***
— Я не поеду, — эти слова Креол говорил на протяжении всей предыдущей недели. Ванесса не пыталась переубедить, да и вообще все больше молчала, полностью погрузившись в изучение магии и игры с двухлетним Креолом-третьим. Тем не менее, с каждым днем слова звучали все менее уверенно, а сегодня утром недовольный и ворчливый шумер вместо неизменной финиковой косточки подкидывал на ладони ключи от автомобиля. Уже через пару часов черный джип выехал из гаража, попутно зацепив левую стенку. Вождение так и не стало сильной стороной бывшего архимага. После возвращения на Землю, он целыми днями сидел дома, медитируя и раздраженно перебирая варианты, которые могли бы позволить вернуть магию. А потом начались эти боли в груди. Тем не менее, водить машину Ванесса мужа все-таки научила. И даже научила пользоваться навигатором на самой новой модели дорогого мобильного телефона. В последние годы Креол отказывался ездить в город, и ничто не могло заставить его делать что-то нежеланное. Раньше мотивом неизменно была магия — ради нее архимаг был готов отгрызть себе не только руку, но и любые другие конечности. Сегодня из дома его вытащила назначенная Винсентом Мюрреем встреча. Конечно, Креол сослался на то, что хочет узнать использованное ненавистным психологом заклинание, но… — Я так ненавижу всех этих сволочей, — спокойно и как-то даже обреченно сказал Креол жене, когда через три часа вернулся домой. — Этих богов, демонов — всех их. Они просто играли со всеми нами. Как я мог так обмануться, жена? А ведь, может быть, тот самый Йог-Сотхотх был со мной куда более честен, чем Инанна. Но его я ненавижу тоже. Ванесса не знала, что на это ответить. Последний год она вообще часто не знала, что сказать. С Креолом никогда не было легко, у него всегда был трудный характер. И все-таки после потери магии стало куда тяжелее. Первое время девушка полностью погрузилась в обустройство жизни, беременность и после уход за малышом, не замечая происходящих с мужем изменений. Раньше было проще. Раньше Вон спорила с Креолом до хрипоты, кричала, скандалила, даже дралась. Теперь никак не могла пробиться через стену молчания, вечные медитации, направленный в потолок апатичный взгляд, периодически сменяющийся беспричинной яростью. И вот Креол заговорил. — Чертова психология, — криво усмехнулся он. — Но мне лучше, жена. Я снова могу дышать без боли. И я так всех ненавижу.***
Еще через две недели Креол начал рисовать. Он всегда был хорошим художником, хоть и не пытался развить свой талант. На страницах небольшого блокнота за вечер появлялось сразу несколько карандашных рисунков. Ванесса пыталась разузнать, что рисует муж, но он запирался в комнате и всегда носил блокнот при себе, как когда-то Книгу и магические инструменты. Любопытство девушки росло пропорционально количеству заполненных листов и вечеров, проведенных ее мужем в одиночестве. После очередной поездки к психологу — после третьего визита бывший архимаг перестал ворчать в адрес психологии и просто раз в неделю молча брал ключи от машины — Креол сел рядом с женой на диван, опустил голову ей на плечо и тяжело вздохнул. А потом в руку Ванессы ткнулся заветный блокнот. Он был небольшим, с простой темно-синей картонной обложкой и привязанным резинкой карандашом. Когда первый момент изумления остался в прошлом, девушка осторожно открыла первую страницу, кажется, готовая к чему угодно. Но к тому, что увидела в действительности, она все же оказалась не готова. Рисунки были однообразными. Графитово-серые, без единого цветного пятна, они отличались множеством мелких подробностей и, как ни странно, реалистичностью. Несмотря на миниатюрный формат, в них все дышало жизнью — Ванесса сразу узнала на первой из картин мрачные пейзажи Лэнга, черноту Кадафа и маленькую человеческую фигурку, едва выделяющуюся из темноты. Приглядевшись, возможно, можно было заметить детали, но это было не нужно. С первого