222 — 111

следующие несколько дней кейт примеряет на себя призрачную шкуру: она с абсолютной искусностью прячется по всевозможным углам и настолько правдоподобно сливается с местностью, что уоррен, тот парень, часто зависающий с макс, шутит: — у тебя, знаешь ли, на сотку прокачена скрытность. что насчет кинжалов? может, ты — скрытый ассасин темного братства? и украдкой смотрит на колфилд. она посмеивается, участливо погладив кейт по плечу. — тебе не стоит так переживать из-за прескотта. но у него определенно есть проблемы с самоконтролем. держись от него подальше... но не доводи это до фанатизма, ладно? я за тебя переживаю. конечно, кейт. она за тебя переживает. ты себя со стороны видела? отсиживаешься в туалете и на лестницах, в ожидании, когда нейтан уберется на достаточное расстояние, а викторию теперь даже не замечаешь. уж тем более — ее невидимых подружек. они появляются, чтобы напомнить тебе о твоем никчемном существовании, и исчезают, оставляя за собой следы на бледной коже; кейт начинает замечать, что шутки у них действительно дурацкие, и что, пусть обидные, не трогают ее так, как раньше. но больше всего она была озабочена своей безопасностью. если бы начальником охраны у них работал бы кто-нибудь иной, а не дэвид мэдсон, кейт обратилась бы за помощью. но дэвид угрожал ей и выпытывал информацию, которой у кейт никогда не было. а если и была, кейт бы ни за что не смогла бы ею поделиться — в состоянии паники и неконтролируемого страха перед этим странным мужчиной уж точно. она до сих пор шарахалась, стоило ему пройти мимо. а он до сих пор косо смотрел на нее. в полицию идти она боялась. все знают, что прескотты владеют аркадия бэй... и что все нужные люди здесь давно уже куплены. она боялась, что навлечет на себя еще больше ненужных последствий. ей были необходимы доказательства и свидетели, а ни одного, ни второго у кейт не было. не было даже никакого вещественного происшествия, чтобы полиция обратила на это свое внимание. не могла же кейт просто прийти с тем, что просто... предчувствует. кейт знала, что нейтану ничего не стоит ее убить. и что теперь у него был повод. он ведь ее предупредил. и все же. кейт точно была уверена, что все эти прятки он давно раскусил. он просто как будто перестал замечать ее существование. ни одного взгляда за целую неделю. совсем, как раньше. совсем, как пару недель назад. и ей бы впору успокоиться на этом, чтобы продолжить жить, вот только. его существование. она теперь чувствовала. на физическом уровне. ее нутро сжималось в тугой комок прежде, чем кейт видела нейтана. волосы на руках вставали дыбом, будто организм заранее предчувствовал приближающуюся опасность; говорят, животные умеют предсказывать поведением катаклизмы, и, если это так, кейт умеет предсказывать приближающегося нейтана прескотта. затем еще на полторы недели он исчез из академии насовсем. кейт заметила это мгновенно и почему-то — почему-то — ощутила что-то колючее в желудке. будто съела пару вилок, и теперь они наматывают ее внутренности на зубья. озираясь через каждые несколько минут, кейт не понимала: чувствует она облегчение или же только большее волнение. предчувствие опасности никуда не исчезло, но, даже наоборот, усилилось — казалось, будто нейтан прячется за каждым углом, готовый переломать ей кости или задушить ночью в постели. виктория помрачнела. ее слова стали злее, а бить — точнее. теперь она будто бы выбирала каждое выражение, намереваясь вогнать кейт в пучины отчаяния. и у нее получалось. особенно после нескольких звонков кейт от родственников и кучи новых фотографий в интернете. кейт впала в продолжительное, невероятно утомительное уныние. панические атаки стали для нее нормой, а бессонница — правилом. казалось, словно один день длился вечно — серый, промозглый, ветреный и туманный. солнце сменилось на блеклые облака, изредка моросил дождь, утро и вечер не отличались друг от друга; погода не менялась ни на один час, весь блекволл и весь аркадия бэй обуяла сонная, усталая дрема, нагоняющая на всех жителей этого маленького города тоску. впрочем, ничего нового. /// кейт почувствовала прохладный и колючий укол в скулу, и на пол отскочил клочок жеваной бумаги. откуда-то сбоку послышались смешки и тянущиеся патокой слова: кейти-кейти, не хочешь нам кое-что показать? показывать она им, конечно же, ничего не собиралась. только вжала голову поглубже в плечи и пронеслась по коридору, кого-то случайно задев плечом и взвизгнув вместо извинения; ничего страшного, все в порядке. ты молодец, кейт. не обращай на это внимания. это детские шалости. могло быть и хуже. могло быть и хуже. легче от этого не становилось. дыхание — вата, воздух застревал в легких и душил, словно кейт