Часть 1
30 марта 2019 г. в 01:26
Когда Лин впервые увидел его — не понял, как такой человек стал детективом. Банба выглядел олухом, простофилей, которого одурачить, как нечего делать. Однако бейсбольная бита над головой напомнила Лину о том, что оценивать человека по внешнему виду и первому впечатлению не всегда правильно, и он убедился в этом, когда на губах ниваки-самурая проскользнула улыбка.
Пятилетний запас икры. Видимо, Банба так сильно любил икру и халяву, что решил уложить в одиночку кучу народу, а потом ещё предоставить ублюдка, убившего Ксяомэй, на тарелочке.
Лин об это дерьмо руки марать не собирался, тем более что нашлись другие желающие, и рана ныла под крепкой повязкой — пары ударов уроду по роже хватило с головой, чтобы выплеснуть злость.
После он стоял на берегу реки и смотрел пустыми глазами на пустой розовый рассвет. Теперь ему было плевать, куда двигаться дальше.
Но Банба, болван, опять пристал к нему со своей икрой, будь она неладна. Лин пожалел о дне, когда впервые попросил этого идиота о помощи — было глупо довериться первому встречному. С другой стороны, разве такой добряк мог ударить в спину? И когда Лину снова потребовалась его помощь, Банба лишь усмехнулся, будто бы знал, что этим закончится, но всё равно помог — дотащил на спине до самого дома.
Тем утром, Лин это запомнил, солнце светило в глаза слишком ярко, а от шеи Банбы успокаивающе приятно пахло парфюмом.
Он привыкал.
Помня о прошлом, Лин не спешил доверять окружающим и называть кого-то друзьями. Банба стал первым за несколько лет одиночества, за кого он по-настоящему беспокоился. Хотя и бесил этот Банба порою невероятно. К примеру, когда болея во время ужина за любимую команду, вытряхивал рис из плошки себе на голову и на всё вокруг; или когда заставлял Лина здороваться и прощаться, как будто они семья; или когда отпускал двусмысленные комментарии по поводу грубости Лина. Зато никогда не смеялся над пристрастием Лина к сопливым мыльным операм, и это уж точно не из страха нарваться на нож.
Банба был слишком добр к нему с первого дня их знакомства (если не брать в расчёт тот замах бейсбольной битой), Лин иногда от этого раздражался, но всё равно за многое по-человечески был благодарен.
Так сложилось, что он осел в его доме: сначала Лин вынуждено нахлебничал (и за это привёл пропахший рамэном и икрой свинарник в порядок), а после, когда уже мог заработать себе на жильё, не стал уходить. А Банба его не гнал.
Он приучил Лина есть свиной рамэн на завтрак и рис с острой икрой минтая, в которой Лин через некоторое время стал разбираться лучше самого Банбы; он заставил смотреть с ним бейсбол и играть в него; показал, как дружить и делиться силами, рассчитывать на чужое плечо и веселиться после удачных дел. И боль утекала. Лин не понимал, почему это происходит. Иногда он нарочно цеплялся за прошлое, вспоминал фабрику, мать и сестру, но пережитое воспринималось уже не так остро, и за это Лин на себя ещё больше злился. Он становился мягким, а это было опасно. Люди, которых Банба навязывал ему в друзья, вели себя с ним дружелюбно, но опыт подсказывал, что в критической ситуации любой из них может предать.
И всё-таки, несмотря на это, Лин раз в неделю ехал с командой на поле, надевал дурацкую розовую форму, прятал волосы под дурацкую кепку и играл с этими дураками в их дурацкую игру. А причиной был чёртов Банба. Его было слишком много везде. Но он доказал, что команда куда эффективнее одиночного игрока, и вовсе не потому, что сам Лин ничего не стоил как профессиональный убийца. Это сам Лин про себя так решил: что виноват в смертях матери и Ксяомэй, что сделал не всё, недостаточно, чтобы успеть, и слишком много при этом трепался.
