222 — 111

срань господня, блять! это просто. кошмарный. пиздец. нейтан глушит мотор и пару минут сидит, тупо вылупившись на руль. в салоне пахнет этой ебаной вербеной. ссанина. эта дура слова не проронила за всю дорогу, только залипала в свое окно, будто бы со своими подружками в лес на пикник выехала, у нее даже эта ужасная юбочка под настроение подходит, плиссе, шелушится в разные стороны, шебуршится, гранями переливается, такая скучная и серенькая. прямо как эта... нет-нет, нейт, совсем не фригидная пизда. ты хорошо знаешь, что не фригидная. его подмывает на нервную улыбочку (всезнания), но он слышит, как она поворачивает к нему голову и лупит своими шарами, будто в хламину объебанная; он честно держится восемнадцать секунд, а затем резко дергает головой в ее сторону и наотлет хлещет глазами по бледному лицу — кейт отбрасывает с громким щелком пощечины. она снова разглядывает это гребаное окно. пусть еще кружочки и звездочки на нем порисует, подышит, мерзость святая. до сих пор не сняла эту спидозную маску и капюшон. ее действительно сложно узнать, даже вблизи. ведь кейт марш не носит худи за пару тысяч зеленых. у кейт марш ее белые блузочки, рубашечки, каждая пуговка застегнута, ворот под подбородок, того и гляди задушит, глаза вывалятся из орбит, боже, бедняжечка, пусть помолится за свое благополучие — с этим врожденным лицемерием ей в аду гореть целую вечность. пф, нейт. тебе гореть еще дольше. блять, какая же лажа. угораздило же. и ведь потащил с собой, а нахер? чтоб сидела и залипала? у тебя в машине? а если у нее начнутся месячные, и она просадит тебе сидения? у нее даже не будет денег, чтобы возместить тебе за моральный ущерб, не то, что за химчистку. да ему придется новую машину покупать, если такое случится. пиздец, нейт, ты гениальный человек. поздравь себя и выпиши награду за первое место в топе мыслителей 2013. надо было ее связать, обдолбать и вывезти в море. впрочем, обдолбать ты ее обдолбал, хоть это у тебя хорошо получается. господи. сколько, на самом деле, в тебе заложено оригинальности. на генном уровне. знали бы дрессировщики, прощали бы тебе и сорванные занятия. но не мог же он оставить ее валяться в этом коридоре, чтобы она в порыве истерики сразу пошла пиздеть о пистолете и о том, в каком состоянии она видела нейтана? он должен был соблюдать осторожность. еще один проеб, и отец пошлет в его такую жопу, что нейтан до конца дней своих из психушки не вылезет. даже, если ему придется найти способ стереть воспоминания этой сучке, он его найдет. будет угрожать или купит ее молчание. всех можно купить. даже этих гребаных святош. вот их-то как раз — тем более. пока что пусть она будет под присмотром. а шандарахнул он ей, конечно, знатно (и дверью тоже). это была какая-то животная реакция — на ее визг при виде пушки. въебать, чтобы вырубить — со страхом, звериной яростью и вздувшимся в животе алюминиевым шаром. лучшее решение всех ваших проблем. если точнее — всех проблем нейтана. она обосралась, как будто ей живот вспороли. она же тебя до усрачки боится. ты в компании с пистолетом — и нервный срыв ей гарантирован. избегала после того случая в классе джефферсона, словно ты расправой угрожал всей ее семье. и правильно делала — ему хотелось выпустить ей кишки и намотать на фонарный столб, и многих усилий стоило, чтобы все-таки не сделать этого. действительно многих. хорошо, видимо, святоша молилась. а сейчас она сидит, то ли испуганная, то ли не врубающая, что происходит, в твоей тачке, спрятанная за капюшоном и маской, и так она похожа на всех тех тяночек, что хуярили и стонали на этом же сидении. и так непохожа. эти невинные ангельские глазки, в которых так много лжи. твоя одежда (было в этом что-то иррациональное), смотрящаяся на ней как живое доказательство существования оксюморона в действительности, и все же ей шло — сложно было этого не признать. при всем его отвращении к этому скучному мышонку, он еще мог давать адекватную оценку девчонкам, и лишь слепой пидорас