привязанные друг к другу

Это было похоже на лёгкий удар током. Это было так ярко и совсем чуть-чуть нервно, что руки еле заметно дрожали, а сердце в груди билось предательски быстро совсем не из-за волнения перед стартом. Будто Йоханнес снова оказался в том снежном и солнечном марте, когда нервы были натянуты до предела, и реагировал он на русского слишком явно. Сейчас он старается держать себя в руках и не пялиться на Сашу, стоящего так близко, что достаточно просто вытянуть руку, чтобы прикоснуться к горячей коже, старается изо всех сил — сверлит взглядом асфальт под ногами, низко опустив голову, концентрируется на уже привычном шуме вокруг. Йоханнес честно пытается не обращать внимания, но от пристального взгляда серых глаз его то в жар, то в холод, и выдержка медленно осыпается по кирпичикам. Они ведь даже и словом не перекинулись. Пара кивков, совместный случайный проезд по трассе рядом, короткие переглядки совсем как на протяжении всего сезона и одно короткое рукопожатие — вот и всё их общение сегодня, немного неловкое, но всё-таки долгожданное. Когда их в третий — четвёртый? пятый? это уже и не важно, потому что сейчас их ждёт последний забег на сегодня, финал с привычным соперничеством только друг с другом, — раз объявляют публике, приходится поднять голову, выпрямиться и наткнуться на внимательный взгляд и широкую, действительно солнечную улыбку вечно серьёзного и хмурого парня. Йоханнес шумно выдыхает, но взгляда не опускает, смотрит-смотрит-смотрит в глаза Саши и крепче сжимает палки в руках, чтобы скрыть дрожь. Паренёк между ними кашляет как-то неловко и чуть отъезжает назад. Он знает, что со стороны это всё выглядит очень странно и подозрительно, но, если честно, ему откровенно плевать; сейчас важно совсем другое, что привычно искрит между ними и ещё не потухло. Но гляделки эти он всё-таки проигрывает, — как и всегда, черт возьми, ничего нового, — моргает, взглядом соскакивая на разношёрстную толпу болельщиков, и пытается совсем не думать о тихом смешке русского. Получается откровенно так себе, потому что этот самоуверенный засранец ещё и довольной улыбки не скрывает совсем. Йоханнес смотрит на толпу и думает о том, как совсем скоро сотрёт эту улыбочку своей победой; сомнений в этом у него нет никаких, всё-таки в спринте он всё ещё король и не собирается отдавать лидерскую позицию кому-либо даже сейчас, на ничего по сути не значащей шоу-гонке. И ведь он действительно выигрывает, довольно-таки предсказуемо и слишком уж ожидаемо, не сдерживая торжествующей победной улыбки. А когда оборачивается назад, то надеется увидеть задумчивого и хмурого, может быть чуточку раздражённого русского, но видит не грусть или злость, совсем нет. Саша снимает палки и улыбается так, будто бы это он выиграл сейчас спринт, а не норвежец. Йоханнес может выигрывать гонку за гонкой, но в их собственных играх он проигрывает опять. Это не раздражает совсем как раньше, ещё в самом начале, совсем нет, только подстёгивает, раззадоривает. До этого момента он даже не представлял, как сильно скучал по этому всему. На стандартной общей фотографии призёров они ближе, чем раньше, Йоханнес может даже коснуться этой ровной красивой спины, если чуть переставит палку, расслабит ладонь и вытянет руку вперёд, но он давит в себе этот идиотский и совсем не нужный сейчас порыв и улыбается в камеру, сосредотачиваясь на шумном дыхании русского и исходящем от него жаре. Думать о чём-то он себе запрещает: не время и не место, в конце-то концов. Но вздрагивает, не сдержавшись, когда Саша склоняется к нему, — чтобы фото конечно же получилось лучше, — и крепкое оголённое плечо на пару мгновений касается его руки. Если улыбка и получается немного натянутой, то это совсем не его вина. Ему надо бы отойти сразу же, как фотоаппараты перестают щёлкать с бешеной скоростью, подойти к журналисту, который с ним договаривался о коротком интервью, но он медлит, когда слышит тихое, но вполне уверенное: — Ты был хорош сегодня. — С-спасибо? Ответ получается каким-то скомканным и неуверенным, и он мысленно называет себя полнейшим идиотом, но поделать с собой просто ничего не может, особенно когда русский смеётся и легко хлопает его по плечу; все слова будто бы по щелчку пальцев испаряются из головы, и Йоханнес надеется, что его румянец не сильно заметен сейчас. Сказать что-то более вразумительное он не успевает: Саша отъезжает к кому-то из своих, отдавая подарок, а его самого утаскивают на интервью. Йоханнес успевает поймать широкую улыбку в свой адрес и кивок головы, прежде чем русский окончательно пропадает из поля зрения. Он вздыхает и слушает вопрос интервьюера, опираясь на палки. В следующий раз он будет гораздо более уверенным в себе. Нужно только дождаться августа.