***
К концу второй недели стало почти скучно. Весть, что через пустошь скачет чужой всадник, разнеслась по лагерю как огонь по сухой траве. Всадник был один, лошадь под ним была рослая, имперских кровей, ехал он с юга и прямо в укрепления. Пока он огибал замок, воины гадали: императорский гонец? Вестовой подкрепления? Лазутчик? Когда незваный гость подъехал к воротам, его уже ждал Ардерик, на всякий случай держа ладонь на рукояти меча. Со стены уже разглядели, что всадник вооружён коротким луком, а к седлу приторочены три полных колчана стрел. Ещё приметили, что лучник был совсем молод, невелик ростом, а обликом неуловимо чужой — не то из-за разреза темных глаз, не то жёстких волос, срезанные по-военному коротко. Всадник едва успел спешиться, как сквозь сборище протолкался радостный Верен и сгрёб его в охапку: — Такко! Я сперва глазам своим не поверил… Напряжение, повисшее было в воздухе, растаяло: Верен успел всем прожужжать уши про друга, от которого так долго ждал вестей. А тот, высвободившись из объятий, склонился перед Ардериком: — Танкварт Велеринг из Аранских гор. Я хороший лучник и хочу послужить Империи. — Я наслышан об аранских стрелках, и не только от Верена, — одобрительно кивнул сотник, убирая руку с меча. — Если хотя бы половина того, что о вас говорят, правда, то судьба благоволит нам. Поешь и отдохни с дороги. После проверим, что ты умеешь. — Я смотрел на тебя со стены и думал, что мне чудится, — всё повторял Верен, пока вёл друга через лагерь. — Как же я рад! Где ты пропадал? И как разжился конём, да ещё таким недурным? — Конь и вправду недурной, — ответил Такко, — но из-за него мой кошель снова пуст. Эта лошадь ест как... всё время ест! Если бы ты не оставил мне письмо в Нижнем, я бы вообще не добрался. С ним мне хоть продавали зерно подешевле как имперскому воину. — Ты его получил? — Верен страшно гордился письмом, которое написал сам от начала до конца, а Такко благоразумно умолчал о том, что мало что понял бы, если бы не приписка и печать Ардерика. Сотник тоже делал ошибки в каждом слове, но хоть писал разборчиво. — Получил, конечно, и сразу дёрнул сюда, благо дорогу подсказывали в каждом дворе. Ну и развернулись вы здесь!.. Повсюду кипела работа: обтёсывали брёвна, вострили колья, тащили к строящимся стенам камни. Стучали топоры и молотки, пахло свежим деревом, смолой и дёгтем; в походной кузнице звенело и гремело. Среди палаток попадались бревенчатые хижины с крытыми тёсом крышами. К одной из них Верен и вёл друга. — Здесь у нас что-то вроде базара, — рассказывал он по дороге. На утоптанном пятачке крестьяне в меховых безрукавках разложили на повозках или прямо на земле свой нехитрый товар: горшки с лесным мёдом и воском, глиняную и каменную посуду, меховые жилеты. — Имперское серебро даже не показывай. Здесь вон чего в ходу. Верен высыпал на ладонь Такко горсть тонких монет с гербом Эслингов. Серебряный кружок был таким тонким, что штамп отпечатался и с обратной стороны*. Такко повертел их в руках, рассмотрел лося в кольце колючих ветвей и вскинул на Верена удивлённый взгляд: — Это чем им не угодило имперское серебро? Им даже у нас в горах расплачивались чаще, чем аранскими монетами. — Север чеканит свои деньги, — подтвердил Верен, — императорский монетный двор ему не указ. Веса в этом серебре, конечно… — Видали мы с тобой такие монеты на больших ярмарках, а здесь, выходит, они постоянно в ходу… А с этими мы что, не враждуем? — Такко перевёл взгляд на торговцев. — С этими — нет. Им самим война поперёк горла. Торговцы и правда не походили на воинов: согнутые спины, мозолистые руки, спокойные взгляды, в которых не было ни капли вызова, ничем не напоминали северян, встреченных на пустоши и уже третью неделю кормивших ворон. — Отличить камнеедов от мирных жителей легко, — пояснил Верен. — первым делом смотри на рубахи и пояса. Если видишь выпуклый узор и пряжку в виде звезды, это враги. Если нет — значит, свои. — Думаешь, они