26 января, 6 утра
Закон природы жесток – либо убиваешь ты, либо убивают тебя. Молодняк бросает вызов вожаку стаи и пытается побороться за лидерство. Так всегда было, и так всегда будет. Рихтер не опоздал. Ему в принципе было чуждо опаздывать. Всегда вовремя. Всегда точен и аккуратен. Сегодня его звезда должна закатиться. Оберфюрер вытащил из портфеля документы. Райхенбах читал последние донесения с фронта. Поражения. Отступления. Красная Армия продвигается. Рихтер был так раздражён, так обеспокоен, что усыпить бдительность оказалось просто; он вышел на улицу без портфеля.11 часов дня
Незавидное положение. 24 января 2-ой Украинский фронт прорывал оборону. 25 января северо-западнее наступление начали танки 5-ой гвардейской танковой армии. 26 января в юго-восточном направлении в наступление перешёл 1-й Украинский фронт. Скоро их возьмут в кольцо. Требовалось как минимум расстроиться из-за катастрофического положения, занимаемого немецкой армией, но именно оно должно было сыграть на руку. Та незавидная роль, отведённая Рихтеру его командиром, при нынешних поражениях и отступлениях сулила первому в ближайшие часы удавку на шее.Час дня
Когда Леман, сбивая всех на своём пути и привлекая всеобщее внимание, без стука ворвался в кабинет, воображение Райхенбаха нарисовало прекрасную картину, достойную кисти Кристофано Аллори. – Герр генерал! Бригадефюрер оторвался от записей и вскинул голову. – Что с вами? Без слов Леман достал из портфеля папку и протянул. Райхенбах деланно нахмурился, как любой, кто почувствовал неладное, взял папку и взглядом указал штандартенфюреру на стул. – Что это? – холодно спросил бригадефюрер после прочтения. – Рано утром мы перехватили зашифрованную радиопередачу. Я не докладывал вам, так как не был уверен. – Он выдержал паузу. – Среди нас предатель. – Вы только что, – медленно заговорил бригадефюрер, – подали мне донос, Рудольф, на оберфюрера СС Рихтера. Вы понимаете, чем может все кончиться, если ваши догадки, соприкоснувшись с действительностью, лопнут, как мыльный пузырь? Леман, глупец Леман, преисполненный чувством долга, вытащил из портфеля радиопередатчик и положил на стол. – Мы нашли это у Рихтера в доме. Вот протокол. – Вы провели обыск? – сверкнул глазами Райхенбах. – Да. Я не мог поверить, мне пришлось... А если взрыв на лаборатории – дело его рук? Все сходится. Командир осмотрел радиопередатчик и вернул на место. – Немедленно доложите инспектору Шеферу и свяжите меня с Манштейном. – Слушаюсь. Покидая кабинет, Леман был до того взволнован, что даже хлопнул дверью. Райхенбах же облокотился на спинку кресла и принялся изучать донос.Половина второго
На первый звонок ответа не последовало. – Звоните ещё! Под мою личную ответственность. Наконец, послышался знакомый голос: – Слушаю. Райхенбах доложил о ситуации. Пока он говорил, Манштейн не проронил ни слова. – Вы уверены? – спросил Манштейн после минутного молчания. – К сожалению, да. – В таком случае, действуйте согласно инструкции. Я уверен, он действовал не в одиночку, проведите тайное расследование в кратчайшие сроки и доложите мне. – Я уже распорядился. – В тяжёлый час узнать, что в высших рядах завёлся крот. Образцовый офицер, – продолжал фельдмаршал, после недолгого молчания, – прекрасные рекомендации, и шпион. Все происходило под вашим носом. Чем вы там у себя занимаетесь, Райхенбах? Райхенбах с покорностью провинившегося выслушивал командира. Весь его вид говорил о крайней степени озабоченности всем случившемся, он даже обмолвился, что готов понести любое наказание, чем никак не успокоил Манштейна, которому только предстояло донести обо всем фюреру. – Пусть с ним поработают. Как станет что-нибудь известно, сообщите мне сразу, а затем избавьтесь от него. Узнайте имена тех, с кем он сотрудничал. – Слушаюсь. Я лично проконтролирую. Он заговорит, не сомневайтесь, – добавил бригадефюрер. Телефонный разговор прекратился. Райхенбах покинул штаб и уехал.В это же время
