Кофейня

В дверь снова постучали. Селиус с тихим вздохом оторвался от рассказа и пошел открывать. На этот раз на пороге стоял Кристиан Дорф. Его серо-красная куртка висела на руке, за плечом болтался неизменный футляр со скрипкой, а на лице - радость. Увидев друга, он схватил его за руку и принялся трясти: - Поздравляю с эффектным размазыванием всех конкурентов по стене Дворца Дожей. Уже весь город знает о том, что с сегодняшнего дня у карнавала появился гимн, и уж тем более кто его создатель! Выпалив это, Дорф радостным вихрем ворвался в единственную комнатку снимаемой квартиры и осмотрелся. - А... а где рояль?! - Продал… - равнодушно заметил Кристофорри и, кивнув гостю на кресло, вернулся на подоконник. - Но… Ты же говорил… - Говорил. Вчера после конкурса ко мне зашел владелец одной кофейни, купил у меня рояль и предложил работу. - В кофейне?! Да ты же теперь знаменитость! Ты же можешь играть, где захочешь… почему ты согласился? Вместо ответа Селиус неопределенно пожал плечами. - Ну что ж… это твое дело. Я, вообще, зашел тебя поздравить и сообщить, что к семи собираемся в том же пабе, где и во времена учебы. Будем тебя чествовать, герой! – Крис, так и не опустившись в кресло, кивнул другу и вышел в коридор. – Мне еще нескольких наших сокурсников надо оббежать, так что до вечера! *** На этаж Селиуса поднималась прекрасная девушка. Длинные волнистые волосы цвета ночи были сколоты на затылке белой, украшенной жемчужинами заколкой. Красно-белое платье без рукавов было частично скрыто фартуком. В руках она держала небольшой поднос. Кристиан на миг потерял дар речи, но тут же опомнился: - Синьорина, постойте! Скажите, как Вас зовут! Девушка обернулась на незнакомца, ее кофейного цвета глаза в обрамлении пушистых ресниц удивленно расширились, а на щеках выступил легкий румянец. - Илэрия, - прошептала она, улыбнувшись. - Какое восхитительное имя… - Дорф улыбнулся. – Синьорина Илэрия. Вы не откажете мне в удовольствии сопроводить Вас сегодня вечером на прогулке по городу? Прекрасные глаза на миг сверкнули гневом: - Что Вы себе позволяете!? Мы ведь даже не знакомы… - Прошу прощения, прекрасная Илэрия. – Крис приосанился. – Меня зовут Кристиан Дорф. Я друг Селиуса Кристофорри, Вашего квартиранта. - А Вы, правда, его друг? – она немного подалась вперед. – А как давно дружите? - Хм… Да уж лет пять. Учились вместе… - Расскажите о нем! – пытаясь скрыть волнение, девушка разгладила юбку и присела на ступеньки. Крис ненадолго задумался и выдал: - Ну, Селиус у нас депрессивный. Чуть что случается – сразу уходит в творчество. И вытащить его оттуда нет никакой возможности. То ли дело я! Каждый день для меня праздник… - А девушки? Каких он любит девушек? Юноша в ответ лишь рассмеялся: - Какие девушки, синьорина! Его единственная любовь - музыка. Кстати, о музыке… Вы любите скрипку? - Люблю, но… Он не дал ей договорить и, достав из чехла скрипку, заиграл быструю и задорную мелодию. На сердце у Илэрии потеплело. Она принялась рассматривать красивое лицо музыканта, на которое сползали прямые шоколадные пряди, его сильные руки, нежно держащие скрипку… - Прекрасная Илэрия, - молвил Кристиан, доиграв. – Как насчет небольшой прогулки по вечерней Венеции? - Вы потрясающе играете, синьор Дорф. А что на счет прогулки… что ж, если Вы пообещаете сыграть еще раз, тогда я соглашусь, – девушка кокетливо опустила взгляд. - В таком случае, я зайду в семь. – Крис спустился во двор и зашагал по набережной. Его сердце пело – впервые в жизни он влюбился с первого взгляда. *** - Наблюдаешь? – я обернулась на знакомый голос. Оказалось, что пока я наблюдала за нижним залом, рядом со мной сел статный молодой мужчина в белом костюме. Платиновые волосы мягко ниспадали на плечи, а глаза сияли золотом. - Муз! – вскрикнула я, подскакивая и бросаясь ему на шею. Он засмеялся: - Эй, потише! Оглушила! – Пришлось его выпустить из объятий и сесть на место. - А что ты здесь делаешь? - Я владелец этой кофейни, ее создатель, так сказать. А ты не