***
Людей в пиршественный зал набилось, как сельдей в бочке — без малого три сотни. Верен диву давался, как быстро замок превратился из крепости в гостеприимный дом. Дети и женщины, несколько часов назад подносившие стрелы и кипящее масло, сейчас сбивались с ног, подавая к столу полные кувшины и дымящиеся блюда. Верен ждал, что ему поручат если не прислуживать за столом, то нести стражу, но Ардерик потянул его на скамью рядом с собой: — Ты бился, как ополоумевший по весне кот. Если кому вздумается сложить обо всём этом недоразумении балладу, тебя в ней точно не забудут. Кидай зад рядом с моим, и пусть только попробуют вякнуть, будто тебе здесь не место. Никто не вякнул, и Верен восседал вместе с Риком на самом верху, за главным столом, пусть и с краю. Дальше расположился лиамский военачальник, в середине сидели баронесса и маркграф, занявший хозяйское кресло, на месте почётного гостя мочил усы в вине хмурый барон, а правый край стола занимали Дарвел и военачальник из Северного Предела. Остальные воины расселись по старшинству за двумя длинными столами вдоль зала. В каминах пылали огромные поленья, под столом отирались собаки, выпрашивая кости, в кубки лилось густое вино и пенное пиво, и всё до крайности напоминало первый ужин в Эслинге, когда ещё была жива сотня, и все они верили барону, со дня на день ожидая подкрепления. Даже Такко не было — точь-в-точь как тогда. Зато кресло хозяйки в этот раз не пустовало. Баронесса с самоцветами в волосах и в свежем платье расточала гостям улыбки, а слугам — строгие взгляды. Верен не решался поднять глаза и видел одни руки — холёные кисти баронессы, которые ныне цвели ссадинами и ожогами, широкие ладони Эслинга, в которых ломались козлиные кости, и бледные пальцы маркграфа, охватившие оправленный в золото винный рог. — За гостеприимство хозяев, — поднял он рог, и зал отозвался дружным рёвом. — За дружбу и помощь! — хмуро ответил Эслинг, и воины столкнули над столом кубки, чаши, рога, расплёскивая хмельное питьё. — И за здоровье уважаемого гостя — маркграфа Олларда! Оллард! Ещё вчера имя облетело замок, как огненная стрела, разом осветив для Верена события последних дней. У Олларда они с Такко просили работу, оставшись летом без денег в чужом городе. От Олларда Такко получил заказ на лук и у него же застрял, не предупредив. Верен тогда пытался задержать обоз, куда они оба нанялись охранниками, всю дорогу оглядывался и вызвался сторожить в первую ночь, ожидая, что задержавшийся друг вот-вот выйдет к костру. Встретились они уже здесь, на Севере, и никто так и не узнал, что Такко делал у графа, за что получил богатую плату и почему нынче боялся его больше, чем холеры. Верен клял друга последними словами за то, что скрыл эту историю, а заодно и себя за то, что не вытряс побольше подробностей. Теперь Оллард сидел во главе стола, как будто так и надо, Такко мёрз в подземелье, а Ардерик почему-то не спешил отправлять его из Эслинге. Верена до сих пор передёргивало от взгляда, которым окинул его Оллард, входя в замок. Верен тогда отступил в тень, за плечо Ардерика, но отчего-то не сомневался: маркграф его узнал. А значит, понял, что Такко где-то близко. Зато предательство барона должно было вот-вот открыться. Верно, оттого он и сидел с кислым видом, поднимая рог из одной учтивости. Напряжение над столом ощущалось кожей, воздух был тяжёл, как перед грозой. Теперь в Империи узнают всё, и барона будут судить как изменника. — Мы не предполагали, что помощь придёт с востока, — голос Элеоноры тёк сладким мёдом. — Мы почти отчаялись, едва не приняли вас за врагов. — Ещё бы, — отвечал ей Оллард. — Местные говорят, на востоке неспокойно. Отчего вы сразу не попросили прислать подкрепление? Верен затаил дыхание. Вот сейчас баронесса выложит всё о предательстве барона, и ему не удастся выкрутиться! Но вместо этого услышал тот же мягкий голос: — К несчастью, в начале зимы голубятню охватил мор. Много птиц погибло, а остальные, видимо, оказались слишком слабы, чтобы долететь. Вы так вовремя подоспели и спасли нас! Верен поперхнулся воздухом от такой наглой лжи и с отчаянием посмотрел на Ардерика. Сотник пожал плечами и опрокинул в себя очередной кубок. — Я слышал, в здешних краях зимние моры — обычное дело, — заметил Оллард. — Большая удача, что зараза не распространилась по окрестностям и даже не затронула