Из-за слякоти развезло дороги. Выпрыгнув из машины, Рихтер вляпался в глубокую лужу и не удержался от крепкой брани. По дороге его нагнал офицер и, отдав честь, вручил бумаги. Сегодня вечером он подготовит письменный отчёт, в котором распишет свои подозрения насчёт командира танковой дивизии СС и попросит провести официальное расследование. Да, после такого не сносить ему головы, но он готов рискнуть. Он шёл в штаб, когда ему повстречался Леман. Штандартенфюрер остановился на полпути, его растерянный вид настораживал. Рихтер кивнул ему и свернул в другую сторону. Однако дойти до штаба не смог – он услышал быстрые шаги, развернулся и увидел трёх солдат во главе с Леманом. Он было подумал, ему хотят что-то сообщить, но заметил, как штандартенфюрер потянулся к кобуре. – В чем дело? – Вы обвиняетесь в измене, – отчеканил Леман. – Схватите его. Липкий пот покрыл спину. Рихтер оказал сопротивление: одного ударил в челюсть, а второму при захвате сломал руку. Леман выстрелил в воздух, и во двор моментально прибежали солдаты и офицеры. – У меня приказ командира доставить вас к инспектору, – холодно произнёс штандартенфюрер. – Не заставляйте стрелять в вас. Немцы взяли на прицел оберфюрера. Рихтер стоял в кольце и тяжело дышал. Он пытался взглядом отыскать Райхенбаха, не сомневаясь, кто за всем стоит, но бригадефюрера нигде не было видно. – В чем я обвиняюсь? У вас есть доказательства? – В вашем доме был обнаружен радиопередатчик, с которого сегодня отправили сообщение. Вы подозреваетесь в сотрудничестве с советской разведкой. Обвинение до того поразило, что Рихтер оцепенел и позволил связать себе руки. Тем временем Леман забрал портфель. Он пришёл в себя только, когда его повели к машине. – Не будь болваном, Леман! – восклицал Рихтер. – Райхенбах водит тебя за нос. Он донёс на меня и донесёт потом на тебя! Леман нахмурился, но предпочёл не отвечать. Вместо этого он сел на переднее сидение, двое солдат сопровождали оберфюрера. Штандартенфюрер открыл портфель Рихтера. Сомневаясь, что здесь может что-то храниться важное, все-таки решил провести осмотр. На дне он нашёл конверт.7 часов вечера
Небольшое помещение без окон. Затхлый, сырой воздух. Холодный каменный пол. Серые стены. Подходящее место для пыток. Здесь начинают говорить даже самые стойкие, здесь люди, не выдерживая истязаний, соглашаются оболгать себя. Сейчас Рихтер лежал полураздетый, связанный по рукам и ногам. В рот была вставлена воронка, нос зажат. Гауптшарфюрер держал ему голову, второй вливал в рот воду. Рихтер был вынужден глотать, чтобы иметь возможность делать вдохи. Он извивался, как уж на сковородке. Инспектор стоял рядом, готовый в любой момент выслушать чистосердечное. – Вы стали более гуманны, – заметил ему вошедший Райхенбах. Инспектор Шефер обернулся и улыбнулся. Райхенбах подошёл ближе. Рубашка Рихтера была в крови, вокруг – следы рвоты. Характерный запах ударил в нос. Бригадефюрер сдержался в желании приложить платок. – Думаете? Если не начнёт говорить в ближайшее время, придётся перейти к радикальным мерам. – Сколько вы в него влили? – Почти пять литров. – Удалось что-нибудь выяснить? – Всё обвиняет вас, – развернувшись вполоборота, ответил Шефер. – Говорит, вы причастны к случившемуся в лаборатории. Ни один мускул не дрогнул на лице Райхенбаха под пристальным взглядом инспектора. – Что же вы? – Ему грозит смерть. Ничего удивительного, что он пытается обвинить другого, но удивительно, что вас. Гауптшарфюрер вытащил воронку. Рихтера перевернули на бок и ударили ногой по желудку. Его голова качнулась и его вырвало. – Мы могли бы переговорить с вами? – предложил Шефер. – Давайте выйдем. Инспектор указал рукой на дверь и, пропустив вперед бригадефюрера, напоследок дал указание своим людям продолжать. В коридоре они оказались одни. Инспектор Шефер, молодой мужчина тридцати пяти лет, был ярым последователем идей фюрера. Вне всяких сомнений, он собирался любыми способами выбить из Рихтера имена сообщников и другую важную информацию. Он имел поразительный нюх и поговаривали, будто он может раскрыть