Учитель-мафиози РеПОРН!

      Первым делом она завязывает ему глаза.       Мукуро вздыхает и не сопротивляется. Это даже интересно. Необычно.       Потом дело за руками. Селе обхватывает его запястья мягкими фиксаторами — с наручниками у него по понятным причинам не складывается. Она наклоняется прямо над ним, касается его груди своей, обнажëнной. Он ухмыляется и машинально тянется к ней, но одна рука уже привязана, и он уступает, не дёргается. Борется с желанием прикоснуться. Потрогать. Сжать.       Он вздыхает громче, ёрзает по кровати. Слышит над ухом тихий смешок — Селе, кажется, всем довольна.       А он — не очень, потому что закончив с руками, она пропадает, исчезает из его маленького мирка. Мукуро слышит еë, ощущает в комнате, изнемогает от желания еë прикосновения. В полной темноте не хватает именно их.       Потом он чувствует. Легонькие касания, пальцами по шрамам на груди — по большому и некрасивому, по маленьким и симметричным. Селе изучает их пальцами, а потом — губами, влажно и жарко касается кожи, может, прикусывает.       Выдыхает жарко и чуть дёргано, и Мукуро тоже дёргается.       — Ты такой красивый, — мурлычет она куда-то под ребра с левой стороны груди.       — Я знаю, — ехидно отвечает Мукуро, но на самом деле это очень приятно, слышать такое подтверждение.       Что он — красивый. Хороший. Правильный.       — А знаешь, что ещё у тебя красивое? — вибрирующе-низким шёпотом спрашивает она и ведëт, ведëт раскрытой ладонью вниз от груди, по животу и лобку, и он невольно подаëтся к еë руке.       Она едва задевает член кончиками пальцев и убирает руку. Мукуро возмущëнно ворчит, чувствуя, что тот уже твердеет. Ещë бы, когда она касалась его грудью, когда так изучала.       Мукуро слышит, как она вбирает воздух через нос, резко и шумно. Шевелится, снова касается его, уже не так легко — настойчиво. Проминает другие шрамы, снова возвращается к тем, с которых начала. Затвердевшие соски то и дело скользят по его животу, и от каждого касания мышцы сокращаются, а член всë больше твердеет. Он не знает, в какой позе она на нëм — она над ним — но в какой-то момент чувствует еë, задевает головкой, наверное, бедро.       Селе отвлекается от шрамов, замирает, и, он чувствует, — шевелится.       И прижимает его член к себе, к, судя по всему, внутренней стороне бедра. Прижимает ладонью и двигается, позволяет ему проскользить в мягких тисках.       Это какое-то мучение, потому что едва он подается выше, как она снова сдвигается, оставляя его без внимания.       — Не спеши, — велит она и вдруг садится к нему на живот. Не полностью, придерживает себя на коленях, но достаточно, чтобы он ощутил трепещущий жар её влагалища, раскрытого из-за того, как она сидит, елозит по нему.       Мукуро то ли стонет, то ли рычит, возмущëнно и требовательно.       Терпит, конечно — он обещал позволить ей делать с собой всё, что угодно. Но из-за отсутствия зрения и подвижности и без того его высокая тактильная чувствительность обостряется ещë сильнее. Он хочет в неë, внутрь, войти медленно и целиком, замереть, привыкая, а потом двигаться и двигаться, без остановки.       Его член, кажется, уже болит от напряжения и желания. Но Селе не обращает на него внимания, занятая его телом.       — Какой же ты красивый, — повторяет она и скользит языком по коже, оставляет лёгкие поцелуи-бабочки.       В её голосе — искреннее восхищение, такое тягучее и сладкое, что он не сдерживается, стонет. Двигает тазом в бессильной попытке достать недостижимое, жаркое, но увы, он здесь бессилен.       — Селе, — просит Мукуро, и голос его хрипит от возбуждения. — Я переоценил себя.       Она не отвечает, смеётся только и — встаëт. Мукуро замирает, ожидая, предвкушая, что вот-вот она опустится на него, позволяя войти, впустит в себя.       