его мимолетным, сурово холодным взглядом и даже будто недовольно хмыкнула, как показалось Матвею, на что он открыто ухмыльнулся.       Вестибюль пустел, гости спешили на только что объявлений танец, тем временем как Ефимовский направлялся в противоположную сторону в желании покинуть дом. Швейцар распахнул перед ним дверь и его обдало пробирающим до костей северным ветром, он стремительно спустился вниз по ступеням и направился во внутренний дворик.       Он прекрасно понимал, что Никита не появится ни через минуту, ни через пять и даже ни через час. Объявлен вальс и он, несомненно, не оставит свою невесту не сейчас, не потом...       Граф прошел на задний двор и остановился у недостроенного здания. «Конечно, ведь долг превыше собственного счастья», - со злостью проговорил Матвей и в отчаянии ударил кулаком по стене павильона, пытаясь хоть как-то сбросить свой пыл, негодование и злость, что сейчас разрывали его. Боль немного отрезвила горячую голову, он потер ушибленную руку и прижался спиной к холодной мраморной стене. ***       Над Петербургом сгущались сумерки. Внутренний двор особняка барона Кеттлера, обсаженный деревьями и густым кустарником вдоль забора, в этот час освещался лишь по периметру тусклым светом фонарей. Казалось, что и без того холодный ветер к этому позднему часу стал обжигающе ледяным. Сквозь отголоски музыки, доносившейся из ярко освещенных окон дома и плотно закрытых дверей, Ефимовский расслышал глухие торопливые шаги по дорожке и затаил дыхание... Из-за угла павильона появился растерянный Никита, его волнистые волосы немилостиво трепал ветер и от этого юноша выглядел еще более уязвимым. Увидев Матвея, он замедлил шаг и оглянулся по сторонам, убеждаясь в том, что их никто не видит. Шехонский вплотную подошел к графу, так, что тот услышал его сбивчивое дыхание, несмотря на громкий шелест опавшей листвы и гул ветра, он с тревогой посмотрел ему в глаза.       - Изволь объяснить, что происходит с тобой? Чем вызвано такое поведение? - то ли зло, то ли встревожено задал вопрос князь.       - Мое поведение?! - почти прокричал Ефимовский. - Да ты даже взгляда меня не удостоил, словно я прокаженный! А помнится, совсем недавно для окружающего нас общества, я был твоим верным другом. Не так ли, ваша светлость? Так какого же черта ты ведешь себя так, словно я совершенно посторонний? - обреченно укорял его Матвей, раздосадованно отбрасывая со лба растрепавшиеся пряди волос.       Молодой князь, ежась от пронизывающего холода, крепко взял его за руку и потянул в сторону массивных дверей, ведущих в недостроенный павильон. Граф тяжело вздохнул и поддался, следуя за ним. Внутри пустого здания стоял густой полумрак, лишь через широкие окна под потолком с улицы проникал тусклый свет от фонарей. Остро пахло краской и свежей древесиной. Ефимовский прикрыл дверь и повернулся к Никите. Он не видел глаз юноши в темноте и очертания его лица были едва различимы, но Матвей отчетливо слышал учащенное дыхание и видел на фоне тусклого света стройный силуэт.       - Какое же оправдание вы, Никита Алексеевич, придумали для своей будущей жены, чтобы наглым образом отлучится во время вальса? - с усмешкой спросил Матвей.       Князь не ответил ему, просто подошел еще ближе и коснулся рукой плеча.       - Прости, - тихо сказал он, - ты прав, я вел себя сегодня недостойно в отношении тебя. Все дело в том, я не хотел тебе ранее говорить об этом, но Лиз знает о нас, - выдохнул Никита.       - Знает что? - резко переспросил граф.       - Все дело в том, что сестра слышала, когда я говорил с тобой по телефонному аппарату в кабинете отца. Она поклялась, что никому не скажет. Тем не менее, мне очень неловко теперь перед ней. Ну, ты понимаешь, - замялся юноша.       