Эскапада

      Из раскрытого настежь окна доносится стрекот цикад и смех детей. Сонно моргая и пытаясь сдержать зевок, Ута садится, осматривая комнату. Рядом, на жестком матрасе без постельного белья и подушек, лежит и посапывает обнаженный Фурута. Взгляд Уты блуждает по его длинной шее и костистым ключицам. Он с интересом разглядывает его, отмечая про себя, что у Фуруты красивые уши и воображение услужливо рисует крупные серьги на них. Его мысли прерывает мямлящий что-то во сне Фурута.       Нужно уходить. Ута слишком задержался.       Он поднимается в полный рост — матрас скрипит под его весом, — перешагивает через спящего Фуруту и осторожно ступает на пыльный пол, заляпанный засохшими пятнами крови. Потягиваясь, Ута замечает картину в витражной раме, кособоко висящую на стене. Подойдя ближе, он проводит указательным пальцем по полотну, изучая шероховатую поверхность.       В комнате пахнет затхлостью, занавески колышутся от слабого ветерка, в окно льется яркий свет солнца, пылинки медленно витают в воздухе и оседают на пол, на картонные коробки с вещами. Ута присаживается перед одной, раскрывает: внутри обнаруживаются виниловые пластинки. Он рассматривает их, одну за другой вытаскивая, вчитываясь в названия композиций. Выбрав пластинку, поднимается с колен и направляется в другую комнату — вчера ночью Ута мельком увидел уже подключенный к электросети старый виниловый проигрыватель, будто бы Фурута слушает в свободное время классику и планирует свержение общественного строя под сонаты Мауро и увертюры Кальмана. Позабавленный, Ута фыркает. Хотел бы он насладиться этим зрелищем.       Покусывая нижнюю губу, он аккуратно устанавливает пластинку, опускает рычажок и ставит иглу в предназначенное для этого место. Проигрыватель издает характерные звуки, игла медленно «читает» музыку, играет джаз. Эта композиция приходится Уте по душе — созвучна настроению.       Фурута переехал сюда несколько дней назад, но не удосужился разобрать вещи. Ута размышляет о других жильцах, обитавших ранее в этой маленькой квартирке с окнами, выходящими на восточную сторону. Каждый из них, обживая жилище, внес свою «лепту» колоритными предметами в виде винилового проигрывателя, книжной полки с художественной литературой или той картины в витражной раме. Но больше Уте нравится ширма из рисовой бумаги с нарисованными журавлями, что одиноко стоит в этой маленькой комнате и заполняет собой почти все пространство.       Слушая музыку, в голове Уты мелькают непрошенное воспоминание прошлой ночи: потный после секса Фурута подходит вплотную к Уте, растягивая губы в соблазнительной улыбке, в его руке что-то поблескивает, привлекая все внимание.       — Куинке-сталь, — поясняет Фурута, подкидывая метательный нож вверх. Он умело ловит его за рукоять и, не страшась, подносит к лицу Уты, едва касается острым лезвием щеки, ведет по ней вверх, огибает дуги бровей, внимательно отслеживая хищным взглядом любые изменения в выражении лица Уты. — Как тебе?       Он впечатлен. У него моментально пересыхает во рту, а сердце сбивается с привычного ритма.       — Занятно, — откликается шепотом Ута.       Острие ножа касается губ, Ута послушно открывая рот шире, впускает. Холодная сталь скользит по языку, ласкает, а у него внутри тела, словно гудят провода: кровь в жилах закипает, член становится тяжелым. Все его инстинкты кричат ему об опасности; этот ублюдок может и выкинуть какой-нибудь фокус, но Ута, точно завороженный, стоит и принимает все то, что хочет дать ему Фурута.       