абсолютно любое дело, в чем Райхенбаху как раз предстояло убедиться. – Я вынужден расследовать дело. Необходимо выйти на сообщников, но для начала, герр генерал, давайте закроем для нас обоих неприятную тему. Где вы были в момент взрыва? Обычная формальность. Райхенбах одарил непроницаемым взглядом, на что Шефер миролюбиво произнёс: – Я всего лишь выполняю свою работу. Райхенбах хорошо знал, что из себя представляет инспектор. Он казался приятным и безобидным, но на деле Шефер был расчётливым и хладнокровным гестаповцем. – Понимаю. Я направлялся в штаб. – Где вы были до этого? – Осматривал боевые укрепления. Об этом, кстати, подробно написано в протоколе. – Читал, читал. Скажите, дорога до штаба сколько занимает по времени? – Минут сорок. – Сорок минут, значит. Тогда где вы были оставшиеся час двадцать? Простите мое любопытство, но вы должны меня понять. Чем быстрее мы разберёмся с проблемой, тем лучше, – миролюбиво заключил инспектор. – У меня заглохла машина, – все тем же спокойным голосом отвечал Райхенбах. – Позже я отправил машину на ремонт. Записи хранятся в журнале. Вы также можете опросить механика, который занимался ремонтными работами. Шефер наклонил голову, соглашаясь, и задал следующий вопрос: – О взрыве вам доложил штандартенфюрер СС Леман. Почему не Рихтер? – В тот день Рихтер встречался с командиром разведывательного батальона и задержался. Он прибыл уже на место происшествия. – Вы хорошо его знаете? – Если вы о том, знал ли я имя его жены, то мы были не настолько близки с ним. Инспектор усмехнулся. За стеной раздались удары, а затем протяжный стон. – А что та пленная... она живет у вас. Шефер посмотрел с самым невинным видом, не переставая заискивающе улыбаться. Для полноты картины ему бы приподняться на носках и покачаться. – Девчонка? А что с ней? – Так... простое любопытство... – Вы спрашиваете у каждого генерала, с кем он проводит ночи, или только я удостоился такой чести? – О ней рассказал Рихтер. Вот и все. Райхенбах улыбнулся, но глаза оставались холодны. – Она обычная пленная. Иметь контакты с женщинами не возбраняется. У вас есть ещё вопросы? – Больше нет, – живо ответил Шефер. – В таком случае я хотел бы поговорить с Рихтером наедине. Думаю, я имею на это право, хотя бы потому, что он был из моей дивизии. – Да, конечно. Инспектор посторонился, и Райхенбах зашёл в комнату. Рихтер лежал на полу и дрожал от боли. Некогда серая рубашка стала темно-красного цвета, лицо было изуродовано, нос сломан, один глаз заплыл, губа порвана. – Достаточно. Райхенбах приказал оставить их, и когда дверь затворилась, сделал пару шагов вперёд, выходя из темноты. Разговор с Шефером прошёл так, как он и предполагал, за исключением упоминания об Анне. – Меня всегда интересовало, – звук его голоса ударил, будто дрелью по вискам, и Рихтер зажмурился, борясь с болью, – если бы проигравшему человеку предложили вторую попытку, он поступил бы также? С трудом, превозмогая дикую боль, Рихтер открыл глаза и поднял голову. Перед глазами заплясали чёрные точки, он еле сфокусировал взгляд на фигуре командира. Из носа потекла кровь. Он провёл языком по окровавленным зубам и сплюнул. – Я не ... – Рихтер сморщился от боли, пронзившей тело. Всё-таки говорить придётся дозировано. – Не проиграл. – Разумеется, – с улыбкой подхватил Райхенбах и, сцепив руки за спиной, с интересом оглядел комнату и вернул внимание собеседнику. Насладившись увиденным, сказал: – Довольно часто люди, которые любят подвергать пыткам других, сами не могут вынести и сотой доли той боли. Как же сейчас Рихтера раздражал один только вид Райхенбаха, чуть ли не сиявшего от довольства. Всегда до тошноты вежливый и чрезвычайно внимательный к деталям, хотелось дать ему по зубам. – Вы о себе говорите? – прохрипел оберфюрер. – О вас. Вы или умрете от пыток, или вас расстреляют. Вы опозорили свою форму. Ваша семья не сможет вас похоронить, они не буду даже знать приблизительного места вашей смерти. И потому я спрашиваю снова – вы все равно поступили