Ефимовский взял его холодную руку в свою.       - В таком случае, - прошептал он, - наверное, пришло время поставить точку, дорогой князь. Как вы считаете? Я не хочу, чтобы ты был опорочен перед своей семьей и обществом по моей вине. Я не в силах был совладать со своими чувствами, поддался собственной слабости и вовлек тебя в этот грех. Прости, я был не в праве.       Князь попытался возразить, но Ефимовский не дал ему это сделать, обреченно продолжив:       - Но невыносимо, ваша светлость, видеть, когда любимый человек ведет себя как чужак. Я не думал, что это может быть так больно. Наверное, нам лучше прекратить все сейчас, сию же минуту, - срывающимся голосом закончил Матвей.       Услышав эти слова, пропитанные болью и искренним сожалением, Никита порывисто обнял его, крепко прижимая к себе. Он уткнулся дрожащими губами в горячую шею над жестким воротничком рубашки.       - Ну, что ты такое говоришь, Матвей? Да как же можно... Прошу, не говори так. Ты нужен мне, очень нужен, - чуть не плача, шептал Никита.       Ефимовский, обнимая его за плечи и касаясь губами щеки, прошептал в ответ:       - Мальчик мой любимый, пойми - это начало конца. Ты женишься, и все будет кончено. У нас с тобой два пути: либо мы рвем нашу связь прямо сейчас, либо бросаем все и навсегда покидаем Россию.       Никита отстранился, нежно взял лицо графа в свои руки и, уже улыбаясь сквозь бегущие по щекам слезы, прошептал:       - Я думал об этом последние дни. Думал, что мы могли бы уехать в Европу и никогда не расставаться, и если нет другого выхода, так мы и обязаны поступить.       У Матвея перехватило дыхание.       - Господи, Никита, да возможно ли это? Я ведь, если честно, не смел и думать... Без тебя моя жизнь совершенно не имеет смысла, - задыхаясь от переполняющей его радости, произнес граф, целуя князя в приоткрытые губы.       Никита пытался заглянуть в любимые глаза, вглядываясь во мраке в лицо Матвея.       - У тебя действительно дела в Москве, и ты уезжаешь? - робко спросил он.       - Нет, - твердо ответил Ефимовский, - я никуда не еду. Я лишь придумал нелепое оправдание, дабы не присутствовать на балу в честь твоей предстоящей свадьбы, которая, смею теперь надеяться, не состоится, - он улыбнулся и вновь привлек Никиту к себе.       Переполненные абсолютным счастьем от правильно принятого, как им казалось, решения, касаемо их будущего, в объятиях друг друга они потеряли счет времени, пока в какой-то момент не осознали, что доносившиеся из дома звуки «Вальса» уже несколько минут как смолкли.       - Нам пора, - еле слышно сказал Матвей, поправляя лацкан пиджака и взъерошенные волосы Никиты. - Кстати, что ты сказал Александре по поводу своего отсутствия? - лукаво улыбаясь, спросил граф, приводя себя в порядок.       Никита рассмеялся.       - Сказал, что мне стало плохо и срочно нужен глоток свежего воздуха.       Ефимовский хмыкнул и заговорчески произнес, подталкивая князя к выходу из павильона:       - В таком случае, ваша светлость, вас, по всей вероятности, уже спохватились и ищут. Бьюсь об заклад, Александра Павловна успела панику поднять, - хохотнул он. - Так что ступай, свет мой, вперед, а я чуть погодя, последую за тобой.       Никита кивнул и направился к выходу, он уже приоткрыл тяжелые двери, когда Ефимовский вновь окликнул его.       - Завтра я буду ждать тебя в своей квартире, нам нужно принять окончательное решение, когда мы едем, чтобы я успел закончить все дела в Петербурге и продать имеющиеся в губернии земли и недвижимое имущество, - уверенно сказал граф.       - Я непременно буду. Жди, - прошептал, с улыбкой, князь и вышел в приоткрытую дверь.       Матвей вошел в шумную, пестрящую нарядами и драгоценностями дам, гостиную, по случаю не пропустив проходившего мимо гарсона с шампанским. Он прихватил запотевший бокал холодного игристого и фривольной походкой прошелся по центру огромной комнаты, даря окружающим свою щедрую улыбку, направляясь в ту часть, где говорун и абсурдист Соболев, в свойственной ему манере, вел монолог, рассказывая присутствующим дамам забавнейшие истории, которые приводили их, судя по всему, в неописуемый восторг и весьма веселии. По крайней мере, переливы женского смеха, граф услышал еще издали.       Матвей жестом позвал друга, показывая всем своим видом всю важность предстоящей беседы. Молодые люди отошли к окну, в сторону от шумных компаний.       - Арсений, - серьезным тоном обратился граф к другу, несмотря на легкий хмель в голове. - Наверняка в ближайшие дни, а точнее - уже в начале предстоящей недели первого дня, мне понадобится твоя помощь.       - Ну, о чем речь, Ефимовский? Ты же знаешь, я всегда рад помочь. Но какого рожна сейчас говорить о делах? Когда тут такие прелестницы, - кивнув в сторону барышень, пьяно улыбнулся друг, хлопая графа по плечу.       - Барышни подождут, - дернул за рукав хмельного друга, Матвей пытался сосредоточить его внимание на серьезном разговоре. - Я собираюсь продать принадлежащие мне земли и недвижимость, - решительно выпалил Ефимовский и добавил: - Ну, не все, конечно, что-то отпишу племянницам Харитона...       Соболев отставил на подоконник бокал и, по мере того, как смысл сказанного доходил до затуманенного вином сознания, лицо его приобретало сосредоточенный, но удивленный вид.       - Да ты с ума, что ли, сошел, Матвей Григорьевич? - округлил он глаза. - Право, это шутка, - не веря в услышанное, заключил он.       - Мне не до шуток, друг мой, - твердым голосом сказал Ефимовский. - Я собираюсь в скором времени покинуть Россию, и навсегда отбыть в Европу. Тебя же, как давнего и единственного моего друга, прошу поспособствовать скорой продаже моей собственности.       Арсений, хмуря брови, судорожно сглотнул. Хмель как рукой сняло.       - Ты это верно решил? - тихо спросил он. - И почему сейчас? Давеча ты и словом не обмолвился, - все еще не понимая друга, засыпал его вопросами в недоумении Соболев.       - Все вопросы после, - резко оборвал его Матвей. - Я могу на тебя рассчитывать? - прошептал он словно заговорщик.       - Ну, конечно. Конечно, можешь, - пожимая плечами, совершенно растеряно ответил Арсений.       Матвей был настроен как никогда решительно, одно слово Никиты перевернуло в корне его жизнь и это, пусть и бессовестное, счастье переполняло сейчас его до краев. Не задумываясь и ни о чем не сожалея, он готов бросить все ради единственного человека, который для него стал и будет всем в его новой, теперь совершенно иной жизни.       Остаток ночи граф находился в прекрасном расположении духа, он с удовольствием вел светские беседы, любезничал с дамами, при этом стараясь не упускать из поля своего зрения Никиту. Время от времени они обменивались мимолетными улыбками и бросали друг на друга многозначительные взгляды, за которыми было спрятано все самое сокровенное и понятное лишь им двоим. Ефимовский даже ангажировал на лансье мадмуазель Жюли, дочь французского посла. Пару раз за вечер, после разговора с князем, он ловил на себе неприветливые взгляды Елизаветы. Теперь он понимал их причину, но не предавал тому никакого значения, отвечая на девичью хмурость улыбкой, чем, по всей видимости, очень ее злил.       