не заметил бы, что кейт красива. реально красива. а оттого еще больше бесило, что она прячет себя за этими церковными одежками (за тотальными отказами), будто уже принесла обет целомудрия и вознамерилась уйти в монастырь. при том, что вся эта ее пропетая в молитвах душа, на самом деле, требует свободы (а может, тебе, нейтан, еще стихи начать писать?). обычной, такой смертной свободы, которая является данностью, приложением к рождению, неплохой такой акцией, а ты берешь и швыряешься ей по чьему-то указу, просто потому что тебе сказали — так верно. так много границ, так много углов в этом склепе; она хочет послать тебя нахуй, но вместо этого извиняется. она хочет быть сильной, но вместо этого надеется на помощь какого-то уебка, который давным-давно подох и сгнил на том кресте, что нес на своей спине. к чему эта бессмертная, неисполнимая мечта? посмотри на всех тех, кто вокруг — посмотри на них свысока, как настоящий святой смотрит со своей иконы, со своего распятья, из-за дымного наваждения свеч, что пахнет угрюмо воском; люди — создания грешные, твоего бога подобие, адамовы дети, но для тебя — живое напоминание о зле, и ты стремишься быть лучше, стремишься быть лучше людей, стремишься приблизиться к небу, но мы рождены в одной и той же грязи, и здесь же нам подыхать. всем вместе. а ты сторонишься, ворона белая, на носочках ходишь, балерина, все с этого каната боишься сорваться, однако. однако тебе не избежать своей природы. если бы она видела себя сейчас в зеркало. если бы знала, как клюется сейчас ее существо сквозь скорлупу чистоты, если бы видела выражение своего лица, преображенного болью, маской и чернотой одеяния; если бы она знала, что рождена для того, чтобы возить нейтана к своему дилеру, а не наоборот. если бы знала. но к слову о дилерах. словно вспомнив, тело его встряхнулось, и озноб пробежался по скрюченной спине. — попробуй только что-нибудь вытворить в этой машине, — процедил он в сторону, — и я перееду тебя на ней же. захлопнул за собой безжалостно дверь. автоматическим замком закрыл. не выберется. еще не хватало за ней по лесу бегать кузнечиком. до фрэнка топать еще около полумили. густые еловые лапы закрывают внедорожник от лишних глаз. он далеко отъехал от шоссе. все в порядке, бро. все нормально. нейтан — кладезь охуенных идей, но на этот раз это идет ему на пользу. излишняя предосторожность. чтобы не увидели его тачку, чтобы не увидели его самого. незачем будоражить старые раны, верно? звони папочке только с одноразовых мобильников и не задавай лишних вопросов. тебе приказали: веди себя тише воды, ниже травы, будь паинькой, хорошим мальчиком, выполняй все команды правильно. так держать, нейт. так держать. идеальный сыночек для идеального папочки. а теперь шуруй за своим спасением. /// как только красная куртка исчезла за деревьями, кейт накинулась на дверь с намерением выдрать ее с петель — и та, конечно же, не поддалась, верная слуга своего хозяина. со стороны водительского сидения тоже. она прекрасно слышала, как закрылись замки, и все же она. надеялась. только это кейт, по сути, и умела. в такие моменты начинаешь осознавать, что господи тебе не поможет. в этой лодке ты сам по себе. кейт постепенно чувствовала, что действие препаратов заканчивалось, и ее снова начинало потряхивать. ладони потели, выбившиеся из прически волосы липли к шее. она сдернула с головы капюшон вместе с кепкой, содрала маску с лица и рваными, нервными движениями перевязала пучок обратно, затянув его потуже, до боли; сейчас она была так похожа на нейтана. бледная, с залегшими тенями под глазами, трясущаяся, дерганая, быстро дышащая. правую сторону лица по-прежнему жгло, и к таким гематомам обычно прикладывают лед. кейт подозревала, что у нее могло быть сотрясение. в ушах шумело, голова гудела с отчаянием. так похожа на нейтана.

— хэй, кейти, а вы с нейтом случайно не родственники? вы так похожи! — оба просто бессмертные. ебашите как не в себя, и все еще живы. — серьезно, как вам это удается?