взгляда становилось совершенно понятно, кто изображен в этом маленьком, сутулом человечке, несущим на руках безжизненное женское тело. На следующем листе была смерть. Нет, не тот, кто несколькими годами ранее пришел, чтобы провести Ванессу за Порог. Не перерождение, не переход из одного мира в другой, не воплощение души — окончательная, жуткая, одновременно отвратительная и мучительная Смерть, за которой нет ничего. Только пустота. Ванесса увидела на этом рисунке себя. Мертвую, с изуродованным предсмертной болью приоткрытым ртом, широко распахнутыми стеклянными глазами, кровавыми пузырями в уголках губ и спутанными волосами. Некоторые кости в теле были переломаны так, что их осколки распороли кожу и проступали в открытых ранах, живот оказался разрезан четырьмя огромными острыми когтями-лезвиями, и в этих разрезах можно было разглядеть внутренние органы. Это был конец. Никакие боги, никакие демиурги не смогли бы ничего изменить. Долгие несколько минут Ванесса боролась с фантазией, что вся ее жизнь в последние годы — лишь картинки, пришедшие во время смертельной агонии. Потом девушка перевернула страницу. Боль, отчаяние предыдущего рисунка сменились гневом и беспомощностью. На рисунке Креол изобразил самого себя. Его руки, грудь, ноги и шею сковывали тяжелые железные цепи. Сначала Ванессе почудилось, будто они сделаны из хладного железа, но уже через мгновение она поняла свою ошибку. Цепи были выкованы из адаманта. Ни единый другой металл в мире не был одновременно таким темным и таким блестящим. А еще этот металл — единственный из всех — нельзя было разорвать никаким усилием, никакой магией, никакой волей к жизни. И снова боль. Та самая боль в груди — на следующем листе снова был Креол. С большой рваной раной в области солнечного сплетения и занесенным над ней кинжалом. Ванесса хорошо помнила этот кинжал и до сих пор не могла забыть, насколько он острый. Такую рану он оставить не мог. Только заполнить. Совсем немного, чуть-чуть, чтобы пустота не была такой мучительной. Зажмурив глаза, девушка закрыла блокнот. Ее тошнило. Она больше не могла смотреть. Может быть, немного позже, когда серые глаза сидящего рядом Креола перестанут смотреть куда-то в пустоту, и его дыхание снова станет ровным и спокойным. Ванесса легонько погладила пальцами картонную обложку, положила блокнот на столик рядом с диваном, крепко прижалась к мужу и впервые за много лет горько разрыдалась, не в силах выразить чувства словами.***
— Мне так больно, жена, — прошло еще несколько недель, и Креол заговорил снова. В последние восемь дней бывший маг кричал по ночам — ему снились кошмары. Ванесса каждую ночь просыпалась от истошного крика мужа и иногда успевала заметить его широко распахнутые от ужаса глаза или полустертые дорожки слез на щеке. Но проходило мгновение, и остатки сна сменяло вполне обычное хмурое и раздраженное выражение лица. Вон ни разу не хватило смелости спросить, что же видел Креол в этом сне, а он сам ни разу не рассказал. И вот, после очередного кошмара, когда супруги молча лежали рядом, шумер осторожно прикоснулся к руке жены кончиками пальцев. Это прикосновение было настолько не в его характере, что Ванесса сразу напряглась. И потом Креол заговорил. — Мне не было так больно, даже когда я отгрыз себе руку. И когда мне отрубили голову, это тоже было намного проще, — было трудно понять, о чем идет речь, но девушка чувствовала важность происходящего и внимательно вслушивалась. — Чрево Тиамат, я всегда думал, что умею терпеть боль. Мерзкий старик Халай преподал мне немало уроков. Оказывается, я просто понятия не имел, что такое боль. Ванесса молчала. Она не знала, что сказать. — А я ведь люблю тебя, жена, знаешь это? — на секунду в хриплом голосе послышалась усмешка. — Проклятая Инанна все это время играла нами как ребенок деревянными солдатиками, она специально подгадала такое развитие событий. Я должен был полюбить, я