Когда бал подходил к завершению, перед объявлением котильона, в зал вынесли большие короба с живыми цветами, чтобы присутствующие кавалеры могли одарить своих прекрасных дам благоухающими букетами. Матвей стоял недалеко от выхода, оперевшись плечом о колонну, и наблюдал за традиционным действом, при этом не переставая искать глазами в толпе своего возлюбленного.       Средь мелькающих пар, он увидел, как Шехонский дарит букет прекрасных фиалок графине Уваровой, целуя ее руку, Алекс при этом мило улыбалась и что-то шептала ему. А потом Матвей с точностью заметил, как глаза князя заметались по снующим гостям в поисках того, кто ему так дорог... Ефимовский не мог оторвать своего взгляда, и князь в какой-то момент нашел те самые глаза, что искал...       Шехонский что-то сказал графине и тут же направился в его сторону. Матвей пристально наблюдал, как Никита приближается. Когда он оказался совсем рядом, неожиданно замедлил шаг, мимолетно коснулся своей рукой руки графа и молча что-то вложил ему в ладонь. Ефимовский вскользь провел по его запястью, ощущая пальцами в своей ладони нечто маленькое и шелковистое.       Никита исчез за его спиной, но через несколько секунд не спеша прошел мимо уже в обратном направлении, вновь коснувшись его плечом, направляясь в сторону стоящей в другом конце бальной залы Александры. Граф опустил глаза и разжал пальцы. На его ладони лежал маленький цветочек нежно-лиловой фиалки. Он улыбнулся и аккуратно, как самое дорогое сокровище, спрятал его в нагрудный карман пиджака, поближе к сердцу. ***       Уже под утро, когда над Петербургом рассеивалась тьма и сквозь грозные тучи проглядывали первые холодные лучи осеннего солнца, а гости покидали гостеприимный дом барона Кеттлера, Ефимовский все в том же прекрасном настроении, взяв экипаж, отправился прямиком на Литейный, категорически отказав Соболеву составить ему компанию в посещении дома терпимости на Конюшенном бульваре.       Сидя в экипаже, Матвей глубоко вдыхал прохладный влажный воздух и строил планы, в предвкушении полной свободы и безграничного счастья, что сулило ему будущее. «Пожалуй мы поедем в теплую Италию, возможно в Геную. Купим большой дом на берегу Лигурийского моря. Или в Бари, на Адриатику. Никита мечтает об этой стране, и местный климат пойдет на пользу страдающему болезнью легких Харитону. Там он обязательно пойдет на поправку, и все мы непременно будем счастливы», - мечтательно размышлял о скором будущем Матвей.       У парадной своего дома он щедро расплатился с извозчиком и стремительно вбежал по лестнице на третий этаж, дернул за шнурок звонка и только сейчас, сквозь собственное учащенное дыхание, четко услышал, как из квартиры доносятся звуки, похожие на сдавленное рыдание. Граф с силой нетерпеливо вновь дернул шнурок.       Плач стало слышно отчетливее, дверь отворилась и он увидел рыдающую Ульяну, которая тут же, без объяснений, кинулась к нему на грудь, не в силах вымолвить ни слова. Ефимовский понял, случилось что-то непоправимое, от первой и единственной ужасной мысли, возникшей в голове, его охватил леденящий душу и сердце ужас. Он резко отпихнул от себя горничную и кинулся в комнату лакея.       Дверь в комнату была открыта, доносившиеся рыдания Дарьи лишь подтверждали его опасения... Он на мгновение остановился, сердце бешено стучало в груди, именно сейчас ему стало по-настоящему страшно. Матвей сделал последний шаг, переступив порог. В спальне, наполненной утренним светом, на кровати лежал с умиротворенным лицом Харитон, и в какое-то мгновение графу показалось, что он просто спит... Но глядя на осунувшееся серое лицо и рыдающую на его плече Дарью, он понимал, что это не так.       