Сквозь века

— …В итоге Александр теперь вне зоны доступа! — смех юного Гила звенит переливами хрустального колокольчика. — Сидит счастливый-счастливый вместе лордом Эл-Меллоем II и смотрит на океан! Долго! Но я понимаю их!       Улыбка ползет по безмятежному лицу, а смех снова звенит, смешиваясь с шумом прибоя. Волна ласково стелется к его босым ногам, а Гил смеется громче и, раскинув руки в стороны, кружится на месте. Энкиду стоит чуть поодаль и с ласковой улыбкой, и трепетом в сердце наблюдает за юным другом. За его счастьем и беззаботностью. За его светом, что он излучает, желая согреть всех вокруг. — И я его понимаю! — тем временем продолжает говорить Гил, резко останавливаясь на месте. И, повернувшись лицом к другу, складывает руки за спиной и дарит очередную сияющую улыбку. — И я тоже понимаю, Гил.       Энкиду смотрит на него с гордостью и в то же время с глубоко затаенной печалью, что плещется на дне его глубоких зеленых глаз. Прошлое подкрадывается к нему, цепко обнимая за плечи. Перед внутренним взором проносится день, когда Энкиду в первые увидел юного Гила, зная, что настанет час, когда нужно будет свершить над ним кару богов за его тираничность. Но в том ребенке, что предстал в тот день перед ним, не было ничего подобного. Лишь свет и стремление к добру всем своим естеством. Забота о благе своей страны, своих людей. Желания мира для всех. Солнечный юный правитель, которому судьбой предначертано стать Царем всех людей и вести вперед человечество. И Энкиду хотелось бы видеть это своими глазами.       Резкий порыв морского бриза дует прямо в лицо, прогоняя видения прошлого. Энкиду делает шаг вперед, навстречу ветру, прикрыв глаза и раскинув руки в стороны. Ветер забирается под одежду, щекочет своим касанием кожу, шуршит в волосах и хлопает в полах балахона, подобно крыльям райской птицы. А за спиной шуршит листвой прибрежный лес, приветствуя в столь знойный день блаженный ветер. — Какое же это хорошее место для отдыха! — тянет Энкиду, выставляя ладони навстречу бризу и, открыв глаза, глядит с улыбкой в яркое голубое небо, щурясь от солнца. — Природа тут не подвержена людскому влиянию! Если прислушаться, то можно даже услышать ее голос! — Голос? — склоняет на голову на бок Гил. — Думаю ее голос только ты и можешь услышать! — Я могу понять, — все так же с улыбкой отвечает ему Энкиду и, опустив руки, подходит к юному Лугалю ближе, — Но услышать может каждый. В шуме прибоя, в шелесте ветра, в шепоте леса или в крике вон той чайки, что пролетает сейчас над нами!       Энкиду тянет в небесную синеву руку, указывая пальцем на летящую птицу. Он даже привстает на носочки, словно желая дотянуться до нее. Но птица пролетает мимо, одарив пустой пляж протяжным криком. — И что она сказала? — Гил поворачивается к другу лицом и тянет его за рукав балахона. — Приветствовала. — А. Какая вежливая! — хохочет Гил, встряхивая головой.       Золото волос сверкает на солнце подобно самым ценным сокровищам Врат Вавилона и Энкиду снова не может перестать сравнивать этого юного мальчика с тем Гильгамешем, с которым был дружен. Перед глазами цветным вихрем проносятся счастливые мгновения прошлого, гулкий звучный голос и насмешливый взгляд алых глаз. Энкиду смотрит на юную версию самого близкого друга с легкой покровительственной улыбкой. Ласковой, но при этом немного грустной. — Они все очень вежливые. И никогда не желают людям зла. Они добры к ним, живут в гармонии с миром, — Лансер тянет руку к золоту волос и нежно гладит юного царя по голове. Тот жмурится не то от солнечных лучей, не то от того, что ему приятно, но напоминает Энкиду маленького взъерошенного львенка, что греется на солнце. — Все бы были такие! — решительно кивает Гил и указывает головой в сторону. — А то посмотришь иногда на то, что Слуги творят, так страшно становится! Почему нельзя жить в мире хотя бы тут? Хотя бы сейчас, на отдыхе!       Ветер доносит обрывки гулких и громогласных выкриков, отголоски грохочущего шума, учиняемого боевыми товарищами. Их яростные голоса беспощадно пронзают плотный занавес блаженной тишины и кажутся абсолютно неподобающими для подобного умиротворенного места. Даже ветер, словно чувствуя что-то подобное, дует все злее и протяжнее, пытаясь заглушить эхо резких голосов. Ранее в этих тихих и уединенных местах такого не бывало, ведь здесь властвует природа и царит гармония. — На самом деле я тоже не понимаю, Гил, — отвечает ему Энкиду, — Но хорошо, что им весело. Они заслужили отдых.       