***
Томас подскакивает на месте от возгласов матери, после того как ей сообщают, что он поступил в Эллингтон, так ещё и сдал вступительные с наивысшим баллом. Томас не помнит, когда чувствовал себя таким счастливым. Наверное, миллиарды лет назад. Слабо верится, что смог. Но смог ведь. Сами вступительные оказались изнурительными, а учитывая тот факт, что Томас отчаянно хотел поступить именно на факультет архитектуры, ему приходилось упорно набивать руку и весь год рисовать, рисовать, рисовать. И само рисование уже поперёк горла, хотя ещё и семестра не проучился, но это важной составляющей не играет, потому что Томаса интересует вовсе не это. Он хочет, он мечтает создавать что-то новое, копаться в чертежах, до боли в глазах высчитывать каждый миллиметр, чтобы точно и без падений. Пытаться привносить уникальность в уже созданное, оставить частичку себя на проектах, продвигать оригинальное и, может, иногда невозможное. Это всегда казалось чем-то родным. Создавать с нуля, собственное — в этом Томас оживает, этим он дышит и живёт. И Томас ждал. Он ждал, когда двери перед ним откроются, когда он зайдёт в тот же непримечательный по цветам университет, но уже как студент. Как познакомится с единомышленниками, получит новый опыт, наберётся знаний. Это непреодолимое чувство восторженного ожидания пробуждают рвение и силу, которые раннее никогда не познавал, потому что в жизни в принципе ничего так не хотелось. И раньше Томас не чувствовал себя таким готовым к чему-то, никогда ещё не ощущал внутри такой свободы. В особенности когда узнал, что к университету Эллингтон приставлено общежитие. Не то чтобы Томасу хотелось толкаться с другими ребятами на общей кухне каждое утро, стоять в очереди на помыться или обнаружить однажды съеденный ужин кем-то другим, но перспектива сбежать из собственного дома иногда окрыляет сильнее самого поступления. Постоянный контроль и строгость Кассандры Нейланд — Томас больше не может этого выносить. Никогда не мог. И каждый раз, когда мать грозится кулаками, когда запирает его дома, ему хочется снести все двери с петель, пробить стены, пускай даже все кости окажутся переломаны. Он просто хочет убежать. От всего. И сейчас такая возможность дурманит до опьянения. Одним резким движением открыв заднюю дверь автомобиля и вытащив рюкзак, Томас в забвении мчится по ступенькам, спотыкаясь через одну. Чёрт. Столько нового. Интересно, как выглядит общежитие? Будут ли преподаватели приветливыми? Достаточно опытными? Будет ли еда в столовой вкусной или придётся закупаться лапшой быстрого приготовления и есть её в своей комнате, в окружении соседей? Томасу теперь даже не терпится узнать своих одногруппников. И не для того, чтобы вести беседы, а просто чтобы посмотреть, на что они способны. Что они могут, что они будут предлагать, разрабатывая проекты. Бесконечный поток вопросов бросает в дрожь и кружит голову, и Томасу приходится заставить себя перестать думать обо всём сразу. Он глухо выдыхает, задрав голову, и оглядывает помещение. Надо же, столько поступивших. И все они готовы работать. Наверное. На самом деле Томас не уверен, что все поступившие обладают таким же энтузиазмом, как и он сам. Но, если поступили, значит, хоть кому-то это нужно. Томас заглядывается на учебный стенд, расположенный в углу фойе, что увешан объявлениями, листами с текстом об ознакомлении с правилами и прочей ерундой. Он шагает вперёд, чтобы получше рассмотреть фамилии поступивших, и, честно, увидеть себя в списке первым — самая большая гордость, которая только может быть в жизни Томаса, по крайней мере на данном этапе жизни. Он улыбается, видимо, сам себе и принимается бегать глазами по листу. Он лишь на шаг отступает вправо и понимает, что врезался во что-то. Точнее в кого-то. И, видимо, кому-то это явно не понравилось: безымянный человек расправляет плечи, тем самым толкнув Томаса, на что тот лишь угрюмо хлопает ресницами в ответ. Он видит, как этот кто-то перекрывает ему вид на список, заслонив весь обзор своим довольно мощным плечом. В то же мгновение к нему разворачивается парень азиатской внешности. Он кажется довольно высокого роста, вполне крепко сложен. Чёрные как смоль короткие волосы аккуратно уложены наверх. Впрочем, самого