знала? - Нет… ты об этом почему-то никогда не рассказывал… - Ну вот, теперь ты знаешь. – Муз очаровательно улыбнулся. Я осмотрелась, затем перегнулась через перила и посмотрела на парочку внизу: - Муз… скажи… это наше прошлое? - И да, и нет. Зависит от угла твоего зрения. - Но… как? - Как? Скорее, зачем. - Ну так, зачем? - В мире много фальши. Испокон веков венецианцы скрывают лица под масками, прячут свою истинную сущность, привыкая лгать себе и другим. И если карнавальную маску можно легко снять или, при желании, сменить на другую, то в реальной жизни маска становится нашим лицом. Но иногда среди тысяч нарисованных лиц промелькнет одно - настоящее. И чтобы сохранить и продлить это мгновение встречи, ради этого стоит хоть иногда, на краткий миг, снять свою маску, выпить кофе и услышать то, что он пытается до тебя донести. Пусть не словами, а музыкой. Потом ты забудешь и встречу, и лицо, но мелодия будет звучать в твоей душе. И это изменит тебя. Я сидела, ошарашенная его словами, наблюдая, как от моей чашки поднимается, завиваясь в сложные спирали, пар. Затем перевела взгляд на маску, на довольного Муза и вниз, на фиолетовый зал… - Так это все не настоящее? - Придет время, и ты поймешь и почувствуешь… - он вручил мне сложенный лист бумаги. – Я думаю, тебе уже пора. - Куда пора? Зачем? Мы же только встретились! – возмутилась, было, я, но он легко толкнул меня, и мир завертелся вокруг, увлекая все дальше и дальше… *** День на морском вокзале выдался сумасшедший. Вокруг сновали моряки, венецианцы, гости города, отплывающие и провожающие, встречающие и прибывшие. То тут, то там слышалась брань матросов, крики чаек, всхлипы детей, звуки поцелуев и веселый смех. Венеция провожала пароход на Марсель. На пристани среди таких же отправляющихся и провожающих стояли два молодых человека, у одного из которых за спиной был футляр со скрипкой, а у ног – небольшой саквояж. Одной рукой он придерживал за талию молодую красавицу-жену. Ветерок трепал ее летнее платье и пытался сорвать с черных волос широкополую шляпку. Заодно этот ветер доносил обрывки разговора: - Как доберетесь – напишите. Я же должен знать, что у вас все хорошо! - Если выкроим время – обязательно, все же у нас медовый месяц! Пароходный гудок заглушил часть разговора, Дорфы поднялись на палубу и вместе с остальными отплывающими принялись усиленно махать Селиусу. А у того скребло на сердце. Тяжело оказалось прощаться с другом, ведь он точно знал, что ни Кристиан, ни Илэрия больше не вернутся в Венецию, они будут искать свое место в мире, и кто знает, устроятся они во Франции, в Австрии или где-то еще. Наконец, пароход отдалился достаточно далеко от берега, и музыкант поплелся на работу. В кофейне был обычный летний день: на первом этаже дожидались кофе с мороженым несколько подростков, бармен с задумчивым видом готовился к вечернему столпотворению – поправлял бутылки с алкоголем и сиропами, протирал стойку. Заметив зашедшего музыканта, он прервался на миг, чтоб поприветствовать его, и вернулся к прерванному занятию. Селиус медленно прошел к роялю. Тяжесть на сердце рвалась наружу, требовала выхода и, наконец, сформировавшись в необычайно грустную мелодию, выскользнула, оставив после себя на душе небывалое облегчение. Через несколько минут, закончив играть, Селиус поднял голову и изумился – на него смотрели все, кто находился сейчас в кофейне: бармен, посетители, некоторые из которых спустились со второго этажа, официанты, даже поварята выглянули с кухни, чтоб послушать, как он играет. Кристофорри натянуто улыбнулся и, поднявшись, поклонился слушателям, и быстро прошел через весь зал, стремясь оказаться на свежем воздухе. Успокоиться Селиус смог только поздно ночью, когда вернулся домой, отыграв весь лирический репертуар. Небольшая квартирка была погружена в таинственный полумрак, и хозяин решил его не нарушать - заварил чай и, запалив свечу, устроился на кухне с рассказом. "Было три часа пополудни, когда Селестино вышел из дома. Его руки были заняты папкой