Интроверт

      Негромко и шумно жужжали лопасти вентилятора, пробегая множество кругов за секунду, равномерно, с такой же скоростью наматывая счёт на электричество, которое сегодня получит начальник, заранее заготавливающий речь о расточительстве нечестивых рабочих. Сегодня была жара и духота в офисах, потому Денис даже не оглядывался на время, в уме рассчитывая примерные часы прихода злого, словно ненавидящего весь род человеческий, босса, а безмолвно и нудно чертил линии на красном графике затрат и расходов.       Между собою громко перекрикивались офисные планктоны с разных концов помещения, а соседи поближе басисто смеялись над очередной шуткой в газете, явно находясь на перерыве. А Денису перерыв не нужен, он готов работать за графиками неделями, высчитывая в уме сотни цифр, исправляя или зачеркивая планы расходов, либо приписывая их справа, понимая новую ошибку. Лишь спустя час очередной график выходит чистым, переписанным с изрисованного и перечерченного листа. Тяжела работа в бухгалтерии, но проста для приноровившегося зомби в галстуке.       И тяжела для таких, как Денис, работа в компаниях, сбивавшая все числа и цифры в голове одним лишь словом или звуком, произнесённым в тему работы или по отвлечению. Невозможно постоянно слышать, как жена изменяет несчастному романтику или сынок раболепствующего перед начальником папаши не желает идти по его стопам, вместо этого попусту теряя время в толстых томах по анатомическим строениям тел, на лекциях известного хирурга, спасавшего жизни множества таких же малоподвижных планктонов в будках, как и Дениса. Неужели не существует для них такого понятия, как работать молча, и не бесить измазанного в чернилах ручки парня, который уже три раза подряд зачеркнул правильные подсчеты и теперь вынужден переписывать их заново, ненавидя мир за первую ошибку на следующем холсте, понимая, что ни одну работу единожды он не выполнит, и ему остается лишь дважды чертить одно и тоже, один из листов оставляя в грязном виде, а второй откладывая в стопку готовых, перфекционнистически-аккуратно выполненных работ. Стопка была уже высокая, всего пару сантиментов не достававшая до полуметра.       Такие как Денис, как и начальник, тоже ненавидят весь мир, когда со стороны нетронутых листов уже целый месяц всё лежит нетронутым, словно листы не убывали, а лишь создавались за счет неправильно покатившегося по наклонной поверхности закона о сохранении энергии и, явно по аналогии, бумаг. Такие, как Денис, ненавидящие всё беззаботно болтливое по сторонам, тоже, как и он сам, надевая маску официальной улыбки, в уме посылая каждого в пеший поход в свою кабину работать, а в реальности лишь отрицательно качая головой особо надоедливым коллегам, мол, занят сильно.       Таким образом, автоматом поднеся руку к очередному чистому листочку, Денис услышал голос безызвестного его памяти коллеги и немым красноречивым взглядом скользнул по неопрятной рубахе вошедшего.       — Хей, Ден, ты вообще отдыхаешь? Так много всего сделал, но за сегодня не перекусил даже!       Лаконично бросил взгляд на недоеденный бутерброд в опасной близости к краям офисного стола, после на тощего, с полурыжей-полублондинистой головой парня. Они ровесники, даже вместе учились. Но имени его Денис не знает уже более одиннадцати лет. Он планировал пойти на одиночку-юриста, чтобы судить всех за прерванный его покой, но, по роковой случайности, угодил в эту синюю будку чертить бумаги, составлять графики на каждый чертов день, чтобы потом их можно было с чистой совестью унести в макулатуру на переработку в нечто полезное, как говорят по телевизорам, хроникам прошлого века. Неясно вообще, каким раком в «будущем веке»-то голографические проекции не изобрели, чтобы размерами айфонов мериться, словно мужскими стержнями. Где эти гребаные роботы, которые угрожают забрать работу у миллионов людей? Денис сейчас крайне не против такой «тирании» в этот момент, чтобы хоть немного перестать изображать запертую в компании каракатицу с четырьмя хватательными конечностями, на каждой из которых были по два листа, ботинка и жвачки на подошве.       — Молчание — признак согласия? Экий молчун, сколь тебя помню, ты всегда был хорошим слушателем, за что я с тобою всегда и везде ходил. Помнишь, я рассказывал, как я нашел большую змею в деревне? Не помнишь? Вот послушай…       Безымянный принялся яростно жестикулировать, что-то рассказывая, пребывая в галлюциногенно-ностальгическом оргазме, вспоминая этот злосчастный момент в его жизни, который столь срочно надо было пересказать всему миру. Его руки махали по всей кабине, создавая столь мощный поток ветров, что Денису с проклятиями и кознями в уме приходилось ловить листы у самого пола или, пугая уставшей и злой физиономией, высовываться из-за дверей, хватая чертежи у самого носа зазевавшегося невольного слушателя бесконечной аудиокниги, что никогда не затыкалась, ибо этот голос преследовал Дениса всю его жизнь, мешая и портя работу в абсолютно всех случаях, и даже сейчас, видя явственно ровный и четкий отпечаток ботинка, чей след подозрительно был похож на след собственной подошвы, он понимал, что все идёт в ад и пора снова переделывать этот график. А ведь дата этого плана уже давно вышла за пределы мироздания и современности, и не стоило сомневаться, что в то время, если этот лист не пожелтеет и не разложится в муку, то точно не понадобится среди футуристической реальности. И тем более, если ни одна компания не проживала более века, не разорившись, так какого, спрашивается, чёрта, придумали этот бюрократический ад?!       Бухгалтерия остается собою, потому, высчитывая на калькуляторе излишки четырехзначной месячной зарплаты, дабы сохранить фирму, Денис идёт на великую жертву, уменьшая сумму дохода простого рабочего, коим являлся неумолкший до этой поры, как гласил его бейджик, «Доставщик» втрое, и треть его зарплаты приписывая к колоночке рядом со своим именем, остальную даруя, как манну небесную, всем соседям этого языкастого кровопийцы, коему всласть вызывать кровь из ушей.       Уже ушло три часа, а он никак не умолкал. Змея явно оказалась дохлой, раз он до сей поры живой. А судя по громким возгласам, ещё и явно неслыханной экзотикой, что Денис даже удивлялся, как он не снёс её ученым, чтобы наконец-то не мешать работать и сидеть бы себе дома, смотреть свой зомбоящик или компухтер, или с чем ещё там играются взрослые дядьки на досуге? И уже три часа с половиной, а из готовых листов вышли только два десятка. Заметив курьера, опасливо просунувшего голову в кабину, Денис принялся воображать, куда засунет неудачные дубли документов ему и рыже-белой трещотке. Ибо даже за каждый второй неверный, грязный документ могут засунуть свернутую в палочку зарплату во то место, куда норовят попасть все современные мальчики из китайских или японских мультиков. Но он не боялся такой угрозы. Его зарплата столь мала, что он даже не почувствует никакого огорчения, равно как и удовлетворения от получки. Ведь, по количеству графиков, он уже успеет больше половины затолкнуть в сортир, и только тогда его душа будет чиста и в гармонии с природой, где царят печатные машинки и злые боссы, орущие на своих подчинённых.       — И, таким образом, я просто убежал от неё! — самозабвенно продолжал он. — А потом прошла пара лет и я только сейчас понял, что это всего лишь был уж! Представляешь? Ужик!       Время было вечернее, и каждый офисный планктон уже оставлял насиженное и нагретое место, собирал свои пожитки. И, отдавая дань раболепия пред портретом толстого, усатого дяди-начальника, каждый спешил к выходу, словно надеясь, что за скорость им будет прибавка. А лифт-то давно уже не работает, лишь открывается и закрывается, но изнутри оттуда никто живым не выйдет… Опять электрика вызывать…       — Этаж десятый, единственный лифт до первого, снова застрял. — рокочущий, демонический хрип от усердного молчания вышел вместе с воздухом из горла Дениса и затух, как вулкан, навечно, пока снова кто-нибудь там не застрянет всей толпой. После, он просто взял небольшую черную сумку с кошельком и документами в нем и заторопился на выход.       — Дак ты ж разговариваешь, оказывается??? Не, ты точно не интроверт, я это уже как восьмой год тебе твержу! — он видел, как безмолвно и с лицом ненависти на весь мир уходил его молчаливый друг детства, и только тогда шепнул про себя. — А всё-таки, ты хороший слушатель… И ни разу не выдал ни одного моего позора…