парня нельзя назвать «аккуратным»: изогнутые то ли в недовольстве, то ли в любопытстве брови, тёмно-карие, почти чёрные глаза не выражают враждебности, но прожигают, словно палящее летнее солнце. Изломленные в немом изумлении и насмешке губы отталкивают. Смуглая кожа азиата кажется ещё темнее рядом с Томасом, побледневшим от вида самого парня. Чёрные спортивные шорты и серая майка без рукавов. Наряд выглядит довольно просто, но Томас сразу же замечает спортивные увесистые часы на запястье левой руки. Часы такой марки Томас видел у одного из клиентов матери. Ясно. Парень точно не из бедных. Даже больше. К тому же ещё и спортсмен. Томас медленно переводит взгляд на беговую обувь азиата. Белые найковские кроссовки. Томас тоже страдает страстью к пробежкам и к любому виду спорта в целом, правда, брендовых кроссовок у него пока нет. Это стесняет и огорчает. И пока Томас пялится на обувь азиата, тот лишь многозначительно улыбается, показав ямочки на щеках и вскинув брови. Томас переводит взгляд на надменное лицо. Это отталкивает ещё сильнее изгиба пухлых губ. — Первокурсник? — Чего? — только и может выдавить из себя Томас, продолжая хлопать длинными ресницами, рассеянно смотря азиату прямо в глаза. Глупый, глупый вопрос. — Ты первокурсник, да? — повторно задаёт вопрос парень, изменившись в лице. Его взгляд сменяется с любопытного на недоумевающий, даже какой-то разочарованный. Видимо, он не ожидал такой заторможенности мышления со стороны незнакомца. — Да, — эхом отзывается Томас и тут же сжимает губы в тонкую линию. Он наблюдает за тем, как азиат наблюдает за ним, после чего понимает, что стоять и молчать попросту глупо и невежливо. К тому же, он не походит на новобранца. Его взгляд, бесстрастный и уверенный, словно кричит о том, что ему это всё не в новинку. Томас расправляет плечи в надежде, что не будет казаться зелёным первогодкой, даже если так оно и есть, и, тяжело выдохнув, спрашивает: — А ты? Ты ведь не первокурсник, так? Он не ждёт, что этот жест не будет смотреться глупо, но всё же надеется, что азиат не поймёт истинного умысла этого движения. Но тот, как на зло, растягивает губы в усмешке, улыбнувшись и глазами. — Ага, как узнал? — проигнорировав собственную догадку, он разворачивается к Томасу всем корпусом и, уперевшись рукой в стенд, хватается пальцами левой руки за лямку рюкзака, устремив взгляд прямо на него. Томас замечает, как стенд шатает от такого веса, и он замирает в надежде, что тот не рухнет вместе с азиатом. Заметив напряжённый взгляд Томаса, парень наигранно хмуро спрашивает: — Думаешь, упадёт? Томас, не проронив ни слова, только переводит взгляд со стенда на азиата, и обратно. В качестве ответа он лишь пожимает плечами. Сейчас, Томас уверен, он походит на ничего не понимающего зверька. Словно его застали врасплох или загнали в угол. Впрочем, наверное, так оно и есть. Это вгоняет в краску, и Томасу хочется смыться с места позора. Азиат усмехается и, многозначительно покачав головой, лишь салютует Томасу двумя пальцами. — Ну ладно. Не буду больше смущать. Уверен, мы ещё увидимся, Бэмби. Томас кривит губы в отвращении, а брови его изгибаются в немом вопросе. От клички, которой отчего-то нарёк его азиат, хочется дать кому-нибудь по лицу. Желательно самому азиату. Почему он не сказал ему своего имени? Почему испарился так же быстро, как появился? И какой к чертям Бэмби? — Да что это вообще значит? Томас задаёт вопрос в пустоту и уже в следующее мгновение принимается следить за азиатом, что удаляется с его поля зрения слишком быстро. Чтобы не потерять парня из виду совсем, Томасу приходится ускорить шаг, едва ли не сбив какую-то студентку с ног. Он щурится и видит, как азиат подходит к другим двум парням. Стоит ему что-то шепнуть, как они все принимаются смеяться во весь голос, бесцеремонно и в наглую громко. Точнее, смеются лишь двое из них: тот, что самый высокий, примерно на полголовы выше азиата и на голову выше второго собеседника, и, кстати, единственный из них со светлыми волосами и блёклым цветом лица, никак не реагирует на, судя по всему, колкую шутку азиата. Лишь тень улыбки проходится по его мрачным губам. Второй же, тот, что едва достаёт до отметки среднего роста, улыбается во все тридцать