просто не мог этого не сделать. Иначе бы все ее глупые планы пошли насмарку. Но, даже зная все это дерьмо, я продолжаю тебя любить. И ненавидеть. А потом снова любить. И снова ненавидеть. — Я тоже тебя люблю, — единственное, что можно было сказать в ответ. Креол мягко сжал ладонь жены и придвинулся ближе, так, что Ванесса кожей чувствовала исходящий от его тела жар. Все это было так непохоже на мужчину, за которого Вон выходила замуж, что хотелось просто зажмуриться и проснуться снова в цитадели власти в Иххарии, где прошло несколько лет счастливой супружеской жизни. — Кажется, вся моя жизнь — один непрекращающийся кошмар, — продолжил через несколько минут бывший архимаг. — Мне снится… многое снится, на самом деле. Наверное, в первую очередь боль. Я так долго учился ее не чувствовать, что, когда понадобилось снова начать хоть что-то ощущать, она заполнила все мое существование. Но, когда сон заканчивается, я снова и снова беспомощен. На месте того, что раньше было для меня всем — только пустота. Вместо магии, вместо того самого ощущения, которое делало меня живым — только ты. Ты, походя, уже не думая об этом, заклинанием создаешь иллюзию для плачущего сына, поджигаешь свечи за ужином, бегаешь по лесам в обличье пумы. Ты живешь. А мне остается только пустота и эта бесконечная боль. И я ненавижу тебя за это. Если бы я только знал… Если бы он только знал, то ни за что не стал бы ее спасать — поняла Ванесса. От этого понимания защипало глаза и в горле возник комок обиды. Но девушка очень хорошо знала, о чем говорит муж. Она давно уже оценила, что значит быть магом. И, несмотря на то, что добилась куда меньшего, чем когда-то Креол, уже с трудом представляла свою жизнь без магии. А ведь муж рос в древнем Шумере, рос сыном и внуком архимагов, не знающим другой жизни. — А впрочем, нет, жена. Я бы сделал все то же самое, — Креол усмехнулся. — Разве что не ждал бы так долго и женился на тебе еще в монастыре моего сумасшедшего деда. И, может быть, послал бы куда подальше и Инанну, и Йог-Сотхотха, пока еще думал, что могу говорить с ними на равных. Поцелуй был соленым от слез. Ванесса под страхом смерти не смогла бы сказать, были ли это только ее слезы. — Кто бы мог подумать, что психология это так больно, — уже сквозь сон донеслись до девушки негромкие слова.***
Мягкие кошачьи лапы бесшумно оставляли следы на снегу. Кошка — на этот раз Ванесса не стала принимать свое фельги и выбрала форму обычной полосатой кошки — подошла к каменной стене, запрыгнула на подоконник, стараясь не задеть когтями металлические части окна, и осторожно заглянула внутрь дома. Кажется, ей удалось остаться незамеченной. Обостренный в зверином обличье слух уловил негромкую песенку и сонный детский голосок. В соседней комнате Хубаксис пел колыбельную сыну своего хозяина, а тот, уже засыпая, продолжал о чем-то говорить. Ванесса мысленно улыбнулась, но тут же вспомнила, зачем она здесь. Она наблюдала за Креолом. Муж сидел в кресле. На столике перед ним стояла простая белая свеча. Язычок пламени горел ярко, изредка подергиваясь от легких порывов ветра. Пусть у него получится — загадала про себя Ванесса. Она оставалась неподвижной, но маленькое кошачье сердце ускорило свой бег, а дыхание стало редким и прерывистым. Только бы получилось — билась в голове одна-единственная мысль. Верить в успех было очень трудно. Предыдущая череда неудач сильно отразилась на этой вере, но каждый раз девушка вспоминала старого друга, паладина, и надежда вновь вспыхивала внутри. Ведь это Креол. Ему всегда удавалось невозможное. Задумавшись, Ванесса едва не пропустила момент, когда свеча вдруг погасла. Погасла? Серая кошка пугливо тряхнула головой, а потом едва не свалилась с подоконника. Погасла! И ее погасил не ветер — это бы девушка заметила точно. А через мгновение Креол громко застонал, его тело свело судорогой. Потом начался кашель. Надрывный, сгибающий тело