***
Свобода. Вот уже год как я снова стал свободным человеком, но по-настоящему могу ощутить это только теперь, опираясь на фальшборт пассажирского корабля, слушая тихий скрип рангоутов, ласковый плеск волн, обнимающих выпуклые борта, и всматриваясь в размытую линию горизонта между небом и морем, где время от времени из воды показываются черные спины дельфинов. Небеса, звезды или боги — уж не знаю, кому из них есть дело до людей, — теперь благоволят к нам во всем. Погода радует спокойствием и мягкостью: ни испепеляющего зноя, ни промозглой сырости, ни туманов; штормов не предвидится; паруса щедро наполняет попутный ветер, и корабль быстро летит по океанской глади, приближая мою встречу с далекой, полузабытой родиной. Мне больше не надо жить для кого-то. Больше не надо сражаться на Арене, освобождать рабов, бороться с угнетателями, воевать против халиссийцев. Я могу просто жить — и наслаждаться существованием рядом с любимой женщиной и своими детьми. Туманные острова капитан благоразумно решил обойти стороной. Согласно договору, пираты больше не могли нападать на суда саллидианцев, но кто знает, что взбредет им в голову. Сейчас у них за главного командор, но ведь и он не всесилен. И не вечен. Обходной маневр стоит нам целого дня, но зато первую остановку мы делаем в по-настоящему райском месте: на Суэльском архипелаге. Самые крупные из здешних островов обитаемы, другие же служат тихим пристанищем для крупных морских черепах, что откладывают в теплом песке свои яйца. Судну предстоит задержаться в порту до позднего вечера, и мы решаем воспользоваться оказией, чтобы снять лодку и провести день на крохотном необитаемом острове в компании одних лишь неповоротливых черепах. Воодушевленный Аро тотчас же принимается за исследование прибрежных гротов с северной стороны острова, дети с восторгом увязываются за ним в надежде поохотиться на крабов, и Сай некуда деваться, кроме как присоединиться к их непоседливой компании. Я заговорщицки подмигиваю Вель и предлагаю уйти в противоположную сторону, на южное побережье, к уютному пологому пляжу, скрытому между двумя отрогами невысокого горного хребта. Вель соглашается. Мы остаемся совсем одни — и наконец-то можем вести себя, словно сущие дикари. Я раздеваюсь догола, Вель разувается, приподнимает юбки, ступает на спрессованную полосу прибрежного песка, с улыбкой подставляет лицо солнцу и закрывает глаза. — Нет уж, раздевайся и ты, — требую я и, не дожидаясь позволения, принимаюсь развязывать многочисленные шнурки и расстегивать сотни крючочков, чтобы спустить платье с ее плеч. — Джай, что ты, нас могут увидеть, — смущается она, но в конце концов соглашается разоблачиться наполовину, оставшись в одной нижней рубашке. — Тут нас могут увидеть только черепахи, крабы и рыбы, — улыбаюсь я и хватаю ее за руку, чтобы затащить поглубже. — Джай, не надо, я не умею плавать! — пугается она и выворачивается, пытаясь убежать. — Я научу, — зловеще обещаю я и окатываю визжащую Вель фонтаном брызг, хватаю за талию и окунаю в теплые бирюзовые воды. Вель сердится, бранится, отбивается, но куда там. В прилипшей к телу тонкой рубашке она кажется совсем голой, и я не могу удержаться: обхватываю гибкое стройное тело, прижимаю к себе, зацеловываю мокрое соленое лицо, шею, грудь… Она забывает о том, что не умеет плавать, обхватывает руками мою шею, а ногами — бедра. С ее длинных волос стекают капли соленой воды, и вкус ее губ кажется невероятно свежим, ярким, новым… Я забываю о том, что хотел научить ее плавать, и люблю ее всюду: в воде, на берегу, под ласковым солнцем, в тени раскидистых пальм… Увы, забываю я и о том, что за все приходится платить, и даже в раю могут попасться горькие плоды. Наш незабываемый день заканчивается тем, что после очередного заплыва я, расслабившись, сажусь голым задом на мокрый песок… и тут же с воплями вскакиваю, как ужаленный. Впрочем, это так и есть: оказывается, я умудрился сесть прямо на иглы закопавшегося в песок морского ежа. Вель бледнеет и едва не лишается чувств, глядя на мою филейную часть, утыканную кончиками обломанных игл. С трудом удается успокоить любимую и убедить, что я не умру. Но остаток дня омрачен: нам приходится срочно искать Аро, Сай и детей, плыть