Госпожа президент

Никки Фабер казалась себе безумно маленькой среди больших столов и роскоши. Ей приходилось тратить множество усилий, чтобы с удобством расположиться в одном из гигантских кресел, а не мяться в углу, как старшеклассница, впервые угодившая в кабинет директора. Всю жизнь она провела за маленькими столиками в маленьких комнатках, так что Овальный кабинет казался ей не просто большим, а гигантским. Таким величественным и, как и следовало из его названия, овальным. Тяжёлые занавески, большие диваны, и флаги, флаги, флаги. Флагов было до нелепости много. Может на случай, если президент забыл, какой страной управляет. Женщина, проделавшая длинный путь от бухгалтера в мэрии Нью-Йорка до первой женщины-президента Соединённых Штатов, чувствовала себя совсем инородным существом в этом кабинете. Она была такой неудержимой во время предвыборной компании, готова была порвать любого, кто встанет между ней и этим овальным кабинетом с его диванчиками. Но сейчас, когда она наконец-то добилась всего, чего так страстно желала, и оказалась среди этих диванчиков, она впервые за долгое время почувствовала капельку страха. Ей захотелось бросить всё, лечь на один из диванчиков в позе зародыша под презрительный взгляд орла, взирающего на неё с пола, и задать себе вопрос: «Что же я сделала? Как я умудрилась взять на себя такую ответственность?». Фабер могла бы придумать ещё парочку вопросов самой себе, но динамик на столе принялся пищать, взывая к вниманию. — Да, Шарлотта? — спросила президент, зажав маленькую красную кнопку. — К вам пришёл ваш советник по особым вопросам. — Он может пройти, спасибо. Словно Бог услышал волнение Никки и послал ей старого друга в качестве худшего наказания за неуверенность. — Госпожа президент, — в кабинет зашёл мужчина лет сорока пяти и тут же пошёл навстречу Никки с протянутой рукой. — Майкл Флаэрти, ваш советник по особым вопросам. Очень рад, что буду работать с вами. — Майк, я знаю, кто ты. Это же я выдвинула твою кандидатуру, — усмехнулась президент, пожимая руку гостю. — Да, но вы ведь такая занятая женщина, — Флаэрти начал бродить по кабинету, бегать глазками и подмечать каждую мелочь. — Я бы не обиделся, если бы вы забыли лицо какого-то мелкого работника, — он пересёкся взглядом с собственным отражением и расплылся в улыбке. — Хотя, конечно, такое лицо забыть сложно, — добавил он как бы тихо, но так, чтобы Никки могла услышать, а заодно поправил галстук. — Флаэрти, какого чёрта ты ломаешь комедию? Мы знакомы десять лет! — она схватила Майка за плечо и развернула к себе. — Вообще-то пятнадцать. Вот видишь, слава и ответственность уже вскружили тебе голову. — Ох, я знала, что это плохая затея, — Никки скрестила руки на груди и, тяжело выдохнув, буквально упала в одно из кресел. — Я думала, что ты профессионал, и сможешь задвинуть своё безразмерное эго в дальний ящик. — Уоу, уоу, подожди минутку, — Майк развёл руками и улыбнулся так, словно ему всё ещё восемнадцать, нахмурившись при этом так, будто ему уже восемьдесят. Он ещё пару секунд побродил у Никки перед глазами, постоянно открывая рот, но тут же закрывая, как бы пытаясь поймать слова, которые всё никак не ловятся. Он активно жестикулировал, но молчание не прекращалось непростительно долго. — Что значит безразмерное эго? — отчеканивая каждое слово всё же произнёс Флаэрти своим хрипучим мальчишеским голоском, аккуратно усаживаясь напротив Фабер. — Оно у меня вполне размерное. Маленькое. Не больше камешков в твоих серёжках. Эй, а они классные, муж подарил? — Да, на наш юбилей. — Это прекрасно, и как у вас дела? — он перекинул ногу на ногу и упёрся ладонью в подбородок. — Скорее всего, мы разведёмся. — Ещё прекрасней, — он снова встал, но под тяжестью взгляда госпожи президента чуть попятился назад и вновь улыбнулся. Как бы стараясь задобрить и обезоружить. В мэрии этот трюк работал безотказно. Впрочем, со всеми, кроме Никки. — Майк, ты идиот. И не пытайся увиливать от ответа. Я тебе не очередная журналистка, которую легко сбить с темы и отвлечь милыми стреляющими