не додумаются снять и рубахи, и ремни? — Такко даже остановился. — Кто поручится, что торговцы — не лазутчики? — Те скорее умрут, чем снимут знаки рода, — покачал головой Верен. — Пусть смотрят. И рассказывают всем, как неприступны наши стены. — А ты был в бою, Верен? — не удержался Такко. — Был. Да то не бой был, а так, стычка, — отмахнулся Верен, поймав завистливое выражение в глазах друга. — У местных нет ни толковых доспехов, ни хороших мечей. Пока выходит, что у нас ещё месяц мира. Дикари соберутся у своих вождей на Зимний перелом* и после пойдут на нас. Им надо собрать единое войско, а нам — достроить стены. Тогда пусть приводят хоть тысячу воинов — мы выстоим. И победим. Верен умолк, осознав, что говорит словами Ардерика. — Ты не встретил никого по пути? — спросил он. — Только ваших лесорубов. Показал им твоё письмо, и они объяснили, что надо ехать не в замок, а дальше. Почему так? — Мы теперь в ссоре с бароном. Потом расскажу, это долго. А тебе, верно, хотелось погостить в замке? — Не особенно. Какой-то неказистый он. Верен по-своему расценил отказ: — Уже пришли. Бросишь вещи, и покажу тебе кухню. — Он потянул друга к небольшому домику, где обитали Ардерик и он сам. — Не поверишь, у меня здесь своя спальня! Спальней Верен называл крошечную каморку, отгороженную от главного помещения шерстяной завесью. Места там хватило только для чурбака, заменившего стол, и широкой лежанки с полкой внизу. В стены были вбиты крюки для вещей. Одна стенка была сложена из камня и грелась от печи. Было там и окно — шириной в две ладони, закрывавшееся задвижкой. — Если будет тесно, придумаем, к кому тебя подселить, но вообще видали мы с тобой комнаты и поменьше, — Верен быстро освободил место, куда Такко скинул мешок с вещами. — Плащ сюда, доспех под лежанку положи… О, вот это ты приоделся! Он с искренним восхищением рассматривал мягкую вязаную рубаху цвета крапивы, которая оказалась у друга под лёгким кожаным доспехом. Высокий ворот застёгивался на пуговицы, а по подолу шёл затейливый узор. И связана была явно по мерке: не болталась в плечах, а ладно обнимала тело. — Меня в ней не примут за северянина? — усмехнулся Такко. — Тебя только за благородного воина принять! Ну-ка, повернись… Пряжа хороша! В прошлом году шла по трети марки за моток. А узор… Это ж сколько работы вложено! — Да что ты меня крутишь, будто девку на выданье! Пряжа, узор… Тёплая, и ладно. — Дома вязали похожие, — вздохнул Верен. — Но всё же похуже. Тут особая шерсть нужна, чтобы было тепло и мягко… Сколько за неё отдал? — Подарили. — Подарили?! Королевский подарок! Это за лук для маркграфской дочки, что ли? — Вроде того. Идём кухню-то поглядим! — Знал бы я, что маркграф так щедр, тоже бы к нему тогда пошёл… — проговорил Верен, покидая хижину вслед за другом. — Ты и здесь неплохо устроился, — заметил Такко. — Расскажи лучше, чем так сразил сотника, что он ставит свою печать на твои письма?.. Истории о драке в трактире как раз хватило на дорогу до длинного дома, откуда тянулся густой и сытный запах. У стены кухни были навалены дрова в кучу выше человеческого роста, и двое парней сноровисто складывали их в поленницу. А ещё там ждал Ардерик.***
— Значит, к отцовскому ремеслу у тебя сердце не лежало, — уточнил Ардерик, когда миски опустели, а лучник успел немного рассказать о себе. — Серебряных дел мастера из тебя не вышло. — Нет, — Такко решительно мотнул головой. — Я два дела знал: лазать по заброшенным шахтам и стрелять. — Здесь тебе это пригодится. А как ты покинул дом? Верен кое-что рассказывал, но я хочу услышать историю из первых уст. — Мне тогда исполнилось двенадцать, по аранским законам я стал взрослым. Отец взял меня в Подгорную Рамень познакомить с заказчиками и как следует показать город. Ну я и сбежал. Мы с ним ещё повздорили накануне… Я не знал, куда идти, поэтому забрался в уходящий обоз и спрятался между тюков, а утром меня уже не выгнали, потому что я хорошо стрелял, а