обратно на остров, у которого причалил корабль, и впопыхах искать местного целителя. До самого отплытия Вель приходится возиться с моим задом, сдабривая его по наставлению целителя лимонным соком, оливковым маслом и дурно пахнущими снадобьями, а после одну за другой выдавливать застрявшие под кожей обломки игл. Зато несколько последующих дней я, бесстыдно пользуясь положением «смертельно больного», лениво лежу на койке кверху задом и получаю невероятное количество ласки, заботы и внимания от любимой женщины. Проходят дни — и «опасные раны» излечиваются, о неприятном эпизоде мы вспоминаем со смехом, а о нашем райском дне на острове — с теплом, и теперь уже я воздаю Вель сторицей за все ее тревоги, хлопоты и украдкой пролитые слезы. С приближением к северу становится холоднее. В предпоследнем порту нам приходится запастись теплой одеждой: мы прибудем в Сноупорт в конце осени, в это время там вовсю дуют зимние ветра, воздух прихватывает крепким морозцем, а на улицах может толстым слоем лежать первый снег. Запах над морем неуловимо меняется: теперь пахнет не удушающе-знойным югом, а кристально чистым, холодным севером. Мы с Вель все чаще выходим на верхнюю палубу подышать воздухом и понаблюдать за сизыми облаками, снежными вершинами расплывчатых гор, показавшимися с правого борта, рыболовецкими судами и фонтанами брызг над огромными тушами китов, которых в здешних водах невероятно много. Аверленд близко. Аро вновь делается замкнутым и задумчивым, Вель впадает в ленивую меланхолию, а мне становится немного не по себе. Как встретит меня родина? Признает ли во мне своего забытого и давно погребенного сына, или исторгнет, словно самозванного чужака? Ответы появятся через неделю.***
Дядюшкин дом встретил нас теплом растопленных каминов, запахом свежеиспеченного имбирного печенья и шумным многоголосьем разросшейся со времени моего отъезда семьи. Тетушка Амелия, слегка раздавшаяся в талии со времени нашей последней встречи, трясла кружевами на праздничном чепце и не отнимала от увлажнившихся глаз носового платка, обнимая поочередно то меня, то моих притихших от незнакомого окружения детей. Кузины в компании мужей и детей сияли от счастья; я терялась, кого обнимать вначале, а кого потом. — Габриэла Эбигайль, как ты похожа на свою мать! — умилялась тетушка, вертя Габи во все стороны, словно куклу, и вновь шумно сморкалась в платок. — А Александр, наверное, пошел в отца. Какой же ты высокий! Поглядите-ка, он ровесник Эдгара, сыночка нашей милой Мари, а ведь на голову его выше! Вель, надеюсь, ты не забыла захватить портрет своего покойного мужа? Как же тебе не посчастливилось, деточка! Овдоветь всего после четырех лет брака! Но ничего, ты молода, у тебя все еще впереди, ты непременно вскоре устроишь свое счастье. Я молча переглянулась с Джаем, который явно чувствовал себя здесь не в своей тарелке. — Дядюшка, тетушка, я хочу представить вам полковника Джайвела Хатфорда, который долгое время жил на юге, а теперь приехал на север уладить некоторые личные дела, — улучив просвет среди непрекращающихся тетушкиных объятий, представила я любимого. — Хатфорд? — дядюшка Эван деловито наморщил высокий лоб. — Не родственник ли вы семейства Хатфордов из Эмбершира? — Похоже на то, — я видела, как напряглось и застыло лицо Джая. — Вы их знаете? — Лично нет, но у меня хорошая память на имена. Припоминаю, как подписывал семье баронета Хатфорда выплату военного довольствия за потерю кого-то из родственников. Джай шумно выдохнул сквозь зубы, но промолчал. Я безмолвно сжала его ладонь, и этот жест не укрылся от цепкого дядюшкиного взгляда. — Я пригласила полковника пока погостить у нас, — предвосхитила я дальнейшие расспросы и многозначительно посмотрела на дядюшку — по его челу пробежала едва уловимая тень осуждения. — И правда, что же это мы! — всплеснула руками тетушка Амелия. — В столовой уже скоро подадут обед, а вы с дороги, наверняка захотите умыться и переодеться. Прошу, располагайтесь, а обо всем остальном поговорим за столом. Хорошо чувствовать себя дома. Правда, теперь в дядюшкином особняке меня не покидало ощущение, что я здесь только гостья. Нет, приняли нас тепло и радушно, и я нисколько не чувствовала себя лишней или