бы также – предали родину? – Как у вас хватает наглости, – осклабился Рихтер. – Не я запятнал честь мундира. Не сегодня, так в следующий раз... – он поморщился от боли. – В следующий раз... Райхенбах лениво взмахнул рукой. Таким жестом царственная особа обычно заставляет замолчать надоедливого слугу. С первой встречи Рихтер заметил у своего командира замашки, присущие как минимум какому-нибудь родовитому князю, которые тот старался не демонстрировать, и которые, увы, через раз проскальзывали. – Я доверял вам, – повысил голос Райхенбах, чтобы быть услышанным. – Не могу до сих пор поверить, как и тогда, когда Леман принес донос. Рихтер приоткрыл заплывший глаз. – Леман? – А как вы думали, я узнал? Раздосадованный тон не соответствовал довольной ухмылке. Рихтер молчал. – Жаль. Очень жаль. Такой потенциал, а служили врагу. Рихтер дернулся, ему бы побольше сил, он бы обязательно переломал Райхенбаху ноги и руки, но дикая боль из-за сломанных рёбер прокатилась по всему телу, отчего мужчина не смог сдержать стона. – Ваши страдания не закончены. Прощайте, – произнёс напоследок Райхенбах и покинул комнату.27 января, 4 часа утра
Анна проснулась от артиллерийского обстрела и бросилась к окну, но увидела лишь, как в суматохе немцы грузили вещи. Райхенбах предупреждал, что вскоре придется покинуть место, но она не думала, что уже сегодня, и ведь он до сих пор не вернулся. А что, если его схватили и пытают в застенках гестапо, иначе как ещё объяснить его отсутсвие, когда дивизия отступает? Входная дверь с шумом открылась. Улыбка расползлась на лице. Анна выбежала из комнаты в одной рубахе и остановилась. Улыбка потухла. Это пришёл Леман с двумя солдатами. Штандартенфюрер задержал на ней взгляд и затем отдал приказ. – Собирайтесь, – сказал он на английском. Анна было открыла рот, намереваясь спросить, куда делся командир этой чёртовой дивизии, но прикусила язык, решив не гневить лишний раз командование. Она скрылась в комнате и начала одеваться. А что, если Райхенбаха уже нет в живых? Нет, она бы почувствовала, он бы пришёл к ней в форме духа. Да и Рихтер сам бы заявился, хотя бы за тем, чтобы обыскать дом в поисках папки. Папка! Мысль поразила внезапно и заставила похолодеть. Они покидают территорию и никогда, возможно, сюда не вернутся. За эту папку уже отдали жизни столько людей, и Райхенбах бы точно не хотел её лишиться. Но где же он сам? Вернётся, а папки нет? За дверью шли сборы. Куда он мог спрятать? В стол? В спальне точно быть не могло, но на всякий случай Анна решила обыскать комнату. Ни под кроватью, ни в комоде. Леман зашёл без стука. Слава богу, к тому времени она закончила с обыском. – Побыстрее. Анна поспешила за ним. Солдаты собрали вещи командира и уже грузили. Точь-в-точь как в октябре. Как давно это было. Столько всего произошло. Тогда была жива Нина, и они не теряли надежды сбежать. Тогда она боялась Райхенбаха, робея от одного его взгляда и не подозревая, что именно ему в будущем будет обязана спасением жизни. Цветок, распустившийся в непогоду, величайшая ценность. Так и благодарность, поселившаяся в её сердце, была для самой Анны удивительным открытием. Она не заметила, как прониклась к нему симпатией, не заметила, как перестала воспринимать его своим врагом. Когда это случилось? Тогда ли, когда он преградил дорогу Рихтеру, или когда дал врача для Нины, или когда оставил жить у себя, или когда убил Брауна, продемонстрировав тем самым, как далёк от идей фюрера и его ближайшего окружения? Когда же он стал ей близок, что она готова была рискнуть...? – Я забыла аптечку! Леман не успел ничего ответить, так как Анна в ту же секунду перепрыгнула через ступеньки и скрылась за дверью. Где искать папку? Все вверх дном! Стулья перевёрнуты, стол в другом углу. В её распоряжении минута или две. Стол не подходит – его и так проверили, шкаф – тоже. Анна в панике огляделась. – Нина! – позвала шепотом. – Нина! Воздух сделался холоднее, на секунды потемнело перед глазами. – Ну вот ещё, – недовольно сказала