пополам, оставляющий кровавые капли на светлом рукаве рубашки. Казалось, будто Креол пытался выплюнуть собственные легкие, а вместе с ними и душу. Не помня себя от ужаса, его жена соскочила с подоконника и поскакала в дом, на бегу пытаясь вспомнить, как возвращать человеческий облик с такой разницей масс. Она давно все это знала наизусть, уже год как легко принимала облик любого из кошачьих, но сейчас… сейчас она помнила только то, что Креолу нужна помощь. Девушку переполняли эмоции — для магии нужно было спокойствие и способность сосредоточиться. — Ты опять смотрела? — скорее утверждение, чем вопрос. Голос мужа был хриплым и тихим. Когда кошка ворвалась в комнату, Креол уже немного оправился. Он все еще был смертельно бледен, а в уголках губ осталась кровь, но Ванесса наконец-то смогла выдохнуть. Муж был жив. И, кажется, не собирался оставлять этот мир несмотря ни на что. — Ты так меня напугал. Это было так… — Я просил не смотреть, — Креол скрестил руки на груди и отвел глаза, не в силах выдерживать наполненный пережитым страхом взгляд супруги. Он не стал больше ничего говорить. У него получилось. Впервые получилось. Но, Мардук всемогущий, как же это было больно. Невыносимо больно. И, в отличие от всех прошлых лет, сейчас нельзя было заблокировать эту боль, отстраниться от нее, задержать дыхание. Ее нужно было прожить, прочувствовать — целиком, во всей полноте. Ведь боль не может быть бесконечной, правда? Креол уже знал, помнил по предыдущим встречам с психологом, что после боли придет страх. Такой же всепоглощающий как боль, сковывающий адамантовыми цепями, не дающий пошевелить даже пальцем. А потом будут почти еще не знакомые, но ничуть не менее сильные чувства — вина, стыд, горе, отвращение, беспомощность. Потом бессильная ярость, не находящая выхода ненависть. Креол выдержит. Он сможет. Если только жена не будет смотреть на него такими испуганными глазами и беззвучно плакать по ночам.***
Холодно. Лед окружал Креола огромной глыбой, лед наполнял вены, артерии и сосуды. Лед был внутри застывшего сердца, льдом и снежно-белым инеем была покрыта кожа, губы, открытые глаза. Наверное, так чувствовал себя Саккакх, когда лежал внутри огромной горы, скованный льдом. Он был темным богом, но даже богам иногда бывает холодно. И страшно. Это просто сон — мелькнула мысль. Мелькнула и исчезла, поглощенная все тем же холодом. Ощущение было знакомым. Давно известным, постоянно маячащим где-то на краю сознания, то становящимся чуть более реальным, то вновь отступающим в глубины разума. Когда-то это уже случалось. Креол уже лежал вот так, не способный пошевелить даже пальцем, и всепоглощающий холод уже наполнял каждую клеточку его тела. И этот страх. Невероятным усилием воли мужчина уцепился за это чувство, погружаясь в него полностью. Вспоминая. Но тут руки коснулось что-то тёплое. Кто-то тёплый, живой, близкий был рядом. И в голове появилась не мысль даже — знание. Тогда он тоже был не один. Там тоже был ещё кто-то. Он старел. Медленно, но неуклонно. С каждым новым днем тело все больше сопротивлялось жизни, с каждым мгновением все сильнее ощущалась слабость — дыхание смерти. И никакая магия, никакие тайные знания не могли задержать наступление старости. Ничто на свете не могло изменить когда-то подписанный по глупости договор. А за порогом ждали тысячелетия мрака и мучений. Лэнг. Был один-единственный способ изменить судьбу. Обмануть, обойти уже предначертанное теми, кто несоизмеримо выше самого сильного мага. Но для этого все равно нужно было умереть. Уже много десятилетий Креол не боялся ничего и никого — точнее он научил себя не чувствовать страха, подменять его гневом, раздражением, насмешкой. Но невозможно не бояться смерти. Невозможно, пока ты остаёшься человеком, будь ты хоть трижды архимаг. Лежать в саркофаге было холодно. Выпитый эликсир начинал действовать, и первым его эффектом было оцепенение. Креол продолжал чувствовать свое тело, каждую его клеточку, но не мог даже моргнуть. Он чувствовал, как все реже и реже бьётся его сердце, как замедляет движение кровь в венах и артериях. Он чувствовал, что умирает. И с каждой долей мгновения становилось все холоднее и холоднее. Но рядом с саркофагом стоял маленький ларец с джинном внутри. И это знание позволяло сохранять угасающий разум. Креол был не один. Он умирал не в одиночестве.***