нежеланной. Расторопные слуги проводили нас в приготовленные комнаты и перетаскали вещи, согрели воды, помогли вымыться и переодеться. И все же… нечто неуловимое, витавшее в этом доме ранее, безвозвратно ускользнуло, и даже моя бывшая комната не помогла мне вернуть это ощущение. Мой дом больше был не здесь. Комнату для Джая приготовили в самом конце коридора. Поначалу я огорчилась, но затем решила: не беда. Все равно ночью мы будем вместе, даже если девичья кровать в моих покоях не слишком широка. Зато дети рядом; хватило мест и для Аро и Сай, для которых порядки в северных домах были в новинку. За обедом общение возобновилось. Наконец-то я смогла получше познакомиться с мужьями моих кузин и их детьми. Габи и Сандро быстро освоились и даже принялись препираться с Эдгаром, старшим сыном Мари. Расспросив меня по десятому кругу о жизни на юге, о невероятно пугавшем их восстании и войне, о моем муже и свекрови, родственники, наконец, иссякли. После обеда дядюшка вызвался показать Джаю поместье и подробней разузнать о делах, приведших его на север, а тетушка, подхватив мой локоть, ловко выдернула меня из общества кузин и увлекла в свою комнату. — Ах, Вель, мне не терпится поделиться новостью. Мы с Эваном уже отправили приглашение на завтрашний ужин лорду Хэмилтону — помнишь, твой дядя писал тебе о нем? — Лорду Хэмилтону? — растерянно моргнула я. — Но зачем? — Как зачем? — удивилась тетушка. — Твой новый брак — дело уже почти решенное, но приличия следует соблюсти. Лорду Хэмилтону не мешало бы воочию увидеть свою невесту. — Невесту?.. — опешила я. — Но… — У лорда Хэмилтона от первого брака остался сын, — не обращая внимания на мою растерянность, тараторила тетушка. — Но он вам не помешает: ему тринадцать, и он почти взрослый, вскоре его отдадут на учебу при королевской военной академии. Поместье огромное, тебе с детьми будет где развернуться, а род Хэмилтонов весьма старинный: неужели ты его не помнишь? Лорд Хэмилтон еще вовсе не стар: ему нет и сорока пяти. Зато его годовой доход… — Постойте, тетушка Амелия, — оборвала я непрерывный поток хвалебных речей в честь моего якобы жениха. — Я не собираюсь замуж за лорда Хэмилтона. — Как не собираешься? — теперь уже опешила тетушка, от удивления выпучив глаза. — Но Вель, ведь это прекрасная партия, для вдовы с двумя детьми лучше просто невозможно найти! — Я уже помолвлена, — без обиняков заявила я. Тетушка на время потеряла дар речи, безмолвно открывая и закрывая пухлый рот. — Но… с кем же, милая? — С полковником Хатфордом. — О… — губы тетушки округлились. — Но… почему ты не сказала? — Как видите, времени у нас было слишком мало, а обсудить пришлось слишком многое, — уклончиво ответила я. — Но… — тетушка запнулась, поджав губы. — Разве полковник Хатфорд — удачная для тебя партия? Кто он вообще такой? Обычный военный? Я ни разу не слышала об этих Хатфордах. Эван упоминал титул баронета? У него хотя бы есть поместье? Насколько большое? И велик ли его годовой доход? — Не знаю, — смутилась я, потерявшись под градом ее вопросов. — Не знаешь?! — изумилась тетушка Амелия. — Но позволь, Вель, как ты можешь выходить замуж за человека, которого не знаешь? А вдруг он проходимец? Где вы с ним познакомились? На корабле? Он охмурил тебя? За молодыми богатыми вдовушками нынче развелось немало охотников… — О нет, мы знакомы очень давно, — вздохнула я. — Сейчас расскажу, если вы согласитесь меня выслушать. И я рассказала. О том, как Джай оказался на юге, как оказался рабом, о его нелегкой судьбе. О том, как я выкупила его, спасая от смерти. О его роли в восстании против рабства, о его заслуге в победе над Халиссинией. Обо всем… кроме того, что он является отцом моим детям. Этого я говорить не посмела, просто не имела права, иначе опозорила бы имя Диего. Тетушка потрясенно слушала, охала, моргала и время от времени вытирала платочком глаза. — Что же вы… теперь намереваетесь делать? — наконец спросила она. — Я собиралась просить дядюшку, чтобы он как можно быстрее устроил Джаю встречу с королем. Прежде, чем мы сможем пожениться, Джай должен вернуть себе имя, поместье и положение в королевских войсках. — Ох, дорогая, — сокрушенно покачала головой тетушка. — Как нехорошо получилось с лордом Хэмилтоном. Придется слать письмо с извинениями. А ведь какая замечательная была бы партия!..***