Он медленно подошел к кровати и упал на колени. Глаза застилали слезы, Матвей взял холодную, сухую руку старика в свои ладони и прижал к губам. Самый родной и близкий человек, который отдал ему свою жизнь, кто любил его искренней отеческой любовью, ушел из жизни.       - Прости меня, родной, - шептал он.       Слезы душили, и граф был совершенно растерян, глядя на причитающую на груди покойного старика Дарью. Ефимовский повернулся к стоящей в дверном проеме Ульяне.       - Когда это случилось? - еле слышно спросил он.       Горничная сквозь рыдание, задыхаясь от слез, ответила:       - Под утро. Я пошла проведать Харитон Захарыча, а он уж остыл, - еще пуще зарыдала она.       Граф поднялся с колен, попытался успокоить племянниц Харитона. Понимая, что сейчас надо взять себя в руки и заняться устроением похорон. Он посмотрел на иконы, что находились в красном углу комнаты, на горящую лампаду.       - Дарья, - обратился он к одной из племянница лакея. - Ступай, милая, в Никольский храм, позови священника, только непременно духовника Харитона. Да еще, наверное, надо старушку пригласить, которая станет читать неусыпный Псалтырь или как там подобает делать в таких случаях? Я не знаю.       Дарья и Ульяна, не переставая плакать, согласно закивали.       - Он хотел, чтобы его похоронили на родной земле в Псковской губернии, на погосте в Боровиках. Надобно исполнить его волю, - сдерживая слезы, тихо сказал граф.        Он прошел в кабинет и вернулся с пачкой бумажных купюр.       - Вот, - положил деньги на стол Матвей, - купите все необходимое. На пожертвование в храм денег не жалейте, - тяжело вздохнул Ефимовский. - Ты, Дарья, ступай, займись делами, - утирая кухарке слезы, приказал он, - а ты, Ульяна, тут будь, с Харитоном. А мне надо ехать на вокзал узнать, когда будет поезд во Псков, да оплатить вагон, в котором мы тело Харитона повезем.       - Барин, уж мы и не знаем, как вас благодарить, - кинулись обнимать его плачущие девушки.       - А, ну прекратите! И благодарить не смейте. Это мой сыновий долг, он был мне как отец, - сказал граф, и ком снова подступил к горлу.       Он вернулся в кабинет, запер дверь, подошел к окну и разрыдался.       Боль потери была настолько велика, что разрывала душу в клочья. А еще его терзали угрызения совести перед безвременно ушедшим Харитоном. «Мало я уделял внимания и времени старику. Этот человек заслуживал гораздо большего», - корил с досадой себя Матвей, вытирая рукавом слезы. Он смотрел в окно, за которым разгорался новый день, словно в пустоту, и в памяти всплывали обрывки далекого детства, когда добрый и заботливый Харитон был рядом, где-то беззлобно поругивал, где-то с гордостью хвалил.       Он налил себе стопку анисовки, тут же залпом выпил ее и потянулся к телефонному аппарату. Попросил ответившую на том конце провода коммутаторшу соединить с квартирой Соболева. После минутного ожидания, телефонистка сообщила, что квартира господина Соболева не отвечает. Матвей бросил трубку и налил себе еще водки.       С полчаса он сидел в полной тишине, погруженный в печальные размышления, совершенно потерянный и убитый горем. Не было моральных сил для каких-либо действий, но надо было браться за дело и организовать Харитону достойные похороны. Он вышел из кабинета и направился в гардеробную, переоделся в черный траурный костюм и, спешно взяв экипаж, отправился в похоронную контору, а оттуда уже на Балтийский вокзал, бронировать вагон до Пскова.       