кейт передергивает. она перестает озираться и замирает. тихо бьется в груди сердце. задушенная птичка. нет сил больше пытаться разодрать грудную клетку. кейт поглубже вдыхает. и. снова. знакомо. что-то сжимается в желудке, и ей кажется, будто внутренности ей оттягивает тяжелый камень; чувство не проходящего дежавю рядом с нейтаном начинает пугать. будто кто-то высосал из нее целую жизнь, а теперь по крупицам возвращает обратно. она жрет эти осколки, словно леденцы. будто в обескровленное тело начинают капля за каплей вливать новую кипяченую кровь. она по-новому оглядывает салон машины, и даже страх, не дающий дышать, куда-то отступает. сворачивается у нее в глотке и ждет. обещает вернуться, но чуть-чуть погодя. есть немного времени на разгадку очередного хитросплетенного лабиринта. кейт понимает, что знает эти сидения, эти окна, эти подлокотники, этот вид нейтана за рулем. понимает, что оказывается здесь уже не впервые, и это понимание словно молоточком стучит ей по коленному суставу, порождая инстинктивную, а не осознанную реакцию, просто рефлекс. однако кейт, отчего-то. совершенно внезапно и совершенно вдруг. становится немного спокойнее. этот рефлекс приводит в действие какой-то механизм, о существовании которого кейт даже не подозревала. ей перестает быть так страшно: ей становится просто не по себе. нейтан ее не убьет. откуда у ее подсознания такая уверенность в этом? что уже было между ними? кейт не может остановить свое любопытство и легко оправдывает себя необходимостью выяснить обо всем произошедшем раннее. это опять — вопрос жизни и смерти. опять она стоит на грани. смотрит вниз и не решается сделать шаг. ее глаза шарят по закрытому шкафчику перед пассажирским сидением, аккурат напротив нее, а руки — безвольные создания — щелчком открывают его. сжавшееся пространство вокруг, и кейт скулит в зубы. среди инородного, инопланетного запаха, она — потерянная среди текстур, запутавшаяся в локации, запертая в пустоте между столом и стеной, однако читы не работают, а перезагрузка невозможна; кейт смотрит наверх и понимает, что ей не выбраться. ответов на вопросы нет, но есть скомканные клочья бумаги. изнутри сразу же вываливаются какие-то таблетки, и кейт поднимает пачку из-под ног — какая-то дрянь. нейтан — ходячая аптека, и больше мы не маленькие дети, чтобы это делало нас взрослыми. кейт возвращает препарат на место и заглядывает вовнутрь шкафчика. есть чеки, записки, справки, штрафы, предупреждения. кейт слишком поздно думает о том, как это дурно — лазать по чужим вещам. слишком явственно бьется в ее голове мысль — а не слишком ли дурно насильно запихать ее в машину и увезти в лес, чтобы оставить одну и куда-то исчезнуть? на глаза попадается выбившийся из общего хаоса листок бумаги. кейт выдергивает его и удивленно смотрит на рисунок. рисунок, принадлежащий ей. о котором она не помнила до этой секунды, но руки — помнят. помнят, как выводили черные линии и углы, а глаза помнят, как наблюдали за этим. кейт знает, когда рисовала его. на нее смотрят вспухшие тысячи зрачков и тянутся к ней тысячи рук, такие ломкие, такие избитые, эта бессмыслица — сложившийся в портал узор, и кейт прекрасно понимает, что это. ее собственная жизнь. еще один замкнутый круг. дальше еще рисунки, ей незнакомые (хоть ее и не покидало чувство дежавю), чужие, написанные чистым отчаянием, слишком больные и кровоточащие, чтобы кейт могла их проигнорировать. в руках чувствуется тяжесть свинца. она будто держит чужое, детализированное страдание. и ей сложно смотреть. она прячется от того, что смотрит на нее с листов бумаги. быстро запирает боль в ее тайнике, лишь бы только не видеть. на коленках остается лишь ее собственный рисунок. она прячет его в обувь. это ее реалия. кейт постепенно сходит с ума. обрывочные воспоминания, оставшиеся у нее разбитым стеклом в сознании, начинали перекликаться с найденными ею зацепками, но в полноценную картину складываться не хотели. ты будто стоишь вплотную к огромному исписанному холсту, видишь четкие мазки масляных красок, но в какие образы они складываются — не ясно. гадаешь по оттенкам и способу нанесения. сплошной хаос движения и динамики. дышишь запахом не выветрившихся сигарет, кожи и жидкостью для лобового