привязанные друг к другу

— Ты правда решил сдаться? Йоханнес моргает, чуть поднимая голову от экрана телефона. Красные штаны, до боли знакомый триколор на перчатках и жёлтый лидерский биб поверх тёплой куртки. Взгляд на лицо Большунова — конечно же это он, кто ещё мог подойти к нему сейчас с этим вопросом, — он не поднимает, просто потому что не хочет видеть там осуждение, жалость или ещё что. — Да. Максимально простой и понятный ответ. Объяснять что-либо он совсем не в настроении сейчас. Поэтому возвращается к телефону, продолжая бессмысленно листать ленту инстаграма, в глубине души надеясь, что русский отстанет от него. — Почему? Он вздыхает, закатывая глаза. Болле непривычно хмур и серьёзен, нависает над ним грозной скалой, и на секунду даже кажется, будто вот-вот придушит его. Откуда такие мысли — непонятно, но Йоханнесу становится страшно. Совсем чуть-чуть. — Будто ты не понимаешь. — Нет, не понимаю. Нарывается. Специально выводит его из себя. Большунов ведь не слепой, видит и понимает прекрасно, что Йоханнес не в своей тарелке, что Глобус отдаляется от него слишком быстро, что у него не получается сейчас ровным счётом ни-че-го. Но продолжает давить на больное непонятно для чего. Норвежец блокирует телефон, чересчур резко убирая его в карман куртки, и кривит губы, поднимая взгляд на русского; на его лице ни тени улыбки и радости. — Потому что в этом сезоне у меня не получается нихрена, потому что я тебе, — скалится, тыча пальцем в чужую грудь, — сейчас не соперник, потому что ты, чёрт бы тебя побрал, слишком хорош. Так понятно? Поздравляю с первым Кубком Мира. Болле — непробиваемая кирпичная стена. Он так и стоит молча, сверля взглядом, и только аккуратно обхватывает кисть, медленно опуская чужую руку вниз; разорвать касание отчего-то не слишком торопится. У Йоханнеса от этого простого жеста подскакивает пульс. — Сезон ещё не закончен. — Ты общий зачёт видел вообще?! Он продолжает, не обращая никакого внимания на возглас норвежца. — Я не железный, а ты… это ты, — взмахивает рукой, отводя взгляд, будто бы эта фраза должна всё объяснять. На самом деле русский прав. Впереди ещё столько гонок, шикарная возможность для Клэбо приблизиться в тотале благодаря спринтерскому туру, да и командную тактику никто не отменял. Норвежец понимает это. Он ведь тоже не дурак совсем. Только все эти шансы и возможности слишком призрачны, потому что Болле слишком хорош, а Йоханнес — придурок и неудачник, и шина на пальцах прекрасное тому подтверждение. А ведь как хорошо начинался этот сезон… — Хорошо для тебя. Йоханнес понимает, что слишком погрузился в свои мысли и последнее сказал вслух, когда Большунов по-доброму усмехается, щурясь. Норвежец опускает взгляд, краснея: ситуация довольно неловкая. — Да. Но и для тебя тоже неплохо. — Неплохо. Между ними плотным комком повисает неуютная тишина. Болле смотрит прямо на него, улыбаясь уголком губ, а Йоханнес мечется взглядом по толпе за плечом русского, высматривая кого-нибудь из своих, и нервно перетаптывается на месте. Он хочет уйти отсюда поскорее, но почему-то не может: ему кажется, будто их разговор — странный и очень неловкий, — ещё не закончен. Ему бы, наверное, хотелось вернуть прошлый сезон. Тогда всё было чуточку проще. — Ты заслужил этот Глобус, так что… поздравляю, — он улыбается немного натянуто, делая шаг в сторону, и останавливается, взглядом скользя по знакомому профилю. — В этом сезоне твой главный соперник Шюр. Болле как-то странно косится на него, склоняя голову набок. А потом вдруг так широко и ярко улыбается, что Йоханнес не сдерживает искреннего удивления. — Надеюсь, в следующем сезоне это будешь ты. В груди будто обрывается что-то от этой простой, ничего вроде бы незначащей фразы. Он тоже надеется на это. Очень.