с нотными листами, а путь лежал в сторону парка. Впрочем, он медленно шел сквозь любимый город, вспоминая каждый день жизни в нем: вот лесенка, спускающаяся к воде, на ней он написал одну из первых своих композиций, назвав ее просто "Течение", а вот балкончик девушки, за которой он старательно ухаживал в течение пары месяцев. Розы под ним совсем увяли, а ведь были такие красивые! Проходя мимо Дворца Дожей, Селестино повернулся к ступенькам, пробежав по ним взглядом, вздохнул и пошел дальше. В парке было совсем тихо, только шальной ветер гулял по голым кустам, заигрывая с опавшей листвой. Музыкант спустился к воде и, раскрыв папку, принялся что-то писать на первом листе бумаги..." Кристофорри перевернул последнюю страницу рассказа и подскочил на месте: - Это все?! - вскричал он, распугивая сгустившийся полумрак. - И это все? А где остальное? Но это не может быть финалом! - он подхватил подсвечник и ушел в комнату. - Должно быть, где-то выпали... Селиус перевернул всю комнату вверх дном, перетряс все книги на книжной полке, залез под диван, под стол, занявший место рояля, перетряс каждую бумажку и на столе, но финал рассказа как сквозь землю провалился. Наконец, он успокоился и опустился на диван: - Что ж.... возможно, оно и к лучшему. Кто знает, что случилось бы, если бы я прочел последнюю строчку... - И с этими словами он задул догорающую свечку, погрузив комнату в темноту. *** Очередной сложный день редакционного отдела подходил к концу. Не по-осеннему теплое солнце упрямо заглядывало в окна, приглашая улизнуть с работы пораньше и немного погулять, наслаждаясь прекрасным вечером. Наконец, часы пробили пять раз, и редакторы потихоньку начали расходиться. Кто-то собирался гулять с любимым или любимой, кто-то спешил домой, а кто-то надеялся посидеть где-нибудь в кафетерии на набережной, лакомясь мороженым и наслаждаясь одиночеством. Однако меня ждало еще одно дело. Утром, заправляя постель, я обнаружила листок бумаги с немного расплывшимися чернилами. Откуда-то я совершенно точно знала, кому я должна его передать. Этой ночью мне снился странный сон: я видела себя юную и была при этом уже взрослой. Еще в нем присутствовал один мой старинный друг, с которым я достаточно давно не общалась… Можно было списать все на жару, но находка не давала покоя, ведь во сне именно этот лист мне и передал Муз. Да и сама я писала когда-то на таких же. Я вышла из издательства и направилась в сторону моста Святых Апостолов, где, предположительно, и жил адресат. Оранжевое солнце освещало Венецию, щедро одаривая ее золотом лучей, подсвечивая фрески, плещась в водах канала. Венецианцы неспешно прогуливались по улицам своего города, лениво переговариваясь о всяких будничных мелочах. Кошки дремали на солнышке, время от времени шевеля ушками на чье-нибудь «кис-кис-кис». Моим спутником стал один из лучей солнца. Он упрямо вел меня за собой, стремясь пробраться под дужки темных очков. Я подошла уже к самому дому музыканта, но медлила… я не знала, что я скажу ему, когда увижу. Что я написала сказку, и мне интересно узнать его мнение? Или что я нашла листок, пропавший много лет назад? Первое – бред, во второе поверить сложно. Может, сказать, что я курьер Муза? Да, наверное, так и скажу. Я набрала побольше воздуха в легкие и решительно направилась к двери, но тут она отворилась, и на пороге показался пожилой мужчина с удивительными глазами цвета грозового неба. Длинные седые волосы были перехвачены синей лентой. Старик прошел мимо, скользнув по мне взглядом. Он явно куда-то спешил. Но в миг, когда наши взгляды соприкоснулись, меня словно прошило током. Это он! - Синьор Кристофорри! – закричала я удаляющемуся музыканту. Он обернулся: - Мы знакомы? - Н-нет, но… - я замялась, вытаскивая из сумки завернутый в прозрачный конверт лист рассказа. – Я должна Вам отдать вот это… - Приняв из моих рук посылку, он попытался развернуть лист, но я не позволила. - Что это? - Это… м-м-м… окончание одного известного Вам рассказа… надеюсь, он Вам