Буря в стакане воды

– Я бы посоветовал тебе не лезть не в своё дело, но ты же хочешь в каждой бочке быть затычкой, – Стар язвит, отвечая кому-то по телефону, расхаживая по комнате от окна до стены, и явно не замечает никого и ничего вокруг. Скиттлз прикрывает за собой дверь и замирает на месте; внутри у него зреет нехорошее предчувствие бури в стакане воды. Для подавляющего большинства людей Старбёрст непонятный и даже неприятный тип. Что уж там, самому Скиттлзу он иногда кажется слишком чересчур; одна лишь Мамба постоянно твердит, что все вокруг идиоты и виснет у Стара на шее, пожирая его взглядом, полным исключительно платонического обожания. Но дело даже не в этом – просто странно видеть Стара таким взвинченным. Хорошо видно, как он напряжённо сжимает смартфон и ловит каждое слово собеседника, как сжимаются и разживаются пальцы свободной левой руки, как почти неестественно прямо он держит спину, как щурит глаза и рвано дышит, то и дело готовясь перебить собеседника. – Что? – Стар усмехается и пинает попавшуюся под ноги бледно-бирюзовую подушку, так что она отлетает на промятое старое кресло, которое Эмэндэмс притащил с барахолки полгода назад. – Ничего нового не смог придумать? Стареешь, стареешь. Думаю, я пойду против своих принципов и закажу тебе в следующем году на день рождения гроб, такой стильненький, чёрный... Собеседник его перебивает, и у Скиттлза не остаётся никаких сомнений – он разговаривает с Файвом. Похоже, что они грызутся уже не первый час, раз в ход пошла тема смерти; Скиттлз хорошо помнит, как семилетний Стар однажды пообещал отбросить все свои будущие дела и спеть панихиду на похоронах Файва, когда тот «наконец откинется в мир иной». Дядюшка мог бы гордиться собой (и наверняка гордится), ведь индифферентного к чужому мнению Старбёрста до сих пор никто, кроме Файва, не мог так задеть и разозлить, хотя причину их взаимной неприязни друг к другу в их не самом нормальном семействе так и не разгадали. – Не приплетай сюда Скиттлза! – Стар почти рычит, а Скиттлз вздрагивает от звука собственного имени, по-прежнему стоя у двери в красной дутой куртке, которую ему подарил Стар в конце осени. – Ему небезопасно находиться со мной рядом? Небезопасно с тобой одним воздухом дышать, позер... Он разворачивается у стены, так что Скиттлзу хорошо видно злое выражение его лица и готовность выплеснуть в уши дядюшки порцию желчи, но Файв явно говорит что-то такое, от чего слова у Стара застревают в горле, а сам он бледнеет и перестаёт дышать, смотря вперёд себя, но ничего не видя. Так проходит один десяток секунд, второй, третий; на четвёртый он просто отрывает смартфон от уха, ровным голосом произносит: – Зачем я вообще с тобой разговариваю? Отключается и внезапно разбивает гаджет об пол, так что Скиттлз снова вздрагивает от неожиданности. Техника и раньше не раз страдала от перепадов настроения Старбёрста, но сейчас он выглядит готовым убивать любого, кто встретится ему на пути – ровно до того момента, как он всё-таки замечает Скиттлза в комнате. Он открывает было рот и собирается сказать: «Привет!», но видит застывшего на месте Стара с каким-то почти испуганным, но всё ещё злым выражением лица, и просто закрывает рот обратно. Так неловкое молчание заполняет комнату, обволакивает диван, на котором так любит валяться Стар, раскиданные повсюду художественные принадлежности, ноутбук Афтера, пристроенный на журнальном столике, и готовится распространять себя дальше, когда Стар со скоростью света подрывается к комоду, вытаскивает свою «барсетку для экстренных случаев», про которую проболтался как-то после особенно буйной вечеринки, и направляется к Скиттлзу. Тому даже кажется на секунду, что сейчас он его оттолкнёт, даже не посмотрев, хотя мысль эта абсурдна по определению. Стар всегда готов собственными зубами перегрызть глотку любому, кто лишний раз «пальцем дотронется до его любимого кузена», и сам, хоть и любит обниматься и трепать и без того растрепанную шевелюру, всегда носится с ним, как с хрустальной вазой. – Ты куда? – Скиттлз моргает и смотрит ему прямо в глаза; когда Стар стоит так близко, то кажется, будто он вовсе и не злится больше, ведь вблизи, если всмотреться, лучше видно всё то же отношение, как к какому-то хрупкому сокровищу. А последние десять минут Скиттлз только и делал, что всматривался. – Вернусь завтра. Или через неделю, – Стар говорит тихо, и похоже не понимает, что собрался на зимнюю улицу в одной своей тонкой кожаной куртке поверх кислотно-зелёной футболки. Скиттлз вздыхает и тянет руку, чтобы ущипнуть этого дылду за щёку, но Стар качает головой. – Не надо. – Чего наш любимейший родственник от тебя хотел? – Скиттлз так и замирает с правой рукой, остановившейся на полпути. – Как и всегда, – Стар криво ухмыляется. – Я слишком долго жил в гармонии с миром, и он решил исправить эту оплошность, напомнив о своём существовании. Скиттлз хочет сказать, что сейчас Файв должен был выдать что-то по-настоящему особенное, ведь никогда раньше Стар не выходил из себя настолько; но Старбёрст подныривает под его руку и выскакивает за дверь прежде, чем Скиттлз успевает назвать имя дядюшки. Он наконец снимает куртку, сбрасывает рюкзак на пол иидёт подбирать разломанный от удара смартфон. Стар не впервые сваливает из общаги в закат на неопределённое количество дней без возможности с ним связаться, и Скиттлз знает, что он вернётся назад в целости и сохранности, ведь зараза к заразе не липнет, а Стар, даже если впутывается в неприятности, всегда выходит сухим из воды. Но на душе всё равно скребут кошки.