глазками. — Ты считаешь мои глаза милыми? — Давай сразу к делу. Ты сможешь со мной работать или нет? — А почему я не должен с тобой работать? Что нам мешает? — фыркнул Флаэрти. — Ты самодовольный индюк. — Что? — его голос повысился минимум на две октавы выше. — Да, мне плевать, кто выше, а кто ниже. Главное — это работа на благо Соединённых Штатов, — проговорил он с интонациями ребят из патриотических социальных реклам. — Майк, да ты буквально не можешь быть ниже меня, поэтому не можешь сидеть на месте, — Фабер встала и подошла вплотную к Майку. Даже без своих мощных каблуков Никки была значительно выше своего старого приятеля, а в туфлях вовсе по росту походила на его хорошо сохранившуюся мамочку. Майкл же, оказавшись глазами на уровне шеи оппонентки в словесной перепалке, всеми возможными и невозможными усилиями пытался вытянуться вверх. Ноги его задрожали, глаза стремились к глазам Никки, а лицо приобрело нездоровый красноватый оттенок. Вена на лбу вздулась, и со стороны могло показаться, что Флаэрти, не нашедший аргументов в споре, пытается победить, телепатически взорвав голову собеседницы. Хотя, может, оно так и было. — Ты себя хорошо чувствуешь? — На все сто, — буквально прокряхтел мужчина, занятый проклятиями в адрес обделившей его генетики. — Видишь! Тебе трудно быть ниже меня! Ну, признайся! Признайся, что тебе тяжело от того, кем я стала! Прошу, признайся, иначе… — Хорошо! — крикнул он, чуть расслабившись и отойдя назад. Вытянул руку вперёд и в воздухе зависла молчаливая просьба отдышаться. — А здесь вообще можно кричать, охрана не прибежит? — показал он на дверь. — Нет, не прибежит, — Никки отошла к столу и демонстративно села за массивное сооружение. — Хорошо, мне сложно смириться с тем, что бухгалтер, которая работала на меня, добилась, — он обвёл руками кабинет, а сам весь съёжился, — такого! — Майк вздрогнул и продолжил ходить взад и вперёд, как заведённый. — Мне тяжело, что моя бывшая девушка добилась такого! Мне тяжело, что я крутился в политике больше, чем кто-либо ещё, но так и не смог прорваться на самый верх, а ты смогла, — он вдруг остановился и медленно развернулся к Фабер, сидящей за столом. Он подошёл к нему и опёрся на дерево руками с такой силой, что стол задрожал. — Но знаешь, что важнее? Что я чёртов профессионал! Я знаю свою работу, и я лучший из лучших в своей профессии! — его зрачки расширились, голубые глаза горели, волосы, как по команде, встрепенулись, каждая косточка его тела была поглощена проникновенной речью, и только в самом тёмном закоулке сознания тлела мысль: «Эх, жаль, я не вижу себя со стороны», — А профессия моя такая — я разгребаю дерьмо! Я отвлекаю на себя журналистов, если ты пьяная должна дойти до машины, я беру вину на себя, если ты спутываешься с опасным преступником. — Такое всего раз было, а про пьянство я вообще не согласна, — сказала Никки, но поняла, что Майк её, если и услышал, то обработает полученную информацию ещё не скоро, а потому замолчала. Она уже собиралась попросить Флаэрти прерваться, но перед её глазами всплыла картина молодого заместителя мэра, расхаживающего по кабинету и толкающего подобные речи. В те, казалось бы, далёкие времена он говорил так же проникновенно, и так же затянуто. Вот только Фабер была подчинённой и в большинстве случаев молча терпела и притворялась, что слушала их, попутно размышляя, стоит ли бросать парня только из-за того, что он украл у неё пару баксов из кошелька. Сейчас же она имела полное право его прервать, но ностальгия со всей силы ударила её по голове. Она с долей жалости взглянула на бывшего возлюбленного, устало вздохнула и улыбнулась. Майк к тому моменту чуть отошёл от кабинета и его слова сопровождались таким количеством жестов, обращённых куда-то вверх, словно он что-то пытается доказать Богу. — Я заставлю людей поверить, что снижение зарплат и повышение налогов изменит их жизни к лучшему, — на этих словах он даже чуть подпрыгнул. Потом взял первую попавшуюся подушку и стал бродить с ней в руках, перекидывая её из руки в руку и время от времени перепрыгивая