Но чувствует губы на лобке, изучающие очередной шрам, и обиженно, возмущëнно шипит сквозь зубы.       Он не против, если Селе возьмёт его в рот. Губы у неё мягкие и податливые, нежные, припухшие. Она так легко и вкусно обхватывает ими головку, словно леденец, медленно-медленно выпускает, целует и почти причмокивает.       От возбуждения член, стоящий колом, уже болит.       — Се-еле-е, — с угрожающими — иначе не выходит — нотками просит он. — Я тебя хочу.       — Я тебя тоже, — шепчет она ему в кожу, тоже немного хрипло, и ему сразу представляется, какая она сейчас влажная и горячая, как внутри неë хорошо. Он любит брать еë спереди и сзади, придерживая за еë невозможные, невероятные ягодицы — мягкие, полные, которые так и просятся к нему в руки. И тоже дразнит, не входит сразу, а трëтся членом о них, пачкая смазкой, с удовольствием слушая, как она недовольно хнычет…       Сейчас готов хныкать Мукуро, но она не сдаëтся так быстро, как и он. Проходится, кажется, по каждому шрамику, с восторгом и восхищением. Изучает, целует и постанывает так, что ему кажется, давно уже ласкает себя сама, без его участия.       Это возмутительно, и Мукуро снова дёргается. Тянется всем своим существом, и она наконец решает смилостивиться.       Перед тем, как взять его в рот, Селе всегда убирает за ухо прядь волос. Такой невинный жест, от которого у него в голове сразу становится пусто: представляет, как через мгновение еë губы коснутся его члена.       И сейчас он не видит, но знает, что она сделала именно так.       Селе не берëт его глубоко, помогает себе рукой, влажной, но — он чувствует — это не смазка. Не слюна. О, дьявол, вдруг понимает он, она ведь ласкала себя, и теперь этой самой рукой дрочит ему.       Мукуро приходится стиснуть зубы, потому что это осознание чертовски заводит. А ему уже дальше некуда, только толкаться в еë жаркий рот, слепо, не осознавая себя. Он действительно слеп, и от этого ощущения кроют, как наркотики. Он чувствует еë ноготки, которыми она слегка царапает мошонку, ощущает мягкий жар еë рта, когда Селе берёт его поглубже. Чуть сгибает ногу от невыносимых ощущений, и она вдруг прижимается к его колену жаркой, горящей промежностью и стонет прямо с членом во рту. От вибраций у него перехватывает дыхание, и Мукуро уже почти готов кончить.       Она бесстыдно трëтся о его колено, влажно и жарко, ритмично, даже забывая двигать рукой то и дело, постанывая — и он тоже стонет, не в силах это вынести.       Селе не даëт ему совсем чуть-чуть. Отстраняется, и Мукуро громко, в голос стонет, скрипит зубами от обиды — ещë чуть-чуть, ещë немножечко!       Но потом Селе садится на него, разом вбирая в себя, охает. Она действительно мокрая и скользкая внутри, и когда начинает двигаться, там всë хлюпает. Он запрокидывает голову, стонет низко, гортанно, чувствуя как бьются о его пах еë мягкие, прекрасные ягодицы. Стонет громко, рвëтся, пытаясь прикоснуться, сжать, смять, но не может.       Селе вбирает его всего, двигается так, как хочет, стонет, хнычет, упирается ладонями в его живот, скребëт ногтями. И он там, внутри, трëтся о стенки, достаëт до, кажется, самой матки.       И кончает.       Бурно и обильно, заполняя еë целиком. Задыхается от этого, не в силах даже стонать, изнемогая от желания потрогать еë, прикоснуться, хоть как. Селе кончает следом, всхлипывает, замирая и напрягаясь, ритмично сжимается внутри, и почему-то ему кажется, что от этого его сперма выплёскивается из неë прямо на простынь. Наверное.       Когда она стягивает повязку, Мукуро слепо щурится от света — правый глаз всегда реагирует хуже. Но потом, едва глаза привыкают, он видит её раскрасневшееся лицо, яркие губы, приоткрытый рот и довольный взгляд.       — Поцелуй меня, — просит Мукуро, всë так же не в силах пошевелиться.       И закрывает глаза, когда она накрывает его губы своими.