домашнюю птицу. — Мы приняли меры, — ответила Элеонора и сделала знак Грете, застывшей вместе с Бригиттой у столика с кувшинами. — Ещё вина? — У оруженосцев, которых сажают за верхний стол, обычно бывает лицо повеселее. — Ардерик толкнул Верена локтём и перелил ему в кубок половину своего. — Развлекайся сегодня, чтобы были силы разгрести то, чем нас приложит завтра. Опережая вопросы, он мотнул головой и указал подбородком на зал. Верен снова отхлебнул вина, на этот раз разобрав привкус лесных ягод, и уставился на длинные столы, концы которых почти терялись в сумраке зала. Блюда и кувшины пустели на глазах; руки в кожаных и железных наручах расхватывали куски едва ли не раньше, чем еду ставили на стол. Верен снова подумал о тех, кто не сомкнул глаз во время осады, а сейчас выбивался из сил у кухонных печей или готовил гостям постели. Но додумать мысль не успел, ощутив прикосновение к локтю. Бригитта, изогнувшись под тяжестью кувшина, обходила гостей и наклонилась наполнить его кубок. Верен впервые видел её в праздничном платье и загляделся, разом позабыв обо всём. Он ничего не понимал в женских нарядах и только выхватывал детали: мягкие складки цвета лесного мха, вышитые чем-то мелким и жёлтым, ожерелье из голубых камней, длинные серебряные серьги. Золотистые локоны струились по спине, широкие рукава ниспадали, открывая нежные руки до локтей. Бригитта прошла дальше, снова наклонилась над столом, и сидевший рядом воин сгрёб её в объятия. Одна пятерня зарылась в волосы, вторая огладила самый низ спины. Верен рванулся было подправить обидчику зубы — не здесь, ясное дело, вызвать в коридор, но Ардерик удержал за плечо: — Сиди, чего ты? Не убудет от неё. Бригитта высвободилась под дружный хохот и пошла с кувшином дальше. Верен будто впервые увидел жаркие взгляды, скользившие по её рукам, нежной шее, груди, туго обтянутой корсажем… Бригитта держалась прямо, но напряжённая спина и крепко сжатые губы выдавали, что и она всё замечает. — Можно подумать, сам никогда не щупал девок по трактирам, — буркнул Ардерик. — Запал на неё или как? Верен покачал головой. — Ну и правильно. Такие красотки не для нас с тобой. Поди, дочка какого-нибудь обедневшего барона. Серебра за душой меньше, чем у тебя, зато спеси… ещё жениться на ней потом… Попроще найдём. А баронских да графских дочек лучше за милю обходить. И вообще нечего нам лезть в дела знати. Они чего-нибудь не поделят, а нам разгребать. Метнул взгляд в сторону баронессы и помрачнел. Верен всё же поймал Бригитту за локоть, когда она снова проходила мимо: — Если баронесса потребует… ну… чтобы ты… с гостями там… Приходи к нам, что ли… Бригитта насмешливо фыркнула и выдернула руку. Верен проклял своё косноязычие: ясно, что она подумала, надо было сперва прикинуть, что говорить… Нет, прав был Рик: такая красавица не для него, дубины. Он снова принялся рассматривать зал. Бригитту больше никто не обижал, а Грета, тонкая, темноволосая, в винного цвета платье, смеялась и ловко уворачивалась от объятий. Сколько раз Верен сам не упускал случая потискать трактирную красотку! В Зимний Перелом обнимал девчонку, даже имени не спросив, и слова не сказал, когда от него она сразу пошла к другому — понятно было, что на всех девок не хватит, надо делиться. Север ломал его, заставлял задаваться вопросами, которые раньше и в голову не приходили.***
— Надо было добить их вчера! — Облить стены маслом и поджечь, как они жгли солеварни! — Заодно поглядели бы, что ярче — пламя или Шейновы космы! Военачальники Лиама и Северного Предела перекрикивались через стол, навалившись грудью на опустевшие миски. Тенрик давно перестал поднимать рог и сидел молча, опустив глаза, как провинившийся школяр. Элеонора зябко передёрнула плечами. В открытом платье было прохладно. Она оставила наплечники и пояс с кинжалом, но кольчугу сняла. Теперь вырез тёмно-синего платья и шнуровка рукавов открывали ровно столько, чтобы приковать к себе взгляды мужчин и не оскорбить хвалёную северную добродетель. От одной мысли, что придётся выгораживать Тенрика, Элеонору трясло сильнее, чем от холода. Но закон был неумолим — женщина носит титул до тех пор, пока жив хоть один мужчина в роду, а значит, Тенрик должен жить. Вкус вина не изменился, и жареное мясо по-прежнему возбуждало аппетит. Впрочем, было слишком рано, чтобы что-то почувствовать. Близость с