через пуфик, стоящий перед креслом, — а если какой-то хакер взломает твой телефон и выложит в интернет голые фото, то я смогу убедить всю общественность, что это фотошоп и социальная реклама, призывающая скрывать от детей порнографию. — К слову, у меня в телефоне нет обнажёнки. — Так что, да, я смогу с тобой работать! Я засуну своё эго подальше и буду спасать твою задницу от всего! Буду правой рукой! Номер два! — он вскрикнул и всё-таки споткнулся об этот несчастный пуфик. Навернулся об него с пугающей амплитудой и грохотом, но тут же снова вскочил на ноги и невозмутимо дёрнул вниз пиджак. — Договорились, госпожа президент? — произнёс он с победоносным видом. — У тебя сейчас лицо, как когда мы занимались сексом. Ты что, думаешь о политике, когда этим занимаешься? Боже, или ты сейчас думаешь о сексе со мной? — Как мы вообще после моей пламенной речи перешли к этой теме? — промямлил Флаэрти, запустив руки в волосы. Мужчина как можно быстрее направился к стулу около Никки, так как боль в ноге от неудачного приземления росла с каждой секундой, и он был в шаге от того, чтобы взвыть. Но вместо этого, как подобает истинному идиоту, он «мужественно» стиснул зубы и присел, перекинув ногу на ногу. Он начал её растирать, как бы между делом, и будто бы непосредственно. — О, Майк. Ты ни капельки не изменился, — Фабер придвинулась чуть ближе и положила руку ему на колено. Этого хватило, чтобы сделать Флаэрти больно. Перед ним встал выбор: попросить подругу убрать руку, или же терпеть боль, но наслаждаться воплощением в жизнь фантазии десятилетней давности, и, господи, это же Майк, конечно, он будет терпеть, но не испортит такой момент. — Да, а ты вот изменилась ещё как, — с трудом выдавил он. «Отсутствие боли. Отсутствие боли. Отсутствие боли. Боль, боль, страшная боль в ноге! Чёрт!», — навязчивые мысли крутились в голове. — Ааааах, — он чуть сморщился, но переделал это в гримасу грусти, — аааах, — повторил он свой возглас с вопросительной интонацией и широко распахнутыми глазами, — как же я скучал, и как же мне было больно без тебя. — Майк, что это ты делаешь? — Выражаю свои чувства? — Лет десять назад я бы сказала что-то вроде: «Ох, ты же мой ранимый зайка», а затем прижалась бы и обняла. Но я повзрослела, — она убрала свою руку. — А теперь скажи честно, что означал этот твой стон. Я ведь не дура, — она на мгновение подняла зрачки наверх, и кажется, в её голове произошёл некий важный для становления героини монолог, который остался неизвестен автору и читателям, — Я больше не дура. Теперь. Сейчас. — Да, всё нормально. Ты просто, как моя новая начальница, слишком печёшься о своём персонале. Вот помнишь, Пола подстрелили, когда он стоял у автомата с едой? Я волновался за него? Нет. Потому что он взрослый мальчик, который сам должен справляться со своими, — он чуть запнулся и неуверенно закончил, — пулевыми ранениями. — Да? А если я сделаю так? — Никки положила руку на ногу мужчине и изо всех сил сжала. Советник по особым вопросам взвизгнул от боли и резко встал на здоровую ногу, невозмутимо покачивая второй над полом. — Женщина, ты что, позвала меня сюда, чтобы убить?! — прокричал он, сгорбившись, и с совершенно дикими глазами. — Это за тот случай, когда тебя приняли за проститутку, а я не стал этого отрицать? Ну, я же вынужден был так поступить! Ты же знаешь! — Ох, Майк, какой ты неуклюжий. Я так и знала, что здоровая конечность не должна поворачиваться в такую сторону. Дай я посмотрю на твою ногу! — президент встала и уже хотела подойти к Майку, но тот стал резво упрыгивать от неё змейкой, петляя между креслами и диваном. — Со мной всё в порядке! Я как кот! Приземляюсь на четыре лапы! — Не валяй дурака! Хватит прятаться за этим креслом, иди сюда! Майк, ты выглядишь глупо. — А ты не выглядишь глупо? В первый же день работы бегаешь за подчинённым по кабинету? Эй, не трогай меня! Я могу и в суд подать за сексуальное домогательство! — Извините, у вас тут всё хорошо? Я услышала какой-то грохот, — из-за двери выглянула нерешительная кудрявая голова