у них не хватало людей в охране. — Отец не искал тебя? — Искал, но на границе Западных земель меня не выдали, а дальше уже не спрашивали, откуда я. — И ты с двенадцати лет ходил за обозами? — Да. Ещё мастерил луки, чинил стрелы, бумаги переписывал… — Такко хорошо учили грамоте, — заявил Верен. — Он писал договоры купцам и все мои письма домой! — А сам посылал отцу весточки? — Нет, — Такко пожал плечами. — Как-то не приходило в голову. — Значит, бродячая жизнь тебе понравилась. А с Вереном вы как сошлись? Такко замялся, и Верен, улыбаясь, толкнул его локтём: — Ему всё нравилось, пока он не связался с контрабандистами. Не стыдись рассказывать! На этом попадались и постарше тебя. — Ну да, связался, — неохотно проговорил Такко. — Один раз. Случайно. Они обещали хорошо заплатить. Я же не знал, что они везут что-то запрещённое! — Зато они-то быстро поняли, какая хорошая компания — доверчивый мальчишка, — заметил Ардерик. — Тебя могли повесить. Даже должны были. — Такко тогда не было четырнадцати, — снова вступил Верен, — по нашим-то законам он взрослым не был. Тем более, попался в первый раз. Даже клейма не получил, только плетей и, ясное дело, после обыска остался без единого медяка. Так мы с ним и познакомились — я шёл с поручением в ратушу, а он шатался по площади, где утром повесили его дружков, и не знал, куда податься. Я подумал, что наниматься в охрану вместе с лучником будет проще, чем одному… — Вот так история, — усмехнулся Ардерик. — Что ж, от знакомства выиграли вы оба. Из арбалета стрелять доводилось? — Нет, но готов учиться. — После лука он покажется тебе детской игрушкой. Если все сыты, идём на стрельбище! Верена по пути задержали, и когда он добрался до стрельбища, Такко уже утыкал стрелами мишени и Ардерик испытывал его на мечах. Верен никогда не считал друга сносным фехтовальщиком, но тут невольно залюбовался его отточенными движениями. Шансов выстоять против Ардерика в настоящем поединке у Такко не было, но учебные атаки он отбивал уверенно. Даже коварный удар с левой стороны, который Верен позорно пропускал до сих пор, отразил ловко и легко. — Для лучника неплохо! — заключил сотник. — В бою тебе лучше за меч не хвататься, но видно, что сражаться тебя учили, причём хорошо. Будешь упражняться часа по четыре в день, и к концу месяца я поверю, что ты сможешь отбиться от местных козопасов. — Он убрал оружие и кивнул на мишени. — Зато стрелок ты превосходный. Осваивай арбалет, и я поставлю тебя на стену со своими лучшими стрелками. Такко поклонился, не скрывая довольной улыбки, и Верен улыбнулся вместе с ним. Никакие упражнения не могли заменить сноровки, приобретаемой в детстве, а Такко, как любой уроженец Аранских гор, впервые взялся за лук в три года и с тех пор не расставался с ним. — Жаль, чинить арбалеты ты не умеешь, — сказал Ардерик. — У нас есть пара сломанных, до которых никак не дойдут руки. — Такко научится, — сказал Верен, обнимая друга за плечи. — Он отличный мастер. В Эсхене он делал лук для маркграфской дочки… Как его звали? Я забыл. Такко, как звали эсхенского маркграфа? Такко молчал, за него ответил Ардерик: — В Эсхене вроде сидел Оллард. Человек со странностями и такой домосед, что я и не знал толком, жив он или нет. Ты правда получил от него работу? — Получил, получил, — ответил за друга Верен. — Мы знатно повздорили с тамошним мастером, когда Такко увёл у него заказ! В том, что касается луков, он лучший, готов поклясться. — Почему маркграф Оллард поручил это важное дело тебе, а не местному мастеру? — заинтересовался Ардерик. — Вы были знакомы раньше? И сколько он тебе заплатил? — Да там не лук был, а баловство, — ответил наконец Такко. — Детский, совсем слабый. И я потом ещё немного на него работал. Маркграф ждал гостей на Праздник Первых плодов, и в замке не хватало рук. — Гости — у Оллардов? Кто приезжал? — Маркграф… Виллард, кажется. Обсуждали помолвку. — Вот оно что. Виллардов я знаю. Приезжал молодой