Ардериком случилась в самые правильные дни, но тело пока не заявило о новой жизни. Значит, Тенрик должен жить. Элеонора не сомневалась, что с северными соседями удастся договориться. Конечно, одной улыбкой и низким вырезом дела не решить, придётся делиться лесами и пастбищами, весной выписать из Империи хороших лошадей и оружие, а ещё отстроить эти клятые солеварни! Зато лиамцы успокоятся, и о предательстве Тенрика не узнают в столице. Не узнали бы, если бы столица сама не явилась на Север. Элеонора повернулась к Олларду: — Надеюсь, утром вы хотя бы насладились видами. Как обидно упустить победу! — Да, — кивнул Оллард. — Вчера люди слишком устали и замёрзли, чтобы идти на приступ. Полагаю, вам уже рассказали, как мы две недели наслаждались красотами местных лесов, чтобы подобраться к замку незамеченными? — Я с радостью послушаю эту историю ещё раз, — обольстительно улыбнулась Элеонора. Послушать не удалось. Посуда на столе вздрогнула — лиамский военачальник, раскрасневшийся от вина и пива, орал на Тенрика, стуча по столу, а Грета привычно выхватывала из-под его кулаков миски и ножи. — Четыре марки убытка! — ревел лиамец. — Четыре! Кто заплатит нам за солеварни? Восемь мер отборного леса, а сколько железа ушло на жаровни?! Какого рожна ты сам не затребовал в столице войско, чтобы размазать братца, как слизня по листу? Эслинг сидел молча, только желваки ходили на скулах. — Вы и правда выбрали несколько самоуверенную стратегию, — заметил Оллард. Эслинг поднял голову: — Я, верно, должен поблагодарить за то, что вы своей властью созвали северные войска. — Созвал? Зачем же. Я здесь с дипломатическим поручением и лишь поинтересовался, долго ли уважаемые господа собираются ждать. — А я, — ввернул лиамец, — сказал, что мы давно собрали людей и ждём, когда рыжая лисица явится к нам! — Ждали они! — рявкнул кто-то с середины стола. — Мы бились, а вы ждали, чтобы прийти на готовое и наложить лапы на наше добро! В глубине зала завязалась потасовка; драчунов окатили водой, растащили, толкнули в самый конец стола… Элеонора вздохнула и снова повернулась к Олларду: — Простите наши порядки. Вы говорили, что прибыли с дипломатическим поручением? — Да. Императора беспокоит медленное освоение восточных земель. Он подозревает, что они находятся в составе Империи исключительно формально. — Вы храбрый человек, маркграф Оллард, раз решились приехать сюда, да ещё в разгар зимы. — Ерунда. Лекарь советовал мне переменить обстановку после смерти дочери, и это удачно совпало с нуждами его величества. — Какое несчастье! Сочувствую вашему горю. Я помню Агнет совсем крошкой, она была очаровательной девочкой. При первой же возможности я напишу вашей супруге. — Не стоит. Она тоже скончалась. Несколько лет назад, так что с соболезнованиями вы опоздали. — О… Я не знала. — Не удивительно — вы же не были близки. Никогда не понимал, зачем делать любые перемены в семье достоянием общественности. — Должно быть, печально потерять ребёнка, — вдруг встрял Ардерик. Элеонора почти забыла о нём: сотник больше молчал, изредка перекидываясь парой слов с оруженосцем. — У вас больше не осталось детей? — Вас правда это заботит? — Просто хотел посочувствовать, — пожал плечами Ардерик и приподнял кубок. Оллард ответил холодным кивком и перевёл взгляд на щиты, украшавшие простенки между окнами. Элеонора послала Ардерику суровый взгляд и выпрямилась, чуть прогнув спину, чтобы вышитая золотом парча плотнее обтянула грудь. Маркграф Оллард оставался для неё столь же чужим, как двадцать лет назад. По его бледному лицу и спокойным движениям рук не удавалось прочесть ровным счётом ничего. Он был равнодушен к местным новостям и имперским сплетням. А ещё смотрел Элеоноре исключительно в глаза, а не в вырез платья. Пожалуй, единственный из трёх с лишним сотен мужчин, собравшихся здесь. Элеонора искоса оглядывала Олларда. Спокойное лицо, словно вырезанное из камня, тёмные волосы, худощавое тело, затянутое в чёрное и сталь. Руки неподвижно лежали на столе, изредка вздрагивая в нервном танце. Элеонора поблагодарила судьбу, защитившую её от брака с этим странным человеком. Тенрик внушал ей отвращение, но хотя бы был понятен. От Олларда же веяло смертью — не той жаркой, кровавой, туманящей разум, что от Ардерика или Шейна, а холодной, безжалостной и какой-то… механической. Зато делить с ним