секретарши. — Да, Шарлотта, у нас всё отлично, — приговаривала Никки себе под нос с разной степени уверенности, стараясь выловить Майка из-за кресла. Вот только каждый раз, когда она хотела схватить его слева, он упрыгивал вправо. — Кстати, пять баллов за скорость реакции, грохот был минут пять назад. Нерешительные кудри снова скрылись за тяжёлыми дверьми. — Так, я не хотела использовать этот козырь, но если ты сейчас не усадишь свою задницу в кресло и не снимешь штаны, то я к чертям взорву твой дом ракетами! — Я вас понял, — Майк довольный уселся и наспех принялся расстёгивать ремень. — Вот так вот просто? — Шутишь? Да, я мечтал, чтобы девушка сказала мне такое с седьмого класса, — Майк бросил брюки на пол, и миру предстала его распухшая, переливающаяся красным, нога. — Боже, надо приложить что-то холодное, — Фабер тут же метнулась к мини-холодильнику и достала бутылку скотча. Она протянула её Майку. — Ты предлагаешь отметить моё назначение на должность? — Майк! — Прости. Наше назначение на должность. — Приложи эту бутылку к очагу боли. — Как скажите, госпожа президент, — руки Майка поднесли скотч к пульсирующей ноге, но глаза его так и хотели её выпить. — А какова вероятность, что мы потом выпьем этот дорогущий скотч? — После того, как ты обтирал его об свою ногу, я его пить точно не буду. Так что — радуйся. — Мне уже нравится работать на тебя, Никки! — сказал Майк, неосознанно проведя языком по губам. Никки в ответ фыркнула и уставилась глазами в потолок. — Постой, у меня в сумочке была мазь. Сейчас принесу, — Фабер торопливо достала тюбик и выдавила себе на руку сгусток синего нечто, называющегося гордым именем «Заживин». Она с осторожностью присела на колени перед Майком и начала втирать в кожу сгусток, от чего по комнате разнёсся запах то ли мяты, то ли антисептика. — Майк, тебе ведь уже не двадцать, и даже не тридцать лет. Ты не можешь постоянно прыгать и падать, а затем продолжать идти словно ничего не было, — она неторопливо водила рукой по коже, старательно избавлялась от всей синей субстанции. — Знаю, но старение оказалось более неприятным процессом, чем мне представлялось. Никки, ты помнишь, какой я был? Катался на роликах, играл в хоккей, бейсбол, и всё это давалось мне так легко, — он чуть улыбнулся, но глазами словно был не здесь. Будто бы смотрел кино о собственной жизни в своём подсознании. Он выглядел поистине счастливым, хотя в его глазах бегала какая-та усталость и грусть. — А сейчас я могу потянуть спину, повернувшись, чтобы сдать назад в машине. И я не шучу. Неделю потом мне пришлось ходить к массажисту. Мне сложно расстаться с тем парнем, которым я был, — его рука машинально потянулась к больному месту и случайно коснулась ладони женщины, измазанной синей смесью. Прикоснувшись к её коже, уже совсем не хотелось убирать руку назад, хотя он машинально и отдёрнул ладонь, но потом всё же поспешил вернуть её на место. Пальцами Майк аккуратно прошёл вверх по руке и чуть схватился за запястье Никки. Аккуратно он начал тянуть её к себе. — Да, мне тоже, — добавила Фабер едва слышным шёпотом. Она прикрыла глаза и начала медленно поддаваться движениям Майка, оказываясь всё ближе к его лицу. Их пальцы незаметно переплелись, Никки и сама начала проявлять инициативу, тянуться к Флаэрти. Второй рукой она схватилась за его затылок и запустила ладонь в мягкие каштановые волосы, хотя руки и упирались в суховатую седину. Она будто бы перестала отдавать отчёт своим действиям. Абстрактная вспышка или волна перенесли её на десять лет назад, когда они с заместителем мэра устроили драку едой под Новый Год и чуть не занялись любовью на столе, измазанном дорогущим десертом. Никки снова оказалась неуверенной в себе женщиной, все желания которой сводились к поиску богатого и красивого парня, которой попадались одни придурки. Неудивительно, что Майк на их фоне казался принцем на белом коне. Они тянулись друг к другу неторопливо и осторожно, будто бы шли по канату и боялись упасть. Если Никки не понимала, что творит, то Майк, напротив, был полностью уверен в том, что делает