Следуя донесениям

Штольман посмотрел в зеркало заднего вида, провёл пальцами по посеребренным вискам, приглаживая курчавые волосы, затем нервно поправил ворот мундира и сильнее нажал на педаль газа. Машина подпрыгнула на неровной дороге, набирая скорость. Натянутые струнами нервы, казалось, вот-вот оборвутся. Пальцы, холодные как лёд, сжимали руль. Вдали стали проступать очертания блокпоста. Тело напряглось, взгляд метнулся к кобуре, рука замерла в нерешительности в воздухе и опустилась обратно, сквозь полуоткрытые губы вырвался прерывистой вдох. Только одна попытка. В случае провала, он должен будет принять яд. Машина замедляла ход. Два немца вышли навстречу. В последний раз он так рисковал в 1938 году, тогда все прошло не слишком гладко, спасло покровительство Варфоломеева. Штольман подъехал к шлагбауму и остановился. Солдат поравнялся с машиной, стекло опустилось и, наклонившись к окну, гауптштурмфюрер без запинки отдал честь. Пока немец вчитывался в документы, переодически бросая взгляды, Штольман успел осмотреться и прикинуть, как действовать в случае неувязки — убить парня и сдать назад, пожалуй, самое очевидное, вот только далеко уехать не удастся, хотя бы из-за пулемета, нацеленного прямо на дорогу. Его ждёт глупая смерть у стен оккупированного города. Правда, никто не будет по нему убиваться, некому пролить слёзы, разве что Миронова ждёт его возвращения и то в корыстных целях. Разумеется, Уваков уже допросил ее и, конечно, ничего не добился. Если она обманула Лассаля, то никакой Уваков ей не страшен, наоборот, это ему следует бояться. Оставалась одна проблема — Лассаль. Перед отъездом Коробейников получил от него личное задание — быть постоянно подле Анны, молодой человек обрадовался и удивился одновременно, занервничал, преисполненный нежными чувствами. В отличие от других, полковник видел ее насквозь, однако, знание, тяжелым бременем лёгшее когда-то на плечи, не помешало тоске пустить свои корни. Штольман надеялся, за время его отсутствия не случится ничего из ряда вон выходящего, например, кто-то умрет или раскроется чей-то план. Всё-таки Увакова идиотом не назовёшь. Приезд давнего недоброжелателя в разгар подготовки к операции нервировал не меньше, чем задание Варфоломеева. — Все в порядке, герр штандартенфюрер, — сказал, наконец, немец, — проезжайте. Хотел бы полковник верить, что это так, но документы все же забрал. Документы были идеально сделаны, к номерам автомобиля тоже не придерёшься. Мало кто мог заподозрить неладное, однако нервозность все равно никуда не уходила. Шлагбаум невыносимо медленно, как показалось Штольману, поднялся, и он нетерпеливо надавил на педаль, оставляя позади клубы пыли. Вот теперь точно ничего не будет «в порядке» — бо́льшая часть пройдена, Львов совсем близко. Машина пробиралась по ухабистой дороге, по пути встретились нагруженные грузовики и несколько танков. Странно, почему Варфоломеев поручил задание ему, да ещё отправил с донесением Увакова. Штольман и не подозревал до сегодняшнего дня, как глубоко смогла проникнуть советская разведка, и пусть полковник не догадывался, через кого и как вышли на Варфоломеева, зато он хорошо понимал, насколько важна информация, которой с ним собирались поделиться накануне сражения, и не по тайному каналу связи, а лично. Информатор — человек острожный, с наскока действовать не станет, во всем привык перестраховываться, заключил Штольман. Местность была новой и неизученной. Несмотря на детальный разбор карты, из-за нервозности он едва не проехал поворот. Чертыхнувшись, полковник крутанул руль, глянул на случай в зеркало заднего вида и облегченно выдохнул, никого за собой не увидев. Теперь впереди виднелись очертания полуразрушенного города. Во Львове он прежде никогда не бывал, хоть инструкции и были даны весьма четкие, это не помешало в какой-то момент заплутать и выехать не на ту улицу. Огромный город, склонившийся три года назад перед армией Третьего Рейха, и который Красной армии предстояло освободить. Штольман почти добрался до главной улицы, сердца Львова, но успел затормозить. В инструкции, которую передал Уваков, говорилось о церкви — мелкая, полуразрушенная. Сначала полковник решил, что встреча состоится там и немало удивился, но быстро сообразил, что подобным образом информатор хотел убедиться и узнать в лицо человека заранее, так как больше никаких указаний написано не было. Явившись в назначенное время в церковь, Штольман обнаружил сравнявшееся с землей левое крыло от снарядов, развороченные ступени, внутри у полуразрушенного алтаря находился священник, возле него две бедно одетые женщины. Нахмурившись, полковник внимательно огляделся, кроме них — никого. Заметив немца, ксёндз, опираясь на палку, заковылял к нему. — Могу я чем-то помочь? — с акцентом спросил старик по-немецки. Штольман взглянул на него ещё раз, но увидел в этом сгорбленном поляке один страх. — Уже отслужили мессу? — ровным тоном поинтересовался мужчина. — Да, герр штандартенфюрер. Вы что-то хотели узнать? — Как много у вас прихожан? — бегая взглядом по помещению спросил он. Старик задумчиво потёр подбородок. Он