постель, похоже, не придётся. «Это было бы всё равно что лечь с музыкальной шкатулкой», — мысленно усмехнулась она. Военачальники продолжали переругиваться, всё чаще осекаясь на полуслове и оглядываясь на них. Элеонора спрятала платок, допила вино и отставила кубок. — Здесь становится шумно, — сказала она. — Продолжим беседу в более спокойной обстановке? — Пожалуй, да, — кивнул Оллард. — И захватите своего верного рыцаря — думаю, этим троим есть что обсудить без нас, имперцев. Поднимаясь, Элеонора поймала обречённый взгляд Тенрика. — Какого рожна ты не вправил братцу мозги, пока он пешком ходил под этот стол? — грохнуло в зале, едва дверь закрылась. — Сам теперь ищи его по горам и подставляй зад под камни! — Я всё ещё храню вашу шкатулку, — сказала Элеонора Олларду, когда они вышли в коридор. Ардерик замешкался в дверях. — Все эти годы она скрашивала мне одиночество. — Шкатулку? — Вы подарили её мне, когда приезжали к нам… Это было двадцать лет назад, но… — Ах да, возможно. Мы тогда ездили ко многим. — Не сомневаюсь, — Элеонора проглотила обиду с любезной улыбкой. — Так вот, шкатулка сломалась, а я боюсь доверять её местным мастерам. Вы посмотрите? — Почту за честь. Двери снова распахнулись, выпустив в прохладную тишину коридора шум и запах вина, мяса и потных тел и, наконец, Ардерика с оруженосцем. Элеонора опустила глаза, чтобы не выдать вспыхнувшего в них огня, и снова повернулась к маркграфу: — Я покажу ваши покои и сама принесу шкатулку. Старалась угадать ваши привычки, но, если что-то понадобится, ваши слуги могут обращаться прямо ко мне. — Я привык обходиться без слуг, — непринуждённо заметил Оллард. — Дома мы держали только необходимых людей. Однако я рассчитываю посвятить некоторое время своему увлечению, а потому мне потребуется помощник. — Разумеется, — Элеонора мгновенно перебрала в памяти всех уцелевших слуг и стражников, которые могли бы помогать в механической мастерской. — Ардерик, подойдите, будьте добры! Возможно, нужный человек найдётся среди ваших людей. — Требований немного, — перечислил Оллард. — Он должен уверенно держать перо, бегло читать и разбираться в стрельбе. Это пригодится, если нам придётся делать метательные машины. — Найти стрелка, умеющего писать что-то, кроме своего имени? — протянул Ардерик. — Почти невозможная задача. Признаться, все мои люди проиграли битву с грамотой, хотя неплохо выигрывали другие… Впрочем, есть у меня один лучник хорошего происхождения и образования. Совсем мальчишка, правда, и ростом не вышел, зато пером владеет почти столь же ловко, как луком. — И где же он? — У нас тут вышло небольшое недоразумение, и мне пришлось отправить его остыть. В нижнюю кладовую, под ледником. Проводить? — Не стоит утруждаться. Если доверите мне ключи, я найду сам. — Там заперто на засов. Ключи не нужны. — Очень хорошо. Оллард повернулся к Элеоноре и отвесил лёгкий поклон: — Я посмотрю вашу шкатулку завтра. Благодарю за великолепный ужин. Он скрылся в темноте коридора раньше, чем Элеонора успела ответить. Она недоумевающе переглянулась с Ардериком. — Об учтивости Оллардов недаром ходят легенды, — хмыкнул сотник. — Тьма с ними, с манерами! Пока он как будто нам не враг. — Посмотрим, — проронила Элеонора. Она собиралась перекинуться с Ардериком ещё парой слов о сегодняшней вылазке, но её окликнула Грета, и Элеонора поспешно попрощалась. Три сотни гостей принесли замку не только подмогу, но и множество хлопот, а принять защитников следовало как можно лучше.***
С немым воплем Верен смотрел, как Оллард удаляется. Когда ушла и баронесса, он повернулся к Ардерику, кипя от изумления и гнева. — Пусть поговорят, — Рик успокаивающе похлопал его по плечу. — Но… Такко же… — Он не просил защиты. А я не люблю, когда мне морочат голову. Я с самого начала не верил в то, что он плёл, а после того, как Оллард весь день вертел головой и расспрашивал, точно ли все мои люди в сборе… нет, Верен, там явно кроется что-то больше, чем лук для дочки. — Зачем он его искал? И как нашёл?.. — Одинокий всадник на Северном тракте — уже редкое зрелище, а этот ещё и светил на каждом перекрёстке нашим письмом, где стояло его имя. Уймись, Верен. Пусть поговорят. Готов спорить, мальчишка выйдет из кладовой живым и здоровым. Спорить Верен не решился. Но делать было нечего. Оставалось только держаться поближе к кладовой — на всякий случай.