стекла, пытаешься разобраться в собственной голове и чувствуешь невообразимый стыд. страх. что все-таки произошло? вернее, стыд твой — надуманность воспитания, четко выдолбленной киркой совести в мозгу, а вот страх — настоящий, не так ли? страх не за собственную жизнь, а за собственную неприкосновенность — такая дешевка. кейт будто видит разочарованное лицо матери и взгляд ее жестких глаз. ей хочется исчезнуть. интересно, какой раз за последние несколько недель? хватит. уже. ныть. взгляни на ситуацию рационально. кейт стискивает зубы. нейтан не ведет себя так, словно действительно что-то произошло. никто себя так не ведет. все говорят только о том видео. но если ты вела себя так на видео, то что было после него или до... неужели нейтан бы не поиздевался над ней, если бы кейт что-то... если бы что-то. было. господи. спаси. он и сам мог этого не помнить. он вообще живет во сне или наяву? или уже потерял между ними границы? болезненно. кейт смотрит в окно, наблюдая движение еловых ветвей и молчание щербатых стволов. нейтан — сгусток неопределенности, мечущийся огонек блуждающий, ищущий, одинокий, и пахнет от него затаенной болью, злостью, обидой, концентрированной ненавистью, незажившая рана; нейтан — рваный шрам поперек тела, больной во время дождя и напоминающий о самом плохом, о самом кошмарном, и тебе кажется, будто у него самый уродливый на свете голос, но нейтан говорит на чужом языке, ты этих слов не знаешь и не узнаешь никогда; кейт наблюдает движение еловых ветвей и пытается вспомнить утерянное, и перед глазами слишком много неразборчивых мазков разноцветных вспышек сумасшествия, овладевающих ее телом (и только?). нейтан — истекающее кровью дикое создание, и кейт не знает, откуда у нее берется это знание. кейт не знает, почему ей кажется, что она знает его лучше, чем думает. чем думает он сам. очередной вопрос, однако теперь ей нужен ответ. а в голове лишь карикатуры. /// они будут ненавидеть меня, как овцы ненавидят собак-пастухов, кусающих их за ноги. они будут ненавидеть меня, как ненавидели бы пчелы своего пчеловода, знай они о его существовании. они будут ненавидеть меня за все, в чем я виновен и в чем нет; на землю упадет метеорит, а на меня объявят охоту с вилами и факелами. пойдет дождь, и они постучатся в мой дом, чтобы потребовать солнце. они будут ненавидеть меня за то, что я заграждаю им небо, но я всего лишь человек. от ненависти у них изо рта вылетят зубы, а из тел — души, и они — уродливые отражения своих чувств, переполненные грязными эмоциями существа, мерзостные, поднимают вверх руки и кричат об экологии, о правосудии, о нашей вседозволенности, они — маленькие дети, которые хотят убивать, и мой отец — большой родитель, вынимающий из их рук ножи. я — молодой лис, блуждающий по курятнику, полном безмозглых птиц. они сбиваются в кучу и визжат. лошадь, идущая широкой рысью под всадником, не хочет работать и мотает головой, не сгибается в углах и не берет наружный повод; лошадь хочет вернуться в свои четыре стены, в замкнутое пространство денника, уткнуться в свое сено и стоять так до скончания веков, однако ей неизвестно то, что известно всаднику — лошадь быстро начнет болеть и погибнет, если не будет выходить работать. лошадь не знает, что человек дает ей сено и овес. лошадь не знает, что давным-давно живет в каменных джунглях, а не в диких степях. лошадь показывает зубы, когда человек затягивает ей подпругу. и все же. она будет работать. и согнется в углах, и возьмет наружный повод, и пойдет уступкой из угла в угол, и сделает все, стоит всаднику лишь подумать и захотеть, и вовсе не потому, что ее заставили силой. просто всадник — ее лидер, и лошадь последует за ним, и будет ему подчиняться, и это будет правильно, потому что это будет в ее природе. понимаешь? /// я трезвый лишь чтоб узнать, что я никому не доверяю. фрэнк немного, но безразлично хмурится: — крыло тебя, похоже, люто. на чем будешь отрываться? летят осколки, я прячу глаза. небылицы оседают на ресницах. дрожит от холода земля. и нейтан выглядывает из-под раздраженных век. — а я без тебя, блять, не в курсе. — спокойно. — я сам разберусь, ладно? — устало. с фрэнком нельзя агрессировать. фрэнк поставляет ему божье спасение прямиком от лучших