Одаряя красноречивым взглядом, Фурута понимающе улыбается, вытаскивая изо рта Уты влажный от слюны нож. Медленно, словно давая возможность остановить его, протягивает руку с оружием и наносит первый порез вдоль живота. Ута шипит сквозь зубы, кровь тонкой яркой полосой устремляется вниз по лобку и члену, и Фурута опускается на колени перед ним, жадно слизывает капли, пока рана не затягивается. Он так несдержанно и шумно выражает свой восторг: рычит и шепчет похвалу.       Взгляд Уты прикован к нему и он не в силах отвести его. Он чувствует, как сердце бешено колотится у самого горла, как тугая пружина возбуждения раскручивается в паху.       Фурута оставляет глубокую рану на внутренней стороне бедра и, присосавшись, большими глотками пьет кровь. Крупные капли падают на пол, Фурута их случайно размазывает коленями, когда приближается ближе, тянется губами к животу, а кончиком ножа тягуче ведет по члену, ощутимо надавливая. Он ласково трется о окровавленную ногу, пачкает лицо и волосы, пока регенерация стягивает края жгущей раны.       — Ута-сан такой невкусный, — вдруг раздается в тишине осипший голос Фуруты; его какуган вспыхивает в темноте красным.       Ута сдерживает рвущиеся наружу стоны — то ли боли, то ли наслаждения, — дышит часто-часто и наблюдает за закатывающимися от удовольствия глазами Фуруты. Хватая его за волосы, Ута отстраняет его от себя, Фурута протестующе ворчит, по его опухшим губам стекает слюна вперемешку с кровью.       В Уте борются два желания: ударить Фуруту или поцеловать. Он хочет сделать ему больно, хочет трахнуть его еще раз.       Ута стонет, запрокидывая голову вверх, когда Фурута с размаху вонзает нож в вытатуированное солнце на груди; лезвие входит в плоть мягко, как в сливочное масло. Фурута, надавливая на рукоять, старается затолкать как можно глубже, проворачивая им то влево, то вправо. Нож с чавканьем выходит из раны, и кровь брызжет, струится вниз, окрашивая красным флёром чернильное солнце.       — Совсем несъедобный, — говорит Фурута, в уголках его губ зарождается нахальная и неприятная улыбка. — Отвратный, я бы сказал.       Он трогает глубокую рану и подставляет к ней ладонь, собирая хлещущую кровь, выпивает ее одним длинным глотком, подчеркнуто обсасывает испачканные пальцы. Фурута обводит, надавливая кончиком ножа, контуры татуировок на левом предплечье. Ута не может вдохнуть полной грудью, напряжение и удовольствие, перемежаемое болью, наполняет его до краев. Он не выдерживает: резко хватает Фуруту за горло и толкает в сторону. Тот сильно бьется головой о стену, шумно сглатывая. Ута прикусывает его губу и слышит низкий гортанный стон.       Их обоих не на шутку завела эта опасная игра.       Обжигающее садистское желание ревет в нем. Ута выхватывает из ослабевшей руки Фуруты нож, намеренно медлит, рассматривая его.       — Играешь с огнем — будь готов к ожогам, — рычит Ута, упиваясь каждым произнесенным словом. — Теперь я попробую тебя, Фурута-кун. Он легко целует его в висок, Фурута дрожит от возбуждения и всхлипывает, Ута хмелеет от исступления, разливающегося по его нутру...       Пластинку заедает. Этот отвратительный звук вырывает его из воспоминаний в настоящее время. Ута, придя в себя, выглядывает в дверной проем и видит проснувшегося Фуруту.       — Лучше бы вы, Ута-сан, меня разбудили поцелуем, — охрипшим спросонья голосом жалуется он и машет ладонью в неопределенном жесте.       — Поцелуи по утрам оставь влюбленным, — отзывается Ута, ухмыляясь.       Пройдя в комнату, он поднимает с пыльного пола свою одежду, отряхивает ее и неспешно одевается, чувствуя на себе прожигающий взгляд.       — Вы такой циник, Ута-сан, — мурлычет Фурута, удобно устраивая локоть под щекой.       — Цинизм доказывает наличие интеллекта, — парирует Ута, натягивая на себя футболку.       Он не прощается. Выходит из чужой затхлой квартиры, хлопая дверью, оставляет за ней хохот Фуруты и звуки заевшей пластинки.