Гил качает головой, но в ответ другу не говорит ничего. Разворачивается и ступает к берегу, оставляя следы на влажном песке. Энкиду же провожает его задумчивым взглядом и, взодхну, идет следом, туда, где расстелен плед и расставлены вкусности. Гил принес с собой на пляж любимой газировки и печенья. Теперь же, он довольный и счастливый уплетает сладости за обе щеки. — Хорошо, что у нас есть печенье! — довольно говорит Гил, когда Лансер подсаживается к нему. — Вовремя мы успели забрать нашу порцию! Не думаю, что сейчас еще что-то осталось от тех запасов, что мы привезли!       Он вновь тянется еще к коробке с печеньем, берет сразу несколько и, счастливо улыбаясь, сгрызает один за одним, напоминая Энкиду маленького хомячка. На лице мальчика даже остаются крошки и Лансер, тихо смеясь, тянется ближе к другу. Осторожным, почти невесомым касанием смахивает их с довольно улыбающегося лица и просто не может скрыть умиление. — Я рад, что ты предложил этот пикник, Гил, — говорит ему Энкиду и возвращается на свое место, задумавшись. — Я тоже! — кивает тот. — Нам нужно больше времени проводить вместе! Да и…мне больно видеть с какой тоской ты смотришь на мою Кастер версию.       От неожиданности Энкиду даже вздрагивает. Но виду не показывает, лишь привычно мягко улыбается другу. Но Лансер знает, что он совсем не глупый и действительно все видит и понимает. Гил есть Гил, в любом возрасте и любом облике. И мальчику действительно грустно наблюдать за тем, как Энкиду, наконец встретившись со своим дорогим другом, не может проводить с ним время, как раньше. И даже просто поговорить по душам. Чтобы не ранить, не бередить старые раны и не навязываться. Юный царь Урука все это видит, и тоже слишком любит Энкиду, чтобы позволить ему дальше печалиться и чувствовать холод одиночества.       Громкий щелчок пальцев приводит Энкиду в чувство. Посмотрев на друга, сидящего напротив, он встречает лишь хмурый взгляд алых глаз. — Все в порядке, правда! — встряхивает головой Лансер под пристальным и внимательным взглядом. — Допустим поверю! — фыркнув, отвечает мальчик и тянется за бутылкой с газировкой. Под ее рассерженное шипение Энкиду протяжно вздыхает. — Лучше расскажи еще про «голос» природы! Я бы хотел ее понимать!       Радуясь, что Гил сменил тему Лансер протягивает другу найденную ранее спиралевидную ракушку, аккуратно помещающуюся в ладони. Глаза мальчика тут же загораются заинтересованным блеском и тот, отставив газировку, придвигается поближе. — Это тебе, — говорит ему Лансер и осторожно кладет ракушку в протянутые детские ладошки, — Нашел ее сейчас на берегу.       Мальчик тут обращает все свое внимание на раковину, гладит ее по шероховатым бокам, чуть заостренным выступам. Вертит, рассматривая со всех сторон и глядит на нее так, будто она самое ценное сокровище. — Спасибо! — восклицает он, прижимая ракушку к груди. — Я буду ее беречь! И все же… Что там насчет понимания голоса природы? — Понять то, что она говорит на самом деле не сложно, если ты отключишь мысли и будешь слушать сердцем. Мы часть этого Мира, нас пронизывает одна и та же энергия. Сила планеты. Мы живем вместе, и в каждом из нас есть общее звено, что связывает всех единый жизненный цикл. — Сложно... — Гил хмурится и задумчиво вертит в руках подарок, явно стараясь понять смысл услышанных слов. — Не совсем понимаю… — Можешь не вдумываться, ища логику или скрытый смысл. В глубине души, или же интуитивно, ты это чувствуешь. Мы такое же звено в цепи этого мира, как и все, что нас окружает. Все поет свою неповторимую песню жизни и несет отпечаток любви и гармонии этого Мира. Этого можно не понимать. Но почувствовать реально. И постичь любовь нашего мира своим сердцем.       Энкиду указывает взглядом на ракушку, что Гил держит в своих руках и добавляет: — Послушай. Прислони к уху. Так, например, эта раковина несет в себе память о море. Его шепот и ласку волн, и делится этим с тобой. Расслабься. И ты сможешь услышать голос природы.       