барыг штата. только какого хера он комментирует его ебаное состояние, хоть прекрасно знает, какого это — ломаться? какого хера советует ему, как себя вести? какого хера? он его мамочка или воспитательница? — отсыпь мне пять сугробов. травы шестьдесят. кислотниц. три. нет — четыре. ничего, нейт, ничего. все в порядке. сейчас ты въебешь — и нормально. все наладится, можно будет снова сосуществовать с людьми, можно будет снова дышать воздухом и не травиться; кровь заструится по венам заново, гретая, парная, горячая, хребет вытянется и выпрямится, это твоя воздушная инъекция чистого счастья, и хорошо, что не внутривенная. — и упакуй как подарок на новый год. дай только дорогу одну дунуть. — ничего нового, прескотт. минимальный радиус въебывания — миля от моего фургона. у фрэнка золотое правило, а нейтан — золотой мальчик, которому не всралось чужое золото. но это фрэнк — и фрэнка нельзя провоцировать. нарвешься — и будешь искать другую кормушку, а это слишком огромное мозгоебство. фрэнк удобный, его интересуют только твои бабки, а еще ты точно можешь быть уверенным, что у него хорошая дурь. ты можешь передознуться, но, если ты и подохнешь, то в этом не будет его вины. будет только твоя. поэтому нейтан встряхивает головой, болванчик, и слушает шум холодных волн. океан серый, смотрит одним огромным глазом и считает морщины, щурится, слезится, плачет, ненавидит, в нем живут твои друзья, говорящие на том уродливом языке — единственном, который ты знаешь. фрэнк вручает ему целлофановый пакет с логотипом какого-то сетевого супермаркета, и нейтан расплачивается наличными. помпиду смотрит на него и дыбит на загривке шерсть, неуверенно виляя хвостом. ничего. ничего. доехать ему хватит и травы. сложно держать себя в руках, когда несешь пакет со свертком, который спасет тебе жизнь. /// хлопает дверью машины. машина молчаливо терпит. а что ей еще остается? кейт наблюдает, как затихает мир, чтобы дать нейтану прескотту отдышаться. а он действительно был неподготовлен (и рожден был, в общем-то, не для этого) к заходам на целую милю по лесу — туда и обратно, вот оно, паломничество ради настоящего искупления. святым не понять. — куда ты уходил? — и получается, на удивление, смело. для кейт — это верх наглости (но он ее заслужил), а для нейтана — очередной шепот на выдохе, всхлип, жалкое бурчание под нос, и он даже не сразу понимает, что ему все-таки не послышалось. — в церковь, — бросает, занятый аккуратным развертыванием свертка. хорошо. пакетик с травой и пергамент. — будь добра, заткнись. — сначала ты меня выкрал... потом куда-то ушел... теперь я должна сидеть молча! зачем тебе все это, почему бы тебе просто меня не отпустить? — кейт вдруг понимает, что все это время ее задушенная паника лишь ждала повода проснуться и вдохнуть с новой силой; ее вновь бьет в спину озноб, а глаза жжет, и она действительно прикладывает все усилия, чтобы истеричные рыдания не прорвались наружу. — я тебе н-ничего не сделала, я просто принесла распечатки, которые меня п-попросила принести... кристина. а ты напоил меня какими-то таблетками, насильно увез с собой и т-теперь молчишь! от тремора зубы соскакивают с зубов. спокойствие, обуявшее ее в одиночестве, сняло как рукой, и кейт резко отворачивается к окну, чувствуя, как по щекам бегут крокодильи слезы. она нещадно трет руками глаза, лишь чтобы они иссякли, но кейт — первозданное страдание, перевоплощенное в человека, и природу свою ей не победить. нейтан скрипнул зубами. та-ак, косячок закручен, и, похоже, ему нужен еще один. — ты бы блять, знала, как ты заебала винить всех подряд в том, что с тобой происходит. — винить?! — зло всхлипывает она, всем корпусом дергаясь в его сторону. ее лицо заливает дождем, и сквозь слезы ей почти не разглядеть чужого лица, но кейт уверена, что смотрит он на нее. в тихом бешенстве. — хочешь сказать, ничего этого не было? мы ПРОСТО ВЫЕХАЛИ ПРОГУЛЯТЬСЯ? она сама не осознает, что истерично повышает голос. — не надо. на меня. орать. — ты способен только угрожать! — зазнавшаяся сука, думаешь, я не смогу вскрыть тебе глотку? думаешь, тебя кто-то будет искать? думаешь, боженька поможет? я тебя убью, и никто в этом сраном лесу не спасет тебя. здесь и закопаю. и будут тебя искать