понравился… - Я поклонилась старику и поспешила прочь, не дожидаясь, пока он развернет лист и прочтет его… - Это окончание одного известного Вам рассказа… Надеюсь, он Вам понравился… - Девушка поклонилась и поспешила прочь, оставив Селиуса в легком замешательстве. В его жизни был лишь один рассказ, окончания которого он не знал. Он вытащил из кармана часы и, убедившись в том, что до начала рабочего дня было еще достаточно времени, направился в парк. Селиус мягко ступал по осыпавшимся листьям, направляясь к любимой скамейке, находящейся в паре шагов от воды. Он каждый вечер любовался водным пейзажем, прежде чем идти на работу. Однако сегодня на скамейке кто-то сидел. Музыкант обошел скамейку и улыбнулся сидевшему на ней Музу: - Добрый вечер, синьор Анжело. - Добрый, - ответил собеседник, подвигаясь. – Я, кажется, занял Ваше привычное место? - Ничего страшного… Анжело промолчал, и они несколько минут сидели в тишине, наслаждаясь приятным вечером. Селиус проводил взглядом плывущий по течению красный лист гранатового дерева и молвил: - Люблю тут сидеть… Течение воды навевает мысли о том, что все меняется… Меняется, разрастаясь, город, меняется поколение жителей, даже я изменился, с возрастом став спокойней, что ли… и лишь Вы неизменны, синьор Анжело. Почему? – он обернулся к собеседнику, но тот уже исчез, растворившись в предзакатных лучах солнца. Музыкант вздохнул, достал листок из внутреннего кармана пиджака и начал читать… *** "Взмахнув крыльями в последний раз, Ангел приземлился в паре метров от сидящего у воды молодого мужчины. Карандаш в руках Селестино быстро танцевал по листу, вырисовывая последние нотки. - Нам пора. - Композитор вздрогнул, он не слышал, как к нему подобрался Ангел, потом покорно кивнул и, уложив папку с исписанными нотами листками на ковер из красно-оранжевых листьев, медленно поднялся и вложил свою руку в раскрытую ладонь Провожатого. Ангел кивнул взглядом на папку: - А это? - Пусть останется здесь... Закатное солнце подсветило две уходящие в небытие фигуры, а налетевший ветер распахнул оставленную папку и, закружив листы, мягко опустил их в воды канала. Даже спустя многие годы проходящим по этому парку людям кажется, что они слышат едва заметную фортепианную мелодию". *** Мечтательница поставила последнюю точку в рассказе и посмотрела на часы: - Ух, ты! Уже семь вечера! Мне пора бежать! – Она вскочила, подхватив папку с чистыми листами и любимое перо. – Спасибо за помощь! Девушка выбежала из кофейни и помчалась по своим, только ей известным делам. Муз проводил ее взглядом, собрал листы рассказа в желтый конверт и, кивнув пианисту, вышел во дворик за кофейней. Тускло-желтый фонарь, освещавший улицу за кофейней и прилегающий к ней дворик, выхватил из темноты утонченную фигуру в белом костюме. Муз вышел на середину двора и, распахнув крылья, поднялся в небо. Первые звездочки отразились в светло-золотых глазах, мир начал стремительно меняться, и ангел опустился на покрытую предутренним туманом набережную. Он спешил, ведь, если опоздать буквально на минуту, жизнь музыканта может пойти по совсем другому руслу. Через десять минут Муз уже сидел на подоконнике снаружи дома, прислушиваясь к разговору внутри: - Синьор, доброе утро! Мне было приказано доставить это немедленно. - Доброе… - Кристофорри подавил зевок и протянул руку за конвертом. - С вас 20 Чентезими! - Вот чертенок! Ну, держи… - Селиус покопался в карманах и, достав медную монетку, забрал-таки конверт у курьера. Муз удовлетворенно соскользнул с подоконника и, позволив ветру прогуляться в перьях, мягко коснулся подошвами туфель мостовой. Он решил неспешно пройтись по набережной, нежащейся в первых лучах рассвета. Взгляд прогуливающегося блондина приковал прибившийся к берегу белый листок. Он подошел к краю набережной и, наклонившись, извлек его из воды. Наскоро пробежал по нему взглядом, улыбнулся чему-то, сунул находку во внутренний карман пиджака и, размешивая ботинками стелящийся по земле туман, побрел навстречу рассвету.