Живое в неживом…
Энкиду больше, чем просто часть этого посмертного Мира. Он не чувствует себя запертым тут на целую вечность, до конца времен. Ровно до тех пор, пока его не призовут в материальный Мир. Он един с этим местом. Он — есть продолжение его. Он — это лес. Энкиду дышит вместе с деревьями, с небом, землей, с каждым живым существом. Их мысли - общие, их желания – общие. Стремление к гармонии. В посмертии Энкиду именно оно превыше всего. Ибо нет в этом месте ничего иного. Чего еще желать одинокой душе, кроме блаженного покоя? Что еще остается тому, кто погиб многие тысячелетия назад и для кого времени теперь не существует? Его границы стерты и даже непонятно, в каком моменте Энкиду сейчас существует. Вне времени? Или в каждом моменте одновременно и бесконечно долго? Это пустое… Время совсем неважно. Энкиду просто глиняная кукла, вылепленная богами лишь с одной целью — покарать царя Урука, не чтящего богов. Но кукла с самого начала стремилась к спокойствию, а не войне. К гармонии, познанию Мира, людей и самого себя. Первые дни его жизни были такими же, как и те, в которых он существует уже после смерти. Сознание едино с каждым зверем, с растением, с землей. Со всеми процессами, протекающими в сложном и переменчивом Мире. Незримо для человека Земля вся прошита невидимым цепями, что связывают одно с другим в законах природы. Каждое существо связано с чем-то на разных энергетических уровнях в едином жизненном цикле. Энкиду видит эти связи, постигает их, может к ним мысленно притронуться, потянуться за ними и узнать больше о Мире, о связанных друг с другом созданиях. Планета вся соткана из множества нитей, многие из которых плетет сам человек. Паутина. А спустившийся с небес Энкиду пытался ее постичь, но при этом сам увязал в ней все сильнее. Его сознание было на совершенно ином уровне, чем у любого другого существа на планете. Он из высших, сложных сфер. Энкиду смог постигнуть Мир лишь на энергетическом уровне, скрытом от глаз простых смертных. И все же, даже с таким сознанием он не мог постичь и понять человеческую природу, не уподобившись им. Но с Энкиду случилась Шамхат. Прекрасная, чарующая Шамхат. Ее голос, как журчание реки; шепот, как шелест в кронах деревьев, а внешняя красота затмевала богов. Она — как олицетворение всего самого прекрасного, что есть в Мире смертных. Энкиду был очарован, пленен ею —первым человеком, которого он смог узреть. Потянувшись за ней всем своим естеством, он создал свою первую осознанную «связь», как самый настоящий человек. Шамхат выдернула его сознание из «высших сфер», показала ему, как люди видят эту реальность. Показала, что значит быть по-настоящему живым. Она пробудила в Энкиду то, что делает его тем, кто он есть сейчас. Она дала ему реальную жизнь, полную непередаваемых эмоций и чувств. Четких, острых, осязаемых. Больше, чем думал Энкиду. Больше, чем было позволено глиняной кукле.Живое в неживом…
Энкиду создан из глины, но в нем столь много добра и великодушия, что это кажется невозможным. Он куда более честен и справедлив, чем любой человек. В нем куда больше любви. Он словно соткан из нее, и пока Энкиду был жив, то распространял ее на всех до кого мог «дотянуться». Энкиду, словно воплощение тепла и света, тот, кто несет любовь. Тот, кто делает людей добрее лишь парой слов и мягкой улыбкой. Энкиду теперь не всемогущее божественное создание. Он больше человек. Но об этом он ни разу не жалел, ведь за отданное могущество он приобрел куда больше, чем было ему доступно, пока он жил в лесу. В Энкиду поразительная сила созидания. Поэтому посмертный мир его наполнен жизнью, как продолжение светлой и совершенной души. Как представление ее чем-то осязаемым. Мир, полный спокойствия, где балом правит чистая сила божественного творения, что рождается из любви. Наверное, именно так было на заре времен, до всех людей и даже богов. Мир такой, каким его хотела видеть Тиамат. Такой же гармоничный и чистый, переполненный любовью, что есть в каждом живом существе. По-своему он идеален. И даже растворившись в нем, соединяя сознание с окружением, Энкиду ни разу за целую вечность не смог испытать той остроты чувств, что бушуют в Мире материи. Он с радостью и несокрушимой решимостью готов променять вечность подобного спокойствия ради еще одного дня в Уруке вместе с Гильгамешем. Ради того, чтобы снова услышать звук его властного голоса, увидеть золото волос и ощутить то духовное единение и переполняющее счастье, которое царь Урука смог подарить простой глиняной кукле. Энкиду старается не думать о нем. Это столь сильная боль, что вечно будет жечь сердце каленым железом, выжигая печать сожаления. В царящем спокойствии собственного посмертного Мира Энкиду пытается забыться раз за разом на протяжении вечности. Уходя сознанием все глубже в высшие сферы бытия, стараясь даже забыть свое собственное «я». Он — это мир. Он — есть вечность.Живое в неживом…