Фредрик? Или его отец? — Фредрик, да, с дядей. Но я с ними не разговаривал. Зато с его оруженосцами мы неплохо поладили. Они даже приглашали меня пойти на службу к Фредрику, — прихвастнул Такко. — Но я отказался. — Почему? — Я же обещал Верену. Маркграф хорошо расплатился со мной, но не настолько, чтобы собраться в дорогу, поэтому я ещё сходил с обозами в соседние города. А когда добрался до Нижнего, вы уже ушли на Север. — Везёт тебе. Один маркграф даёт выгодный заказ, другой зовёт на службу… Такко снова смолчал, и сотник махнул рукой: — Ладно. Отдыхай с дороги. Сегодня пообвыкнешься, а завтра начнёшь упражняться с арбалетом и мечом. До Перелома мы успеем сделать из тебя сносного мечника. Добро пожаловать в ряды имперских воинов, Танкварт Велеринг! — Золото, а не парень, — заявил Ардерик Верену, когда Такко скрылся из вида. — Стреляет, читает-пишет и не побоялся проделать такой путь в одиночку. И воспитания хорошего. Вообще, если хочешь знать, какого рода человек — смотри, как он кланяется и как держит ложку. Я не удивлён, что и Оллард, и Виллард выделили его среди других. Верен кивнул, искренне радуясь за друга. А потом отвёл глаза. За пять лет он ни разу не ощущал, что между ними есть какая-то разница. Теперь изнутри поднималась непривычная, стыдная обида. Ясно же, что сотник предпочтёт приблизить того, кто выше по рождению, лучше образован и успел завести знатных знакомых. Пусть сын серебряных дел мастера не ахти какая знать, но всяко лучше, чем сын красильщика! — Один недостаток у него — совсем не умеет врать, — продолжал Ардерик. — Что? — переспросил Верен. — Как так вышло, что Оллард его облагодетельствовал, но не оставил при себе? — У знати свои причуды, — пожал плечами Верен. — А Виллард? С этими я хорошо знаком — это они выкупили наше имение. Мои братья ходят у Фредрика в оруженосцах, и им неплохо живётся. Не мёрзнут, не натирают зад в седле, не подставляются под стрелы и всего-то прославят не своё имя. Отец с матерью живут по-старому, только им больше не принадлежит ни единой ложки, ни единого гвоздя в доме! Да лучше бы им было уйти в деревню и жить крестьянским трудом, чем терпеть этот позор! Вилларды умеют мягко стелить, они и не таких провели, а твой друг взял и не пошёл к ним на службу. — Такко не станет врать! Мы с ним как братья, каждый верит другому, как самому себе! — Это делает тебе честь, — кивнул Ардерик. — Но не ему. Полбеды, что он врёт мне, но он и тебе не сказал всей правды. Явно заплатили ему не только за лук. — А... за что? — Верен задохнулся от внезапной догадки. — Если ждёшь соглядатаев от Виллардов, ищи их в другом месте! Ардерик примирительно хлопнул его по плечу: — Остынь. Я не обвиняю твоего друга — пока. Но и не спешу полагаться на человека, который, будучи у отца единственным сыном, за пять лет не удосужился отправить весточку. Нельзя ждать верности от того, кто так исполняет долг перед родителями. — Отец дурно обращался с ним! Такко было от чего бежать! — Полагаю, он того заслуживал. И как бы не вышло, что ему и сейчас есть от чего бежать. Верен не нашёлся с ответом, и Ардерик крепче сжал его плечо: — Я приму твоего друга в войско. Но доверять не стану, пока не узнаю всей правды.***
Такко, добравшись до каморки Верена, с наслаждением повалился на лежанку. Тело, хоть и привычное к седлу, ныло от долгой дороги, а после целого дня на холоде клонило в сон. Прежде чем лечь, он заставил себя закрыть оконце, которое приоткрыл для света, и невольно упёрся взглядом в башню замка. Из верхнего окна на него смотрело бледное лицо. Миг — и оно причудливо расплылось длинными белыми мазками. Чайка, сидевшая на подоконнике, расправила крылья и взлетела, разрушив иллюзию. Такко плотно закрыл окно и закутался в одеяла. Это всё долгая дорога, холод и снег, от которого рябит в глазах. Завтра он будет упражняться с арбалетом и мечом, и на морок не останется сил. Лишь бы сотник не смекнул, кто учил его отбивать удары с левой руки.