Первые успехи были болезненными. Каждый зажженный огонёк на свече, каждое поднятие финиковой косточки — действия, доступные любому зелёному новичку, если только у него была хоть крупица магического дара — сопровождались приступами острой боли, раздирающим лёгкие кашлем, привкусом крови на языке. Иногда вместе с ощущением силы приходили другие чувства. Вместе с психологом Креол научился различать их оттенки, связывать их с телесными ощущениями и различными заклинаниями. В жизни мага появились нежность и стеснение, обида и растерянность, стыд, вина, умиление, радость, опасение и изумление, горечь потери и досада поражения, страх, печаль и ненависть, волнение и благодарность, отвращение, тревога, смущение, гордость, облегчение, тоска по несбывшемуся, уважение, возбуждение и скука. Теперь магия самым логичным и одновременно парадоксальным образом вытекала из состояний, ощущений. Самым первым, фоновым, постоянно маячищим где-то на границе сознания была боль, и именно она ощущалась при попытке использовать силу. Боль часто сопровождал страх, и бороться с ним, не подавляя, не остраняясь, принимая свою слабость, беспомощность было куда тяжелее, чем вытерпеть боль. Часто Креол терпел неудачи, отступал, но день за днем пробовал снова и снова, и снова. И постепенно становилось проще, боль рассеивалась, а вместе со страхом приходила неуверенная пока ещё радость, хрупкое переживание восторга и трепета. Выражать происходящее словами было трудно. Но Креол рисовал. Его рисунки становились все более живыми, постепенно в них добавилось цвета, а в сюжетах поубавилось мрачности. Некоторые из них получалось даже описать, пока коротко и обрывочно, почти бессвязно. Свой блокнот, уже третий по счету, маг часто показывал жене. Они мало говорили об этом, но сидя на диване рядом и просматривая страницы, незаметно становились все ближе друг другу. Ванесса научилась молча быть рядом, когда тени прошлого преследовали её мужа во снах и наяву. Кое-что Креол не хотел делить ни с кем, и для этих переживаний у него был отдельная, маленькая чёрная тетрадь, обычно лежащая в ящике компьютерного стола. Основную часть времени теперь у него занимали вполне обыденные, бытовые дела. Вместе с Ванессой они играли с маленьким сыном и читали с ним сказки, выезжали купаться на озеро, с руганью и криками учились жарить правильные стейки. Жизнь постепенно наполнялась новыми событиями, местами и даже знакомствами. И если раньше Креол пытался подстроить реальность под свои представления о ней, то теперь с интересом приглядывался к тому, как живут на Земле другие люди, к их обычаям, традициям, шуткам. Иногда, впрочем, на мага накатывали мрачные, тяжёлые состояния, вновь хотелось выть от тоски и безысходности, швыряться предметами и сжечь все на расстоянии километра вокруг, но тут на помощь неизменно приходил неунывающий и жутко раздражающий Хубаксис. И однажды, через три года после первого успеха, Креол проснулся посреди ночи с ощущением, что его магия вернулась. Полностью, не кусочками, не жалкими осколками, как это бывало раньше. Впервые с тех пор, как мужчина начертил тайный киигский рисунок, отказываясь от части себя, он чувствовал себя целым. Нет, не так. Он чувствовал себя куда более целым, чем когда бы то ни было раньше. Он был собой — архимагом и одновременно человеком по имени Креол, мужем, отцом, другом. Ощущение длилось не больше минуты. Но теперь Креол точно знал — оно ещё вернётся. И однажды останется с ним до конца его дней.