набили опилками; схватившись за свой шкафчик, она стояла еще минуту, пытаясь прийти в себя. клочок бумаги — просто игрушки по сравнению с тем, что про нее писали в интернете и на кабинках в туалете; а то, что писали про нее в интернете и на кабинках в туалете — цветочки по сравнению с фотографиями, попытками футболистов зажать ее в каком-нибудь уголке и звонками от всех родственников по очереди. белое головокружение; планета сходит с орбиты. ощущение вращения: будто кто-то вывернул все клетки наизнанку, и кейт отчаянно ищет почву под ногами, чтобы начать заново дышать, заново существовать, заново рождаться — перерождаться; мать звонит ей вечером и требует от нее встречу, требует от нее правду, но какую истину ты хочешь получить, мама? мама, мамочка, я учусь, я слишком много времени провожу в церкви, моя внеклассная деятельность процветает — все так, все чистая подноготная, я лгу, как будто умею это с рождения, и, знаешь, мне кажется, что это не имеет такого уж значения. бог безразлично отводит взор. игра в саму себя закончится, как только мать додумается набрать номер ректора. миссис марш, успеваемость вашей дочери внезапно снизилась. миссис марш, на занятиях кейт не слушает преподавателей и не делает домашнюю работу. у нее все хорошо? у тебя все хорошо, кейт? — все хорошо? и кейт чуть не взлетает в небо, когда макс касается ее плеча. неровная улыбка. на лице макс печатным текстом написано удивление: что с тобой? что это? — д-да, конечно. и макс понимающе кивает. а ты, кейт, как шуганная крыса, дерганая, нервная, озирающаяся, находишься в вечной опасности и не можешь сутками напролет уснуть из-за страха быть съеденной, а в итоге ешь саму себя — уроборос, борьба, замкнутый круг. кейти-кейт, ты должна лечиться, но вместо этого нацепляешь на лицо выражение страждущего и идешь на следующую лекцию. тебе кажется, будто весь мир сговорился, чтобы тебя убить. а ты уже готова гореть в аду? у меня все хорошо. /// последнее время, ее рвет на части. последнее время, кейт подвержена ломке по утерянным воспоминаниям. последнее время, кейт слишком много смотрит вниз — сверху, с крыши, в потоках промозглого ветра, не знающего жалости; в последнее время, кейт сомневается во всем на свете и даже в том, чего на свете нету. последнее время, кейт обретается в пустых коридорах и классах. она становится пустынным жителем заброшенных помещений и улиц, становится путником, наблюдающим за ядерными взрывами серного неба; последнее время, кейт ищет все новые вопросы, а ответы оставляет за гранью молчания, уверенная, что они ей не требуются; кейт помнит: все это нелепо и странно, такое уродливое и красивое одновременно, разноцветье, проявленное в негативе, и калейдоскоп фейерверков смутно знакомо крутится-вертится в ее мирно спящем подсознании. кейт помнит: запах иррациональности и цвет металлической коррозии, ставший их флагом и паролем к доступу; кейт помнит: люди, снявшие лица и ставшие тенями в безумных цветах. такое больное, такое сумасшедшее, такое ничтожно абсолютное. мир лучше не видел. не знает хуже. кейт, в перерывах между самобичеванием и образованием, вспоминает: руки. вспоминает: слова. вспоминает: глаза. моя жизнь, как тюрьма, но мне не вернуться назад. я схожу тут с ума. кейт вспоминает то, чего ей знать не положено. вспоминает людей, которых видит теперь каждый день, а на самом деле — лишь их поганых фальшивых марионеток. они где-то там, несчастные кукловоды. в этом городе призраков знакомых нет. кейт слушает смех виктории где-то неподалеку и видит ее злые глаза. и вспоминает: мама, ожидания, талант. мама. деньги. мама. иногда-я-хочу-исчезнуть. кейт знает, знает этот маленький секрет, и молчать становится легче. но оттого — совсем не больнее. кейт озирается в поисках смертельно-красного и вспоминает: слишком малое. слишком немногое. лишь то, чего лучше не помнить. лишь то, чего недостаточно, но что порождает больной интерес. и кейт кусает губы, и снова забывает, и снова будоражит сознание, и снова тщетно пытается уснуть, и события, забравшие у нее ее жизнь, становятся ее связующим звеном с новым миром непонимания и ночных приступов паники. /// спокойствие. тишина. запах влажного асфальта. кровь со скрипом течет по тугим венам, обтянувшим слабое мраморное тело. прозрачная кожа обхватывает птичьи сухожилия, и руки — не руки, а веточки-палочки, воробьиные лапы, да и кейт сама по себе — нахохлившийся воробушек с детским пушком волос, завивающимся вокруг головы нимбом, и кто бы обвинил в этом повышенную влажность; кейт смотрит на простирающийся вокруг мир и думает — от вечного спокойствия ее отделяет всего один шаг. багровое здание общежития академии блэкволл возвышается над кричащей землей, и ты можешь