два зуба. Тёмная кожа, жуткий оскал и бритая голова делают парня мрачным и устрашающим, несмотря на относительно небольшой рост. Он лишь стучит азиата по плечу, после чего они втроём направляются в главный зал, где несколько месяцев назад сидел Томас и слушал унылую речь директора в день открытых дверей. Томас следует за компанией этих нахалов, не до конца уверенный, в правильном ли направлении он идёт. Но азиат ответил, что не первокурсник, значит, в территории разбирается. Но если они не только поступившие, что им вообще сегодня тут делать? Может, эти ребята просто из тех, кто любит глумиться над первокурсниками? Тогда не будет удивительным, что сегодня они соизволили прийти. И Томас, кажется, оказывается прав: все трое расположились в углу зала, по-царски усевшись в дорогущие на вид кресла. Лишь тот бледный блондин остался сидеть на обычном стуле рядом с ними, словно отрицая концепцию удобства, предпочитая отсиживать свой зад на неприметном, зато знакомом каждому. Томас решает, что пора ему прекратить задавать вопросы самому себе о совершенно чужих ему людях. Усевшись в середине зала, он переключает своё внимание на насущное, принимаясь искать глазами преподавательский состав. Не успев и головы повернуть в другую сторону, его правое ухо тут же оглушает речь директора, заставляя вздрогнуть. — Приветствую всех первокурсников в университете Эллингтон! Я рад видеть новые лица, рад приветствовать пытливые умы! Я надеюсь, мы… Спустя, наверное, полминуты Томасу надоедает слушать речь директора, и он с лёгкостью выключает его голос у себя в голове. Речь, может, действительно окажется важной и крайне увлекательной, но он этого уже не узнает. Потому что Томас снова заметил его. Того тощего парня с пшеничного цвета копной волос. Значит, и он поступил. Интересно, на какой факультет. Он сидит так же со скучающим лицом, как и несколько месяцев назад. Только теперь с мраморной пустотой в глазах, да и выглядит ещё худее, чем весной. Ссадина на щеке и сбитый подбородок заставляют Томаса напрячь плечи и упереться кулаками в сиденье. Он приподнимается на руках и теперь рассматривает светловолосого во все глаза. И, к его удивлению, незнакомец резко вскидывает голову и смотрит на него в ответ. Томас чувствует, как внутри всё сжимается, во рту в мгновение пересыхает, и сердце, исказившееся потрясениями, делает сальто снова и снова. Он надеется, умоляет кого-то невидимого, чтобы парень отвернулся или попросту проигнорировал его взгляд, но тот, как назло, недовольно вскидывает брови и разводит руками в стороны. Томас делает резкий вдох и отводит помутневший взгляд в сторону. Так, ясно, парень не из робкого десятка. И судя по выражению его лица, ему вообще всё равно на то, где он и что происходит. Так как он сюда попал, раз у него такое отношение ко всему? Ладно, Томас, может, ты делаешь поспешные выводы. Может, его интерес замурован глубоко внутри, вдали от пристальных взглядов, таких как твой? Кажется, действительно пора перестать во всю глазеть. Томас заставляет себя удерживать взгляд на разных людях, что шныряют влево и вправо, проносящиеся как вихрь перед самым носом. Томас действительно старается замечать и их. Всё остальное время, делая вид, что всё ещё слушает речь директора, завуча, учителей и прочих значительных персон, Томас переключается на обдумывание фраз, которые он может сказать своим будущим соседям по комнате, потому что, оказывается, с представлением себя у него тоже не очень. Он закрывает глаза и воображает, как пройдёт первый учебный день, каким будет то место, где он будет жить четыре долгих года. И где-то глубоко в сознании мерцает осколок желанного видения, где он переступает через свою растерянность и знакомится с тем, кто отнял у него сердце, кажется, за одно мгновение, являя собой умелого фокусника.1
1 июля 2019 г. в 21:11
Раздражённо выудив вибрирующий телефон из кармана, Томас бросает уставший взгляд на экран, не сразу вникая в пришедшее предупреждение: «В ближайшие 1-3 часа ожидаются сильные осадки. Будьте внимательны и осторожны». Он грузно закатывает глаза, а затем одним судорожным движением убирает телефон обратно в карман серых джинсов, после чего продолжает провожать своим тучным взглядом убегающие облака.