В комнате Вель жарко натоплено. Обволакивающее тепло напоминает о юге, а мне хочется насладиться северным холодом. Целую расслабленную после недавней неистовой любви Вель, выскальзываю из-под одеяла и настежь распахиваю ставни, впуская в душную комнату свежий морозный воздух вместе с роем колючих снежинок. Вель зябко кутается в одеяло, а я жду, пока голое тело все сплошь не покроется мурашками, и только потом возвращаюсь к ней. — Аудиенция с королем назначена через два дня, — говорит она, вновь затягивая меня под одеяло — теперь тепло ее тела желанно и сладко. — У нас еще уйма времени. Завтра мы могли бы наведаться в Эмбершир, посмотреть, в каком состоянии твой дом. Некоторое время я молчу, наматывая на палец локон светлых волос. Ее предложение одновременно манит и страшит. Моя душа столько времени рвалась к родному дому, а теперь я как будто стараюсь оттянуть этот момент. Когда я покидал родимый порог, родители были живы. Каково теперь будет увидеть опустевшие стены, лишенные жилого уюта, которых больше никогда не коснется заботливая рука матери, которые больше никогда не услышат сурового отцовского голоса? — Ты поедешь со мной? — Куда же я денусь, — ласково улыбается любимая, и мои безотчетные страхи понемногу рассеиваются, уступая место надеждам. — Дети пусть остаются здесь, а мы можем себе позволить небольшую прогулку. Она обнимает меня, завлекая красотой, нежностью и сладкими словами, словно морская русалка, и я вновь вспоминаю, что ничего на свете теперь нет для меня важнее, чем любовь этой женщины, что соблазнительно выгибается в моих объятиях. Утро встречает нас обильным снегопадом. Вместо обычной повозки приходится запрягать крытые сани: путь до Эмбершира не так уж близок, выехав после завтрака, мы прибудем после полудня. Я немного беспокоюсь за Вель, но для нее долгая дорога не кажется утомительной: она то и дело выглядывает за плотные кожаные занавески и с детским восторгом рассматривает снежинки, налипшие на меховую перчатку. Мое сердце превращается в мягкий студень, когда я наблюдаю за ней. Вот оно — счастье. И как же трудно не забивать себе голову страхами, не ожидать со дня на день подвоха, который может разлучить нас снова… Дым над крышей родного дома замечаю издали. Сердце бешено ускоряет ритм и вновь застывает в груди: кто встретит меня внутри? Остался ли в живых младший брат, или теперь в моем доме живут совершенно чужие люди? Мы останавливаемся у ворот, на порог выходит светловолосая женщина, кутающаяся в широкую вязаную шаль. Смотрит на нас настороженно. Я выскакиваю из саней, помогаю выбраться Вель. Подхожу к воротам. Они заперты всего лишь на засов, но я не решаюсь прикоснуться к задвижке. Останавливаюсь у незатейливой кованой решетки — и не могу произнести ни слова. Выручает Вель. — Здравствуйте, добрая госпожа, — звенит ее голос за моим плечом. — Это ли дом баронета Хатфорда? — Так и есть, — с опаской отвечает женщина. — Вы к мужу? Как о вас доложить? — Ваш муж — Джейкоб Хатфорд? — наконец вновь обретаю дар речи. — Верно, — хмурится женщина. — Тогда скажите, что приехал его брат. Лицо женщины вытягивается, тонкие губы складываются в почти идеально круглую букву «О». Ее оцепенение настолько велико, что она не может сдвинуться с места. Однако вскоре за ее спиной дверь снова открывается, и показывается мужская фигура. Не сразу в этом высоком широкоплечем мужчине узнаю своего младшего братишку. Да что там: столкнись я с ним нос к носу на городской улице, прошел бы мимо, не узнав… — Джай? — раздается его хриплый от удивления голос. — Джей… — произношу в ответ давно забытое имя. Не случается между нами ни теплых объятий, ни слез радости, как было в доме дядюшки Вель. Джейкоб лишь шире распахивает дверь своего — моего! — дома и жестом приглашает нас войти. Едва переступив порог, всей грудью вдыхаю запах родного жилища… и не узнаю его. В гостиную вбегают двое малолетних парнишек: оба сероглазые, светловолосые, и оба во все глаза рассматривают нас. — Познакомьтесь, дети, это ваш дядюшка Джайвел, — деревянным голосом произносит брат. — А это твои племянники, Джай. Ричард и Доннел. Мы все замираем в