Заказав и оплатив услуги, и все принадлежности для погребения в похоронной конторе на Надеждинской улице, Матвей отправился на вокзал. Он купил билеты на вечер этого же дня в меблированный вагон первого класса на поезд до Пскова и арендовал отдельный «серый вагон», в котором будет находиться в дороге гроб с телом Харитона.       Погода в Петербурге стояла подстать. Уже обыденное грязно-серое небо, с лениво ворочающимися на нем лиловыми тучами, несшими в себе непролитые холодные дожди, придавливало своей тяжестью к земле, напитанной влагой и присыпанной прелой бурой листвой, которая еще недавно озаряла своими красками улицы и проспекты. Порывистый ветер хлестал по лицу, заставлял задыхаться и мелко трястись от пронизывающего холода, который сковывал и без того заледеневшую в одночасье душу.       Матвей вернулся на Литейный ближе к полудню, у порога его встретила безутешная, по-прежнему заплаканная Ульяна и известила, что из покойницкой уже прибыли два человека для приготовления тела к погребению. Из кухни навстречу ему вышла Дарья.       - Я, барин, сделала, как вы приказали и сорокоуст заказала, - не переставая всхлипывать, сказала она. - Духовник дяди Харитона будет после трех пополудни. Матвей Григорьевич, - виновато взглянула на графа Дарья. - Старуху не стали звать, мы уж сами с Ульяной по очереди Псалтырь-то читать будем.       - Хорошо, - тихо сказал Матвей. - Я билеты купил, вечером в дорогу. Вы собирайтесь потихоньку, - сказал граф и направился в кабинет.       Он обессилено упал на диван и взглянул на часы. «Возможно, Соболев уже вернулся», - подумал он и вновь позвонил на коммутатор. После короткой паузы, Матвей услышал в трубке сонный голос друга.       - Арсений, - устало сказал он, - у меня горе. Харитон умер... - тяжело вздохнул и глаза вновь защипало от слез.       - Еду. Сейчас... - крикнул Соболев и тут же раздался долгий протяжный гудок, обрывающий связь.       Матвей аккуратно положил трубку на рычаг и прилег на диван, слезы душили, и на душе было муторно и пусто. Бессонная ночь и разбитое моральное состояние сделали свое дело, и он сам не заметил, как провалился в зыбкий сон.       Кто-то легонько тронул его за плечо, граф открыл глаза. Над ним стояла Ульяна.       - Простите ради Христа, Матвей Григорьевич, там батюшка из Никольского пожаловали. И Соболев давно ждет, уж два часа, как приехал. Только будить вас не велел, сказал, что отдохнуть вам перед дорогой надобно, - виновато сказала она, перебирая подрагивающими пальцами край белоснежного передника.       Ефимовский поднялся и сел. Голова была тяжелая, словно ее залили чугуном. И только сейчас вспомнил, в своем горе он совсем запамятовал, что именно сегодня должно было решиться их с Никитой будущее.       - Хорошо, Ульяна. Ты ступай, а я пойду, пожалуй, умоюсь, переоденусь и приду. И прикажи Дарье, пусть через четверть часа обед подает, - сказал он, снимая с себя мятый пиджак, вышел из кабинета.       Матвей привел себя в относительный порядок и, сменив костюм, направился в столовую. Было слышно, как в другом конце квартиры, в комнате Харитона, священник читает чинопоследование над почившим в бозе рабом Божьим Харитоном. Воздух был наполнен ароматом фимиама, и между слов монотонной молитвы раздавалось позвякивание металлического кадила, которое являлось источником этого распространяющегося по всей квартире благоухания.       Тихонечко ступая, дабы не нарушить священнодейство, Ефимовский подошел к столовой, глубоко вздохнул и распахнул двери. Соболев сидел за столом, о чем-то с совершенно удрученным видом перешептываясь с Ульяной. Заметив вошедшего графа, он тут же поднялся и спешно направился к нему навстречу.       - Ну, как ты, дорогой? - едва слышно спросил Арсений, крепко обнимая друга за плечи.       - Я в порядке, - также тихо ответил Матвей. И приглашая друга жестом вновь присесть за стол, продолжил: - Осмелюсь просить тебя ехать со мной во Псков.       - Конечно-конечно, я поеду, - не задумываясь ответил, как никогда прежде, серьезный Соболев. - Без сомнений ты можешь полностью рассчитывать на меня.       В столовую вошла Дарья и принялась накрывать к обеду стол.       Огромные часы с маятником, стоявшие в углу столовой отбили три часа пополудни. Матвей вновь вспомнил о Никите. «Возможно, стоило позвонить в дом Шехонских и отменить визит князя, - подумал он - Наверное, так было бы правильно, ведь поговорить в присутствии Арсения все равно не удастся, да и неуместно, верно, это сейчас...»       Но тем не менее, вопреки всему, ему хотелось увидеть Никиту. Увидеть именно сейчас, когда ему так невыносимо больно. Увидеть и прижать к себе, как самое дорогое и единственное сокровище, которое осталось в его жизни.       - Во сколько по времени поезд? - вырвал его из размышлений заданный другом вопрос.       - С Балтийского вокзала поезд отправляется за полчаса до полуночи, но нам надо прибыть загодя. Извозчик на катафалке будет у парадной примерно... - он посмотрел на часы на своей руке, - через три с половиной часа. Я оплатил вагон пятого класса и купил места в кабинете меблированного вагона. Поэтому ты уж, братец, не опоздай, - грустно улыбнулся Матвей и нехотя продолжил трапезу.       До слуха донеся звук колокольчика, возвещавший о визитере. Ефимовский отложил столовые приборы и вытер рот салфеткой.       - Ты ждешь кого-то? - удивился Соболев.       - Да, - поднимаясь из-за стола, вскользь ответил он. - У меня назначена встреча с князем Шехонским-младшим.       Арсений, услышав слова друга, также отложил приборы, подняв в недоумении брови.       - Ты меня удивляешь, ей Богу. Что общего у вас может быть...       - Твое недоумение и вопросы сейчас вовсе неуместны, - резко оборвал его граф, потом словно опомнившись, смягчил тон и продолжил: - Прошу тебя, Соболев, не спрашивай сейчас меня ни о чем. Право слово, не время... - и не договорив начатую фразу до конца, покинул столовую.       Он вышел в переднюю прихожую и сразу увидел совершенно растерянного Никиту. Рядом, потупив взор, стояла, утирая фартуком слезы, Ульяна.       - Простите, Матвей Григорьевич. Я уж оповестила князя, какая беда у нас, - тихо сказала горничная и, закрыв лицо руками, ушла прочь.       Никита стоял словно прикованный к месту, не смея пошевелиться, и с искренним сожалением и смятением смотрел Матвею в глаза.       - Прими мои соболезнования, - тихо проговорил он. - Я понимаю, какое это страшное горе... - но замолчал и потупился.       Граф жестом пригласил следовать за ним. Они прошли в кабинет и, заперев дверь, Ефимовский, ни слова не говоря, подошел и молча обнял Никиту, прижимая как можно ближе его к своей душе.       - Прости, - прошептал он на ухо князю. - Нам придется немного повременить с отъездом. Сегодня я должен отбыть на родину Харитона, чтобы проводить его в последний путь. Это мой долг.       - Я понимаю, - шептал в ответ Шехонский. - Езжай и не беспокойся обо мне. Я подожду столько, сколько потребуется. Но я очень сожалею, что не смогу быть рядом в столь тяжелое для тебя время.       - Как только я вернусь, незамедлительно начну улаживать свои дела. Соболев обещал поспособствовать. Думаю, за пару недель управлюсь. И мы сразу же, слышишь, сразу же отбудем в Италию.       Никита лишь молча кивал, не переставая обнимать графа. Ефимовский выпустил его из своих объятий и посмотрел в глаза, проводя ладонями по скулам.       - Я хочу, чтобы ты знал, ты - все, что у меня осталось, и я безумно люблю тебя...