— Мам, ещё долго?
— Как только приедем, ты сразу же узнаешь об этом, Томас, успокойся, — строго отвечает мать, не уделив Томасу ни секунды своего внимания.
Она лишь продолжает смотреть вперёд, вцепившись в руль так, словно он является единственным шансом выжить по дороге в выбранный ими университет. Томас, скрипнув зубами, борется с желанием закатить глаза.
Двери Эллингтона открыты для всех желающих пятого и двенадцатого апреля, то есть две субботы подряд. В эти шумные дни любому позволено посетить это мероприятие, задать бесконечное количество вопросов преподавательскому составу безо всяких осуждений и насмешек на скупых лицах. Можно исследовать каждый уголок университета, обнюхать еду и пристальным взглядом изучить уборные. Томас не смотрит на это как на уникальную возможность. Он, конечно, полностью открыт новым знаниям, как и новой жизни, но… но. Все мысли об учёбе и ином месте жительства выбивают почву из-под ног, вызывают тремор и заставляют отчаянно оглядываться по сторонам, как умалишённому. Ведь новый опыт включает в себя привыкание к непривычному, общение с незнакомцами, и это не считая бесчисленного количества новых предметов и домашнего задания. Во всяком случае, как бы Томасу ни хотелось получать новый опыт и знания, перспектива слушать двухчасовые лекции о фальшивой престижности университета и его прилежных учениках его никак не воодушевляет.
Выйдя из салона автомобиля, Томас морщится, вскинув голову и увидев перед собой огромных размеров здание. Вывеска, что растягивается на входе, гласит: «Добро пожаловать на день открытых дверей в Эллингтон!». Заведомо кричащий оранжевый цвет растяжки, отражаясь, придаёт стенам бежевый оттенок, что отбивает мысль о том, что на деле белоснежного цвета стены университета пышут строгостью и престижем. Томас тут же успевает отметить, что с оформлением подобных растяжек здесь туго. Даже несмотря на существование здесь творческих факультетов, почему-то никто не додумался занять дизайнеров, чтобы всё вышло не так убого. Улыбка тут же касается его лица, когда он непроизвольно вспоминает о своей старшей сестре Кейтлин, которая работает дизайнером-оформителем. Да уж, сюда бы его сестру, она бы тут всё украсила. Раскритиковала, покачала головой, а потом уже исправила.
Само здание построено в форме буквы «Н», что, в свою очередь, даёт понять, что здесь есть так называемый «мост», соединяющий два корпуса. Томас, лихо преодолев семь ступеней, уже готовится осматривать помещение изнутри, но тут мать, резко дёрнув того за рукав, шипит на него, приказывая оставаться на месте. Пока она рассыпается в комплиментах перед директором, Томас скучающим взглядом обводит помещение: серо-голубые стены, украшенные барельефом, высокие потолки, и множество восторженных лиц вокруг. «Сразу видно — абитуриенты» —, проносится у него в голове, и он тут же прикусывает язык, сообразив, что и сам является абитуриентом. Нечего ему играть в высокомерие с самими собой.