Банба заставил его думать иначе.
Со временем Лин потихоньку менялся: сделался более дружелюбным, отзывчивым и спокойным. А ещё он осознанно старался, хоть и не всегда получалось, не грубить Банбе на людях: в конце-концов, это выглядело неприлично, а Лин не хотел прослыть неблагодарной свиньёй. Должно быть, именно это стало причиной для появления гадких слухов об их отношениях.
Лин дико злился, когда кто-то лез со своими шуточками и намёками, ему хотелось отрезать язык болтунам. А Банбе, за то, что не отрицал мерзких сплетен, Лин отрезал бы ещё кое-что. Ну и что, что они с Банбой жили в одной квартире, ели из одной посуды, работали и отдыхали вместе. Лин ведь не педик какой-то, чтобы с парнями романы крутить! И какое отношение к этому имел его внешний вид — длинные волосы, женские шмотки — он откровенно не понимал. Лин выбрал себе такой образ задолго до появления в Хакате, и к Банбе он не имел отношения.
— Устроим пикник на крыше? — услышал однажды Лин после очередной тренировки.
Они с Банбой уже приехали домой. Телевизор ещё не работал, и в комнате было тихо. В опускающихся на город сумерках надпись на окнах почти не выделялась. Было немного душно: замкнутое пространство за день нагрелось от солнца. Опять Банба перед уходом забыл опустить жалюзи, идиот.
— Зачем? — удивился Лин. Банбу обычно такие идеи не посещали.
— Ты как-то сказал, что в твоей жизни не хватает романтики, вот я и подумал… — ответил тот неразборчиво, перекладывая их форму из сумки в корзину с грязным бельём.
Если бы Лин хоть немного лучше его понимал, мог бы предположить, что Банба смутился. Он посмотрел ему в спину секунд пятнадцать без всяких мыслей и неожиданно согласился.
— Я только душ приму.
После фабрики Лин ненавидел общие душевые, поэтому с поля всегда возвращался грязный.
Он закончил, когда за окном темнело. На окнах мигал яркий свет разноцветных неоновых вывесок, Банба в сумерках пялился в телик. Всё необходимое, включая пару одеял, уже стояло в сумках на полу.
Они поднялись на крышу на удивление тихо и быстро, расположились. Лин завернул в пучок недосушенные волосы и спрятался с головой в одеяло. Банба вытащил из сумки пару бутылок пива.
Ужинали в тишине, без тостов, каждый молчал о своём и смотрел на город.
Лин не сказал бы, что вид на окрестности восхищал. Даже то, что они, как воришки, пробрались на крышу, воспользовавшись отмычкой, не добавляло пикнику романтичности, ради которой всё затевалось. Темнота накрывала Хакату каждый вечер, в этом не было ничего особенного, но почему-то волнительно приятно было наблюдать, как Банба любуется тающим бледно-розовым пятном на горизонте. Хотя у Банбы частенько было подобное выражение — глупо-счастливое. С таким же он посмотрел на Лина и попросил передать икры. Тот протянул упаковку и поспешил отвернуться, чтобы не показать волнения от неожиданного открытия. О чём можно думать, глядя на человека с этакой физиономией?
— Давно хотел сказать, Лин-Лин…
Начало фразы избитое, хуже не придумаешь, как в сопливой дораме, которую Лин недавно смотрел. А мысли всё равно спутались мочалкой, будто он вылакал кег. Лин даже не огрызнулся за прозвище для неуклюжей панды, сидел и ждал с замиранием сердца, чем Банба закончит глупую фразу.
— Я очень рад, что ты остался в Хакате.
Лин крепко стиснул горлышко бутылки в ладони.
— Ведь теперь у меня есть пятилетний запас икры, — добавил Банба с самодовольной ухмылкой, и Лину впервые захотелось подсыпать ему в еду немного слабительного или наслать на него кого-то из мстителей.
Чёрт бы подрал этого Банбу!
Лин ожидал услышать другое.