Жизнь. Пьянящее и кружащее голову слово. Энкиду полон жизни даже после смерти. Вечность течет для него в едином моменте, но глиняная кукла все так же тянется к ней всем своим естеством. Он жаждет вновь ощутить ее пронзительную ясность и остроту, встретить дорогих людей, познавать мир и дарить людям свет. Он столь сильно хочет жить, что иногда кажется, будто это желание вновь его убьет… Казалось бы, простая глиняная кукла… Мысли все чаще обращаются к этому. Раз за разом Энкиду возвращается «в себя» и ловит себя на единственной четкой мысли. «Жить!» А в голове клубятся спутанные нити воспоминаний. Они — самое ценное и единственное, что у него есть и, как бы ни было больно, они все еще стоят перед глазами. Четкие, сильные, слишком реальные — чувствуются даже на кончиках пальцев остротой ощущений. «Хочу увидеть его… Хочу жить!» Все чаще проносится в голове осознанное желание, которое набатом стучит в висках. С каждым разом все сильнее. И словно в ответ немому крику томящейся в вечности души резкие порывы ветра жестко рвут листья и грозно, словно с недовольством, шуршат и завывают в кронах деревьев. Мир тоже в смятении, ведь он отражает все эмоции своего хозяина. Особенно, когда в сознании бушуют мысли о Гильгамеше, а воспоминания разрывают сердце. И этот хаос проявляется свирепыми ветрами, ливнями и громовыми раскатами, сотрясающими небеса. И тогда не видно никаких зверей. Словно и сейчас они не признают в Энкиду «своего», как было тогда, когда глиняная кукла встретила Шамхат и впервые приняла человеческий облик. «Жить!» Энкиду уже тысячи лет, как мертв, но желание жить все такое же сильное и четкое. Пронзает пространство ясной, почти осязаемой мыслью невероятной силы. Как молитва срывается с обветренных губ и стремится ввысь, в небеса, вместе с подхваченной ветром листвой. Его мысли словно кто-то слышит. Может быть, Вселенная не столь равнодушна к жарким желаниям некоторых одиноких душ давно мертвых героев? Так или иначе, но одно посмертие, утопающее в буйной зелени, грозно пронзает чей-то зов. Гулкий и звучный — он пробивает пространство и время. Зов требовательный и настойчивый, переполненный странной пьянящей решимостью. Энкиду не может разобрать, кого именно зовут, но точно знает, что этот призыв слышит ни он один. Словно пробито окно в иные миры и времена, и через него можно слышать чужие мысли, видеть что-то совсем иное, чуждое привычному образу личной для Энкиду вечности. Это шанс, который выпадает раз в тысячелетия. И то, если повезет. Энкиду даже не помнит, призывался ли он так же когда-то или же нет? События прошлого или будущего клубятся у него в сознании воспоминаниями, подернутыми туманной пеленой. Слишком много вариантов. Слишком много исходов. Все давно смешалось и затерялось, заботливо запертое где-то в подсознании, чтобы не отравляло душу в посмертии. Но этот зов, вызывает воспоминания, отпирает на них замки и выпускает наружу. И Энкиду не намерен упускать этот шанс. Это дар, посланный Вселенной, будто специально для него. Он хватается за него, тянется за голосом и делает шаг вперед. В неизвестность… * * * — Слуга: Лансер. Энкиду. Я прибыл по Вашему зову, Мастер. Прошу Вас, используйте меня свободно и беспощадно. У Энкиду странное чувство дежавю. Хрупкая рыжеволосая девушка перед ним почему-то напоминает ему Шамхат, хотя между ними нет ничего общего. Ни в энергии и сильном духе, который Энкиду чувствует, ни во внешности. Но то, как эта девушка призывает его и возвращает к жизни очень похоже на то, что делала Шамхат для простой глиняной куклы. Пробуждение от глубокого вечного сна. Она дарит жизнь: четкую, осязаемую, реальную… Не зыбкое наваждение вечности, а что-то кристально ясное, обостряющую все чувства во сто крат. Энкиду слегка оглушен этим. А перед ним и его новым Мастером возникает неловкое молчание, в котором оба пристально рассматривают друг друга. Мастер хватает ртом воздух, смотрит на Энкиду в немом восхищении и сбивчиво шепчет дрожащими от волнения губами: «Не может быть… Этого просто не может быть…» Энкиду же тоже не может насмотреться на первого человека, которого он видит за целую вечность. Совсем еще юная девушка, благодаря силе которой он может сейчас стоять здесь во плоти. И взгляд новоиспеченного Слуги полон немой благодарности, и Мастер понимает его без слов. В какой-то момент она кивает и резко хватает Энкиду за руку. — Мне о стольком нужно тебя расспросить! — восклицает она, и голос ее дрожит в предвкушении. Жар ее ладони обжигает руку, а воодушевление Мастера заразно, и Энкиду не может сдержать улыбку. — Я так счастлива, что призвала тебя! Не передать как! — Мне приятно слышать такое, — смущенно говорит он и кладет свою ладонь поверх ее. — Я обязательно расскажу тебе все, что ты пожелаешь, Мастер. Девушка в ответ энергично кивает несколько раз и с жарким энтузиазмом, что плещется на дне глубоких золотистых глаз, тянет куда-то вперед. Резко, нетерпеливо. — Пойдем скорее! Кое-кто обязательно захочет тебя увидеть! Точнее не так… Он ТОЧНО захочет тебя увидеть! И желательно в первых рядах. Мне не простят, если я тебя не приведу к нему. Так что пошли!