В задумчивости мальчик прикладывает раковину к уху и закрывает глаза, вслушиваясь в нежную песню морских глубин. Мягкий ласкающий шепот волн звучит голосом моря, запечатанном где-то в глубине, отточенной волнами ракушки. Будто нежная колыбельная самой жизни робко просачивается сквозь нее, сплетаясь с прочими звуками в нежном гуле. Словно дыхание самого Мира в этих кружащих голову звуках. Убаюкивающих и умиротворяющих. Энкиду не нужна раковина, чтобы прикоснуться к этой песне и тихому рокоту планеты. Он слышит. Гул из самого сердца земли, чей печальный отголосок доносится с ветром или шумом волн. Касаясь земли и прикрывая глаза, Энкиду слышит боль и печаль самого Мира от загубленной людьми жизни, но также и любовь… То, что было заложено в изначальном акте творения никуда не денется. Оно будет в вечном рокоте звучать из глубин планеты, нежной и грустной колыбельной жизни. — Красиво… — прерывает молчание Гил, выводя Энкиду из транса. — Почувствовал? — мягко спрашивает он, открыв глаза и отряхивая руки от колючего песка. — Не знаю… — хмурит светлые брови мальчик, покусывая в задумчивости губы. — Не уверен… Может быть… Что-то точно было! — Услышишь еще.       Энкиду улыбается ему и тянет руку к золоту волос, нежно погладив юного Лугаля по голове. Его звонкий смех вновь оглашает пустой пляж переливами хрустального колокольчика, а сам мальчик льнет к руке, снова делая его похожим на маленького львенка. — Ой! — вдруг восклицает он, глядя за спину Энкиду. — Мы не одни!       Обернувшись, Лансер видит, как вдоль кромки моря проходит Царь всех людей. Мягко клонящееся к горизонту солнце сверкает в его украшениях и волосах, освещает задумчивое и серьезное лицо. — Видимо присутствие других Слуг совсем доконало его, раз он решил лишить их своего величия! — раздраженно бурчит Гил, недовольно хрустнув печеньем. — И чего он сюда приперся? Будто работать больше негде!       Энкиду лишь задумчиво кивает головой, пропустив слова мальчика мимо ушей. С щемящий тоской, Лансер провожает взглядом Кастера, глядя на задумчивое выражение его лица, обращенное к чему-то крайне важному в его планшете. — И что ты сидишь? — тем временем говорит Гил, раздраженно хрустя печеньем и бросая недовольные взгляды в сторону своей взрослой версии. — Что прости? — Почему ты еще тут? Иди к нему! — Но… Я… — от неожиданности Энкиду теряется и даже не знает, что ему сказать на это. Слишком неожиданное предложение. Да и с чего вдруг именно сейчас… — Когда еще выпадет такая возможность? У него не выйдет сейчас отгородится работой! — вздыхает Гил и смело кидает в рот еще одну печеньку, зажмурившись от удовольствия. — Мы же на отдыхе! Да и атмосфера располагает к задушевным разговорам. Может быть сейчас то хоть вы нормально поговорите! И не говори, что это плохая идея! Я не желаю больше видеть тебя таким задумчивым и понурым! Больно смотреть на то, как вы отгородились друг от друга. Я больше не намерен это терпеть! Иди же!       «А ведь он прав, — думает Энкиду, глядя на удаляющуюся фигуру Кастера, — Но имею ли я вообще право теперь подходить к нему? Ему давно уже нечего мне сказать… И все же…»       Лансер встряхивает головой. Прошлое вновь подкатывает со спины, цепко сжимая в своих болезненных объятиях и эхо былого шепчет на ухо голосом Гильгамеша самые важные слова в жизни одной глиняной куклы. — Я…Спасибо, Гил… — тихо шепчет Энкиду, сжав кулаки. Песок неприятно колет кожу и страшный отголосок прошлого напоминает о совсем другом песке на тонких руках. И эта мысль разит слишком больно, чтобы Энкиду мог это стерпеть. От резкого болезненного воспоминания, жаром горечи, обжигающей грудь, Лансер подрывается с места. Закусив губу, он с тоской и вспыхнувшей решимостью глядит вперед. — Я попробую.       Он долго ждал этого. Это было его главное желание, что теперь утекает песком сквозь пальцы. Страх поднять океан запертой в глубине души боли слишком силен. И все же… Быть в стороне — ранит еще сильнее. Тогда, многие века назад, Энкиду потерял все. И искренне сожалел в своем Посмертие о том, что не был с Гилом рядом. И теперь, когда единственное желание исполнилось, Энкиду только и может, что стоять в стороне и смотреть ему в спину, не в силах подойти. И в итоге он в очередной раз рискует потерять его…потерять все.       Резко встряхнув головой, Энкиду делает первый нетвердый шаг навстречу Царю, что замирает у кромки воды и глядит в небо. «Я попробую… В этот раз я его не оставлю…»