вечность. кейт не сразу понимает, что этот звук — ее рваный смешок. ты блефуешь, девочка. ты рискуешь. это эмоции. но ты кое-что знаешь наверняка: — ты не убьешь меня. и понимание этого помогает немного прийти в себя. немного успокоиться. слезы перестают бессознательно стекать по лицу, и теперь ее глаза вспухшие, с паутиной слипшихся ресниц, но — вдруг — горящие и злые. совсем похожие на его глаза. и бледные губы все еще продирает эта мимолетная насмешка, такая ненужная, такая неправильная, такая чужая, будто это и не кейт вовсе — совсем другой человек. но нейтан усмехается куда страшнее. — я бы на твоем месте не был так уверен. и, щелкнув зажигалкой, делает первую затяжку. медленно вбирает в легкие дым, словно кит через ус — воду. его мышцы, зажатые между костями, расслабляются, плечи расправляются, голова откидывается на сидение, вытягивая белую шею в дугу, и кейт слишком поздно ловит себя на том, что наблюдает. потому что нейтан наблюдает в ответ. — зачем все это ебаное представление? что ты хочешь узнать? бьет точно, как будто прицельно. и голос у него вдруг становится тягучим, словно патока, густым, вибрирующим, басовые струны, и теперь нейтан такой, каким кейт его помнит. — н-ничего. я хочу в общежитие. — хуйня. говори правду. меня заебала твоя ложь. — я никогда не лгу. — ты лжешь всегда. кейт кусает себя за губу и сжимает кулаки. — дава-ай, — низко вытягивает он, — ты ведь только что. была собой. обкуренный нейтан — гребаная неудача. кейт не может слушать этот голос и видеть эти глаза — слишком знакомые, чтобы быть настоящими. просто дурацкий сон, один из ее кошмаров, после которых невозможно спокойно жить дальше, после которых ты хочешь выйти в окно; кейт упрямо въедается глазами в свои колени и дышит травой. ее рука нашаривает кнопку для открытия стекла, но оно не поддается. нейтан тихо смеется. насмехается. у него смех — шуршание дождя; кейт, с тобой всегда это происходит. кейт, ты чувствуешь? как начинает кружиться голова. — открой окна... пожалуйста. я не могу... я не должна дышать этим. — этим? — он показательно приподнимает косячок, и кейт смотрит на него, как на душевнобольного. он скалится. но заводит машину и открывает оба окна. — давай так, — спустя какое-то время выдыхает нейтан, — я расскажу тебе все, что ты хочешь там узнать. а ты дунешь со мной. и улыбается, невероятно довольный своей гениальной идеей. кейт сложно видеть эту улыбку — наискось удар ножа, но она смотрит, потому что не понимает — серьезен он или просто шутит. а нейтан шутит, но серьезно — протягивает ей свой, почти истлевший косяк. — ты... не в себе. я не притронусь к этой дряни. — а-а, ну да... точно. тебя же, наверное, за это проклянут ангелы небесные и ниспошлют гореть в ад. — ты не понимаешь. я не хочу и не буду травить себя. — ага. мы это уже проходили. тело твое храм и бла-бла-бла. твоя мамочка не хочет, чтобы ты жила как нормальный человек. миллион и один запрет. тебе и чипсы, наверное, есть нельзя. кейт сжимает кулаки. он просто ищет, как бы ее задеть, или что-то знает? судя по всему, знает. боже, кейт. взгляни на него. он обкуренный мудак, которого интересует только его наркота — но тебе известно, что это неправда. что он может о тебе знать, и, тем более, о твоей семье? даже... даже если что-то и было. что-то. прекрасная неопределенность. и — тяжелый камень внизу живота. — ты... в смысле, на вечеринке... нейтан смотрит в ожидании, но сфокусироваться на лице кейт не может, однако она понимает, чего он ждет. кусает губы. господи... что бы сказали ее родители, увидь, что она сомневается? что бы сказала ты сама месяц назад, умей предвидеть будущее? холодными пальцами она забирает косяк. — и... как мне?.. — ну, вспоминай. она будет вымаливать у бога прощения и постарается забыть тот день, когда самостоятельно приняла решение дунуть вместе с нейтаном прескоттом травы; ты уже не кейт марш, девочка. ты уже кто-то другой, совсем иной человек, лишенный здравого смысла. более того. это косяк, который только что курил сам нейтан. но тебе необходимо знать, что случилось тогда. тебе необходимо услышать, что ничего не было. и кейт прикладывается губами к самокрутке. выкури-ка со мною вместе из трубки мира, и будет как тогда — в былые времена.