Только сон

      — Мне холодно, альфа…       Питер чуть кривит губы в усмешке, залпом вливая в себя остатки виски. Он пока ещё в норме, но, видят боги, это ненадолго.       — Господи, как же здесь холодно… Волк?       Мужчина устало откидывается в скрипнувшем кресле, с равнодушием глядит в темнеющий потолок. Голос ненадолго затихает, и от того Питер дёргает рукой, чуть задевая пальцами стакан с брякнувшим внутри льдом, когда он возвращается, отдаваясь в голове гулким эхом.       — Всё расплывается, я не вижу…       Пальцы скользят по кромке стекла, воздух в комнате, вдруг ставший вязким, давит, проседая на плечах многотонными водами. Дышать становится тяжелее.       — Не могу двинуться, не получается, что за бред… Где ты? Альфа!       Мышцы сводит судорогой, но он сидит на месте, прикрывая глаза подрагивающей рукой. Питер живо ощущает себя натягивающей тетивой лука, готовый в любой момент сорваться, отдаваясь безумству. Волк внутри согласно воет, но он, человек, глубоко вздохнув, пробует вернуть накренившийся контроль, расслабляет закаменевшие плечи.       Не слушает завывания внутреннего зверя, когтями царапающего и рвущего изнутри клетку рёбер, отгораживается от дикой беснующейся ярости, волнами приходящей от волка. С каждым моментом его отчаяние чувствуется всё сильнее, отдаваясь в груди тупой болью.       Ему никак не объяснить то, что человек принял уже давно. Смирился, но не забыл. Да и не смог бы. То, что они слышат — фантом, осколок от него, его боли, возвращается к ним всё чаще. Мучает сознание, с корнями срывая жалкие остатки тормозов. И сопротивляться этому из раза в раз всё тяжелее — волк напирает, тесня человека, безумно, с рычанием рвётся из оков, всем естеством откликаясь на родной зов.       Никак не объяснить ему, что они не успели.       — Питер, — шёпот сбивается, — Питер, это… господи, пусть это будет только сном! Нет!       Он сжимает челюсть до хруста, впиваясь вылезшими когтями в затрещавшую от силы ткань кресла, — звон разбитого стекла отдаётся где-то далеко, в другом мире, — пережидая слепящую мозг вспышку ярости.       Это всё морок, время от времени бредивший старую, рубцующуюся рану. Ложь, просто уловка для него, вымотанного и раздираемого на две части.       Стайлз умер давно, сломав собой что-то глубоко внутри, добавив к нажитым шрамам ещё один — уродливый и страшный. Умер в одиночестве, напоровшись на охотников, бывалых, чтобы осмелиться пойти за головой колдуна.       Он не успел. Не смог. Не спас.       Питер убил их всех, но болезненное, горькое чувство не ушло, съедая его разум день за днём, как приходящий изредка голос.       Его. Пропитанный страхом.       Раньше он не соглашался с тем, что его считали бездушным зверем. Но всё меняется, ведь так? От него уцелела только пустая, «кое-как» живущая оболочка, подтачиваемая временем так, как вода режет камень.       Питер вздыхает, склоняясь вперёд и закрывая полыхающие глаза. Он устал, чертовски устал от чувства безысходности, преследующее его уже очень давно.       Он не успел. И потерял всё.       Внутренний зверь рычит, наконец подминая под себя зарвавшегося человека.       — Альфа… ты придёшь за мной?       Угольно-чёрный волк завыл.