нерешительности, не способные подобрать нужных слов. И тогда на помощь приходит жена брата: — Вы успели как раз к обеду, прошу разделить с нами еду. На стол накрывает единственная попавшаяся мне на глаза служанка. Для нас с Вель приносят дополнительные приборы. После короткой молитвы приступаем к обеду — в неуютном молчании. Но постепенно, слово за слово, завязывается разговор. — Нас известили о твоей смерти, — касается самой тяжелой темы брат. — Родители даже какое-то время получали положенное на тебя военное довольствие. — Как видишь, известие о моей смерти оказалось преждевременным, — сухо говорю я. — Но… — брат вскидывает взгляд — и теперь я удивлен, что не узнал его сразу. В серых глазах Джейкоба вижу острый, пронзительный взгляд своего отца. — Если ты выжил, почему не вернулся? Почему хотя бы не написал, не сообщил о себе? Мы бы не хоронили тебя заживо! Я бы… — он запинается и виновато опускает глаза. — Я бы не посмел присвоить себе твое наследство. — Я писал, — говорю глухо. — Хотя это было трудно, учитывая положение, в котором я оказался. Джейкоб вновь вскидывает взгляд, и я отчетливо читаю в нем искреннее изумление. — Но… я не получал твоих писем! Ни единого! В повисшей гнетущей тишине слышится звук падающей вилки. Краем глаза замечаю, как дрожит подбородок супруги брата, как наливаются бледностью ее запавшие щеки. Она медленно откладывает вилку и нож и поднимается из-за стола, словно тень. — Мейбл? Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает Джейкоб. Но женщина не отвечает. Уходит из столовой, оставляя всех нас в недоумении. Я непонимающе переглядываюсь с братом, затем с Вель. Даже дети затихают, чувствуя всеобщее напряжение. — Я понимаю, мой приезд стал для тебя неожиданностью, — пытаюсь сгладить возникшую неловкость. — Не беспокойся, мы скоро уедем. Я только хотел… Не успеваю закончить мысль: бледная, как смерть, Мейбл возвращается и кладет перед мужем несколько перевязанных бечевкой писем. Пожелтевшая бумага, истрепавшиеся уголки — я, кажется, начинаю понимать, в чем дело. Джейкоб молча развязывает бечевку, разбирает письма, разворачивает некоторые. Его брови хмурятся все сильнее, по мере того, как он вчитывается в строчки, написанные много лет тому назад. — Дети, ступайте к себе, — холодно велит Джейкоб. — Но пап, мы еще не доели! — возмущается старшенький — кажется, его зовут Ричард. — Немедленно, — голос брата обдает морозом до самых костей, и детей тотчас сдувает из-за стола будто ветром. — Я скажу Кэти, чтобы она подала им еду в комнату, — робко произносит Мейбл. — Нет, ты останешься, — резко обрывает ее Джейкоб, и худенькие плечи женщины испуганно вздрагивают. — Что это все значит? Почему ты прятала от меня письма брата? Женщина начинает всхлипывать, по бледному лицу катятся слезы. Зачем он требует от нее объяснений, да еще и в моем присутствии? Все понятно без слов. Она боялась, что я вернусь, займу дом по праву наследника и выгоню их на улицу. Я прозябал в рабстве, и она наверняка надеялась, что рано или поздно я бесславно сгину на юге. А ей хотелось жить в большом доме, замужем за баронетом, родить детей в тепле и достатке… — Оставь ее, Джейкоб, — говорю мягко — неожиданно мягко для самого себя. — Мне не нужно ничего вашего. Я не отберу у тебя дом, он твой по закону. — Но… — он неуверенно поднимает на меня взгляд, и в нем я читаю стыд и вину. — Это неправильно. Ты старший, и поместье твое по праву наследования. Я на мгновение замираю, облизнув губы. Боюсь смотреть на Вель — ведь она, вероятно, тоже ожидала, что после замужества я приведу ее хозяйкой в свой дом. Вот только я не могу отнять дом у семьи своего брата. И пусть его жена — подколодная змея, из-за которой умножились годы моего рабства, я не желаю строить свое счастье, отбирая у своих племянников кров и титул. Не поступи Мейбл Хатфорд столь гнусно — и я никогда не встретил бы Вель. Никогда не бы не любил и не был бы любим так, как сейчас… — Я попрошу тебя лишь об одном. — О чем? — глухо спрашивает брат, сгорая от вины, которую не должен был испытывать. — Послезавтра мне назначена аудиенция у короля. Я прошу тебя свидетельствовать перед ним, что я — это действительно я. Похоже, ты единственный, кто теперь может это сделать.