расставить руки в стороны, будто крылья, — и взлететь. на такой высоте у тебя будто бы уже заведомо есть знание, что нужно делать. кейт с грустью поднимает взгляд к небу. глаза жжет, но не от слез. кейт щурится и сильно трет лицо иголками-пальцами, последний раз вдыхает свежесть выходного утра, чтобы поплотнее укутаться в свою вязаную кофту и выйти с крыши. лестничный свод отдает слабым эхом ее почти бесшумные шажки. на пролете второго этажа на нее налетает незнакомая девушка, которую кейт иногда видела в академии, и останавливает ее: — кейт марш? доброе утро. — доброе утро..? — кристина фобс. послушай, ты не могла бы мне помочь? у кристины темные волосы, убранные в красивые гребешки, и надменное лицо с острыми, но благородными чертами; кейт под взглядом этих мучительных глаз мгновенно становится неуютно, будто ее облили холодной водой и выставили на мороз. ей казалось, что кристина смотрит на нее, словно коршун со своей высоты — на беспечного кролика. — судя по всему, ты не занята. ты не могла бы занести вот эти распечатки нейтану прескотту? я слишком спешу, чтобы тратить время на этого ублюдка. он живет в комнате сто одиннадцать на первом этаже. — с-стой, подожди... кристина, уже готовая пикировать и нестись прочь, с явным раздражением замирает, при этом как будто оставаясь в движении. — нейтан вернулся? — пару часов назад. я могу идти? — почему ты просишь об этом меня? ты же знаешь, что... — потому что ты выглядишь так, будто весь день будешь маяться хренью. а если ты про видео, то меня это не касается. я опаздываю, а со своими делами разбирайтесь сами. свет клином на этом не сошелся. и она исчезла, обдав кейт запахом крепкого кофе. и кейт осталась с пачкой каких-то бумаг в руках и язвой нарастающего страха. прескотт вернулся. крепкий удар в солнечное сплетение. точное попадание. дыши. кейт вдруг становится очень холодно. она с разбегу должна прыгать в это озеро серной кислоты, разбиваться о прибрежные скалы алмазного напыления; она должна помочь человеку, с которым говорит впервые за полтора года обучения в блэкволле, и ради его срочного дела рисковать собственной жизнью — не слишком ли весомая причина, чтобы проигнорировать эту странную просьбу, а, кейти? должна ли ты бежать по первому требованию наглой девчонки, которая, кажется, считает, что ты обязана это делать? мерное движение черных волн; кейт пожирает человеческий эгоизм (рак для святого), и ей хочется сесть прямо здесь, разрыдаться, и вымаливать у бога прощения до следующего утра, а, может, и вечера; она прячет в шкафах скелеты от самой себя и боится открывать незнакомые двери. и избавиться от голоса здравого смысла она не может. здравый смысл. то, что люди называют трусостью, на самом деле — инстинкт самосохранения. бумага липнет к вспотевшим ладоням, и кейт пытается глубоко дышать. нет. нет. она должна. чтобы выблевать из себя этот яд. десять ступеней, еще десять — две параллели двух уровней — нижний пролет, светлые двери, за которыми — кромешный мрак. кейт замирает, как лунатик, встретивший инопланетянина, и, когда двери вдруг открываются с обратной стороны, она подпрыгивает на месте, внезапно разбуженная. внезапно обнаружившая, где она находится. — кейт? — уоррен, сначала удивленный, и в следующую секунду — участливый. и кейт не нужно уметь перематывать время, чтобы знать, что: — у тебя все в порядке? и ей хочется вскрыть себе каждую вену на теле, лишь бы не испытывать этого раздражения. — да... слушай, нейтан правда вернулся? уоррен отводит взгляд, будто это он виноват в том, что главный мудак этого города соизволил принести свой зад обратно в общежитие. и, кажется, ему правда жаль. кажется, словно уоррен действительно хотел бы, чтобы кейт никогда не встречала больше его на своем пути. кейт знает, что. лишь кажется. — м-м... да. буквально пару часов назад. в общем-то, я его не видел, только слышал очень громкий хлопок дверью, а потом он врубил свою «крутую» музыку на максимум, и, наверное, даже на побережье уже в курсе, что этот урод вернулся сюда. держись от него подальше, ладно? он, похоже, очень злой. тебе что-нибудь нужно? будто предлагает слепому помочь перейти дорогу. кейт стучит белой тростью по земле и отмахивается рукой в сторону. — спасибо, уоррен. я... пойду. — давай, до скорого! все будет хорошо. кейт видит плохо скрытое облегчение в его лице, когда уоррен выходит на улицу через главные двери. как и у всех людей, которые пытаются ее поддерживать. она прикусывает нижнюю губу и с силой сжимает веки от боли — так лучше. неблагодарная девчонка. просто мерзостное подобие человека. хватит уже играть в эти игры. ты скоро все забудешь. бледные руки касаются дверей, ведущих в мужское крыло. и кейт исчезает во мраке.