не выглядел тем, кого искал полковник, однако разговор все равно пришлось завязать, дабы не вызывать подозрений. — Ищете кого-то? Полковник многозначительно посмотрел, удивлённый, как быстро ксёндз согласился на сотрудничество, находка для шпиона. — Не беспокойтесь, — бросил Штольман, — продолжайте. — Может быть... я всё-таки могу... — Делом займитесь. Отвернувшись, полковник стряхнул пыль со скамьи и сел. Медленно потекли минуты — ксёндз вернулся к прихожанам, иногда кидая осторожные взгляды на эсесовца. Штольман прождал полчаса, прислушиваясь к любым звукам, но тишина, изредка прерываемая шепотом, вселяла в душу тревогу. Он понял, что никто не придёт ещё через десять минут, но продолжал сидеть в ожидании непонятно чего. Когда оставаться далее было уже подозрительно, он неторопливо поднялся, поправил фуражку. Штольман вышел на улицу и остановился. Он обдумывал пути отступления, уверенный в засаде, но поблизости никого не оказалось. Он ещё раз прочесал взглядом местность. Что теперь делать? На связь никто не вышел, а у него недостаточно информации, чтобы действовать в одиночку. Сжав на миг переносицу, Штольман выругался про себя, борясь с растущим напряжением, открыл глаза, сжимая челюсть, и направился к машине. Он спустился по каменным ступеням, как на него налетел молодой офицер. — Прошу прощения, герр штандартенфюрер, — в ту же секунду отскакивая, извинился немец. — Вы что, не видите куда идёте? — прорычал Штольман. — Я, по-вашему, похож на призрака, меня так легко не заметить? Офицер, на чьих плечах красовались погоны СС, сощурился, всматриваясь в лицо, но сразу виновато ответил: — Извините, герр штандартенфюрер! Я не ожидал. Штольман с трудом сдержался и процедил сквозь зубы: — Я бы обязательно доложил командованию о вашей дерзости... — осекся, — ваше имя? — Генрих Нойманн. — Так вот, Генрих Нойманн, я бы доложил о вашей дерзости вашему командиру, вы заслуживаете хорошего выговора и трепки! — Ни в коем случае не хотел вас оскорбить. — Если вы ещё раз мне попадётесь!.. — Искренне прошу меня извинить! Штольман смерил холодным взглядом. — Вы свободны. Говорить дважды не пришлось, эсэсовец испарился. Штольман запустил руку в карман за ключами, как нашёл клочок бумаги. Он резко вытащил аккуратно сложенный лист, в записке было указано время и место. Полковник обернулся, но офицер исчез, словно его и не было. Проклятье! Неужели... это он? Мальчишка — информатор? Штольман нахмурился ещё сильнее и, сжимая крепко послание, двинулся к машине. За последние дни он столько передумал и надумал в дороге, что сегодня был готов ко всему. Сначала столько часов в дороге, потом псевдовстреча в церкви, затем столкновение с офицером СС, теперь это. Место, указанное в записке, находилось на окраине, улица едва освещалась. Штольман сразу приметил темный узкий проход между домами, там легко можно было затеряться в случае облавы. Он толкнул дверь кабака и вошёл внутрь. Господи, из всех мест... Разговоры на секунду смолкли, на него посмотрели, как обычно смотрят на вновь прибывших. Несколько солдат уже были порядком пьяны, отовсюду раздавались громкие возгласы и немецкая брань, сдобренная похабными шутками. У информатора интересное чувство юмора. Он вспоминал слова Варфоломеева: «Вы, Яков Платонович, узнаете его, непременно узнаете». Штольман ещё раз медленно оглядел помещение, но не нашёл никого, кого бы мог «узнать», и в напряжении сел за один из свободных столов, напротив барной стойки, так, чтобы видеть всех входящих и оставаться неприметным. К нему тут же подошли, он заказал кофе и для разогрева (скорее для отвода глаз) коньяк. Принесли быстро, да ещё с ломтиком лимона. Несколько секунд Штольман тупо таращился на кусок лимона, вспоминая, когда в последний раз пил с ним чай. Бросив в чашку кусок сахара, он медленно размешивал, отсчитывая минуты. Этот некто задерживался на семь минут. В подобных делах промедление недопустимо. Штольман начинал нервничать. Кругом пестрила немецкая форма, отовсюду раздавалась вражеская речь, а он, заказав кофе, продолжал сидеть и бездействовать. Впервые он находился так близко с врагом и не мог ничего предпринять. Полковник старался не задерживать ни на ком взгляд, вести себя непринуждённо, но даже в позе чувствовалось внутреннее напряжение. Возможно, подумал Штольман, встреча подстроена, пока он сидит тут, вокруг дома уже выстроен отряд гестаповцев или эсесовцев, либо информатор попался и уже устранён. Оставалось надеяться, что хотя бы Коробейников справится с заданием. Напряжение сделалось невыносимым, и когда звякнул колокольчик, возвещая о новом посетителе, рука Штольмана дёрнулась к пистолету. Боковым зрением он заметил, как темнея фигура замерла у двери. Учитывая наличие свободных столиков и полную посадку тех, за которыми сидели, вывод напрашивался один. Штольман осторожно повернул голову, будто рассматривал орнаменты на стенах, взгляд скользнул по барной стойке, бармену, стульям, полу и... Варфоломеев говорил, он узнает его. Да, он узнал его. Ненависть забурлила в венах, глаза вспыхнули, рука сжала револьвер через ткань мундира. Райхенбах.