правильное решение. Когда-то давно их история любви началась не с самой изящной ноты, да и вся она представляла из себя нечто немного нелепое и наивное. Зато эта история была живой, плещущей жизнью и настоящей. Флаэрти бы соврал, если бы сказал, что каждый день своей жизни жалел, что упустил Никки, но и то, что он безумно скучал по их отношениям, было правдой. И вот близилась наконец-то развязка многолетней истории любви. Классической до скрежета в зубах истории о служебном романе. Они, безусловно, двигались медленно, но всё же в десятки раз быстрее, чем им казалось в тот момент. Мысли в головах обоих метались и налетали одна на другую, превращая секунды в вечность. Мгновение, и их губы соприкоснутся. Они уже могут почувствовать горячее дыхание на коже друг друга, как вдруг Никки посещает одна пронзительная, как удар молнии, мысль: «Какого чёрта я делаю?». В сознании женщины вся жизнь перед глазами пролетела, и она вновь оказалась у штурвала своей головы. Теперь она видела, что поступает так, как поступила бы лет десять назад, но точно не так, как поступила бы сейчас. Старая версия Никки была, безусловно, милой, но всё же у той девушки в голове желание спариться и завести милое гнёздышко превышало все прочие разумные мысли в голове, а также законы логики. — Майк! — завопила Никки с силой отпрыгивая назад. Она была очнувшаяся от кошмара. Обручальное кольцо запуталось в волосах Майка, от чего мужчина, совершенно не готовый к столь внезапной встряске, полетел за рукой Никки вниз, после чего с нелепым выкриком упал на пол. Опять. — Нет, ты всё-таки решила меня убить, — выдохшимся голосом пролепетал Флаэрти, поднимая палец вверх и с глазами навыкате. Он взглядом обежал самого себя, немного скривился и потянулся за своими брюками. Резво надел их с миной кирпичом на лице и присел обратно на кресло, обратив задумчивый взгляд в сторону запыхавшейся Фабер, не желающей вставать с пола. — И что это было? — добавил он чересчур высоким голосом, выдающим его беспокойство. — Случилось то, что это была бы ошибка! — будто бы слова Майка разбудили президента, и она вскочила с пола. В некотором роде они поменялись местами. Теперь Никки ходила и оживлённо вещала, в то время, как Майк сидел на месте и, глядя на неё, предавался приятному чувству ностальгии. — Если начинать с самого очевидного, то я ещё замужем, — она демонстративно выставила ладонь, на которой должно было быть кольцо, но оно в это время было в волосах Майка. Тот не сразу сообразил, что до него хотят донести этой протянутой рукой, но, сообразив, аккуратно выцепил кольцо из своей головы и гордо протянул Никки. — За это, конечно, спасибо, но, Майк, пойми, что мы никогда не сможем уже быть вместе! Когда мы встречались, я была слабой и несчастной, ты был, как глоток свежего воздуха для меня, яркий и потрясающий! Но я изменилась. То, что работало тогда, не сработает сейчас. Я, конечно, думала о том, что бы случилось, если бы мы встретились снова. Но ты не изменился, Майк. За эти годы ты не изменился ни капельки, — Фабер подошла ближе к другу, тот, будто бы, почувствовав её немую просьбу встать, послушался, и снова оказался глазами у шеи собеседницы, чем значительно снизил градус драматизма в монологе. Никки предпочла не замечать этого и аккуратно положила руку ему на плечо. — Майк, ты удивительный человек, и ты мне очень дорог. Но той девушки, что могла тебя полюбить, больше нет. Конечно, остались какие-то воспоминания о том, как нам хорошо было вместе, но они лишь всё усложняют. Я могу двигаться дальше, — теперь она ухватилась обеими ладонями за его руку. — Скажи, только честно, можешь ли ты? Они стояли так близко друг к другу, но ещё никогда Майку не казалось, что они находятся так далеко. Все эти годы он был буквально далёк от своей бывшей и мог как угодно фантазировать о ней. Что они снова встречаются, женятся, заводят детей, большого пса Рекса, робота, который говорил бы с английским акцентом и откликался на имя Альфред. Но вся эта яркая картинка, все эти милые дети, носящиеся вместе с роботом по заднему