Томас, хмыкнув себе под нос, как можно тише отходит от матери, что безостановочно и крайне увлечённо рассказывает директору о своей должности, и усаживается в первое попавшееся кресло, надеясь, что его не заметят. Он вжимает голову в плечи для пущего эффекта невидимости, а затем прикрывается Эллингтонской брошюрой, подняв руки как можно выше. И всё-таки решает оглядеться. Выглядывая из-за простенькой бумажки, Томас крутит головой в одну сторону, затем в другую, целеустремлённо выискивая хоть что-нибудь занимательное. И замирает. Среди всей неугомонной и оживлённой толпы абитуриентов он замечает лишь одно незаинтересованное, оторванное от реальности лицо. И Томас точно ощутил, как его сердце на мгновение остановилось.
В другом конце зала, закинув ногу на ногу, восседает тощий парень и наблюдает за толпой; делает он это крайне безэмоционально и пусто. Пшеничного цвета волосы непослушно спадают ему на глаза, завиваясь на концах. Тёмные, глубокие глаза смотрят на происходящее со странной отрешённостью и прямой угрюмостью, а хмурые брови не боятся броско, прямо в лицо передать мрачность своего носителя.
Светлый, практически прозрачный цвет кожи придаёт ему аристократичности, правда, сам парень аристократом не выглядит: сидя в узких чёрных джинсах, бесцеремонно закинув ногу на ногу и со скучающим видом крутя кольца на пальцах, он скорее походит на бандита, чем на представителя знатной семьи. И бледный цвет лица действительно делает его ещё более отличимым от остальных — большинство абитуриентов уже успело подзагореть на прошлой неделе, когда солнце нещадно палило улицы.
Внезапно парень, поменяв позу, откидывается на спинку кресла и подносит пальцы к аккуратным губам, явно о чём-то задумавшись. И Томас уверен, что этот самый парень — просто видение. Сон, галлюцинация. Потому что нельзя быть таким притягательным, когда еле походишь на живого. В эту секунду Томас начинает верить в жизнь после смерти.
— Томас! Томас Нейланд, чёрт тебя дери! — к сожалению или к счастью, но из странствий по разуму Томаса выдёргивает голос его матери, — Ты чего тут расселся? Я ведь сказала ждать!
— Мам, мне давно не семнадцать, — недовольно цокнув, огрызается Томас, но тут же жалеет о своей дерзости, когда получает полный ярости взгляд матери себе в макушку.
Он вновь норовится обратить своё внимание на того неземного парня, да вот только никого там не оказывается. Очевидно, пока Томас пытался строить из себя взрослого, тот просто ушёл.
— Вот же… — угрюмо протягивает Томас, сдерживаясь, чтобы смачно не выругаться вслух.
— Что случилось? Кого-то уже заприметил? — с несвойственной лукавостью интересуется мать, толкнув Томаса в плечо. А потом добавляет, но уже серьёзно и с явным напряжением в голосе: — Надеюсь, это девушка.
— Никого я не заприметил, мам, я здесь от силы минут двадцать, — огрызнувшись, врёт Томас, после чего отворачивается к окну, сделавшись замученным в одно мгновение.
Вновь поднимать тему о своей сексуальности не хочется. Особенно с ней. И в этом помещении. Томасу на всю жизнь хватит воспоминаний о том, как мать случайно услышала разговор между ним и его другом. И у него всё ещё не получается не вспоминать о том, с какой силой тогда она огрела его тарелкой по лицу. К слову, после того случая трёхгодичной давности Томас и ухом не вёл в сторону других парней, а друга, как можно догадаться, у него больше нет.
От горьких воспоминаний Томас прикрывает глаза, непроизвольно потянувшись к едва заметному шраму над бровью. Прошлое пусть остаётся в прошлом, сейчас куда важнее сдача вступительных экзаменов, которые начнутся в июле. Главное поступить.