двору их дома в пригороде, она с треском разбивалась об однозначную действительность. В этом самая большая трагедия истины — она не даёт простора для фантазии. Красочная мечта улетала куда-то вдаль, голоса детей заглушались голосом Никки, которая была вполне себе настоящей, и которой были нужны ответы. Честные, и нужны были прямо сейчас. — Никки, я бы соврал, что это будет просто, но это будет очень сложно, — он рассмеялся. Эта фраза заставила мысль в его голове пройти сквозь сотни ассоциаций, чтобы натолкнуться на историю, когда он убедил Никки бросить её парня, который оказался гениальным сценаристом, и впоследствии заработал миллионы. — Короче говоря, всё это будет безумно сложно, но я буду рад работать вместе с тобой. — А почему ты рассмеялся? — Да, не почему. — Я же видела, что ты какой-то флэшбек словил. Давай, колись. Что ты вспомнил? — Ну, ты сама напросилась. Помнишь где-то в девяносто шестом, девяносто пятом ты встречалась с безработным парнем, который постоянно что-то тырил у нас из офиса и жил в твоей квартире. Я уговорил тебя с ним расстаться… — А оказалось, что сценарий, который он писал, был шедевральным, и чуть ли не на следующий день, как мы расстались, его стали рвать на части киностудии. — Это было уже так давно. Как его звали, не помнишь? — Какой-нибудь Стив или Том. И это не ты настоял на том, чтобы я рассталась с ним! Это был то ли Джеймс, то ли Картер. — Разве? — Да, да. Вы, ребята, собрались все вместе, чтобы мне посоветовать его бросить, но в последний момент все, кроме кого-то одного, начали съезжать. Наверное, тем крайним, кто остался, оказался Джеймс. — Да, Джеймс всегда был крайним. Наверное, я больше всех хотел, чтобы ты с ним рассталась, так что запомнил всё не так. — Кто бы сомневался. Кстати, фильм на самом деле был бездарным! Я только недавно в сети глянула и это был отстой! — Да, я тоже весь сеанс в кинотеатре только и думал о том, какой же глупый и плоский сценарий! — Ты ещё и деньги этому козлу понёс, — с искренним недовольством спросила Никки, усаживаясь на диван. — Нет, нет, что ты! Никогда! — Майк буквально чувствовал, как его прижигают взглядом. — Ну, мы с мэром организовали для нескольких средних школ поход на этот фильм со скидкой, не мог же я не проверить, что мы будем показывать детям? Никки хотелось бы быть серьёзной, но она засмеялась. А Майк, который и не старался быть серьёзным, засмеялся тем более. Они сидели и смотрели друг на друга, совершенно не в силах были оторвать глаз. Они не видели друг в друге старения, морщин, мешков под глазами, седых волос. Друг для друга они были старыми друзьями, которые не виделись, ну, максимум, парочку дней. Перед глазами мелькали, как в калейдоскопе, событие за событием. Салфетки, которые Никки вручила друзьям в баре, чтобы те доказали своё умение заботиться о ребёнке. Снегопад, из-за которого все застряли в мэрии вместе с каким-то голым парнем. Пол, который по радио назвал мэра идиотом. Собака Картера, пытающаяся покончить с собой. Гей-бар Стюарта и Картера. Диверсия, устроенная Никки, чтобы пробраться по заданию Майка к парням в клуб. Их первый поцелуй в доме Мэра. Майк, заслоняющий Никки от пуль. Фабер, проводящая ночь в тюрьме, ведь её приняли за проститутку. Яблоко раздора в лице Хайди Клум. День, когда Майк взял вину за оплошность Никки на себя и покинул свой пост. Всё это кружилось, пестрило яркими красками, и Никки с Майком снова оказались в том кабинете с кожаным диваном и красно-синим мячиком в углу. Тогда далеко не каждое событие казалось им смешным, но в эту минуту им виделось, что вся жизнь их состояла из забавных моментов. Сейчас их совершенно не беспокоило, как каждый из них провёл эти десять лет. Важно было лишь то, что они снова рядом друг с другом, готовые в любой момент ринуться в бой, как одна команда. Их совместная работа всегда была полна смеха, с какой стороны не посмотреть. Ведь в любой ситуации есть два выхода: плакать или смеяться. А смеяться, как ни крути, приятней. Неудивительно, что за всем этим они никогда не слышали гула закадрового смеха.