Нежинская, – я тебе не джин. – Помоги найти папку! Нина хмыкнула. – Что бы ты без меня делала? Там. Кивком головы дух указал на половицу возле окна. Половица плотно прилегала к другим, пришлось поддеть пальцами, разодрав кожу в кровь. Запустив руку по локоть, Анна нащупала предмет, завёрнутый в ткань, и извлекла наружу. Она развязала узлы и увидела папку. Победоносная улыбка осветила лицо. Характерное покашливание напомнило, что призрак ждёт слова благодарности. – Спасибо. Нина сразу исчезла, не дав задать себе вопрос, ответ на который знала, но отвечать не собиралась. Анна спрятала папку под платье, застегнула куртку и выбежала с аптечкой. Леман ждал у бронетранспортёра. – Нашли? – спросил он прежде, чем она успела подойти к нему. – Да. Спасибо, что подождали. Бронетранспортёр, в котором они ехали, не был командирским. Анну не покидало острое желание узнать у штандартенфюрера, где сейчас находится командир, но постоянно себя одергивала. Если она спросит, не покажется ли это странным? А если не спросит, не будет ли это выглядеть ещё подозрительнее? Задумчивое, хмурое выражение лица Лемана тем более не располагало к вопросам. Дорога заняла час или два, и все это время они проехали в молчании. В какой-то момент Анна успокоилась – раз её забрали с собой, значит, он жив. Ей оставалось только догадываться, куда они едут, и что сейчас происходит на фронте.8 часов вечера
Двое солдат тащили Рихтера под руки. Едва ли он был в сознании и понимал, что происходит. – Вот вы и вернулись к старым методам, – процедил Райхенбах, и инспектор поморщился. – Сложно избавиться от привычек, которые, к тому же, приносят ощутимую пользу. – Вы выбили из него показания. Рихтера выволокли на середину двора. Стоило его перестать держать, как ноги подкосились, и разжалованный в звании бывший оберфюрер упал плашмя. – Да поднимите же его, черт возьми! – вспылил Шефер. – Торопитесь? – не отрывая взгляда от развернувшейся картины, поинтересовался Райхенбах. – Не люблю моросящий дождь, – ответил инспектор и поёжился от пронизывающего ветра. Пятеро солдат нацелились на Рихтера в ожидании приказа. Шефер повернул голову в сторону Райхенбаха, тот в свою очередь вышел вперёд и вынес приговор: – Вы обвиняетесь в измене. Вы вели антигерманскую, подрывную деятельность. Вы письменно во всем сознались. Приказом от 27 января 1944 года вы приговариваетесь к расстрелу. Приговор будет исполнен немедленно. Нередко случается, что человек, замученный пытками, думает лишь о смерти, которая избавит от мучений. Рихтер был вконец обессилен. – Расстрелять! Раздались выстрелы. Рихтер упал. Шефер повернулся к Райхенбаху. – Одного я не пойму, кто убил Брауна, если Рихтер в то время находился в десятках километров, и почему мы нашли только малую часть исследований? – Вам предстоит в этом разобраться. – Гм. – Я подвезу вас. – Благодарю. Поспешим? Я промок до нитки. Сможете высадить у управления? – Конечно. Перед отъездом я собирался предоставить отчёт. – В ваше отсутсвие Леман исполняет обязанности? – Да. У меня нет нареканий. Они шли к машине, когда сдавило грудь. Перед глазами на секунды потемнело. Райхенбах замедлил шаг, а потом вовсе остановился. Шефер встал рядом. Зажгло в легких, он отвернул голову и закашлял в платок, чувствуя во рту металический привкус. – Простудились? Райхенбах выпрямился. – Погода нелетная. Не беспокойтесь. Инспектор кивнул и ускорил шаг. Райхенбах разжал ладонь и увидел на платке пятна крови.28 января, час ночи
Что испытывает женщина, мучимая не один день догадками и страхами? Когда, ничего не объясняя, её увозят в неизвестном направлении и спустя несколько часов, казалось бы, бесконечной дороги, она оказывается у линии фронта? Какие в голове крутятся мысли, когда её оставляют одну в избе и все, что остаётся – это ждать? Что чувствует, когда наконец-то видит его? Когда он пригибается из-за низкого потолка и входит, снимая фуражку? Сначала, как только он показался на пороге, она хотела приложить его чем-то тяжёлым, дабы прочувствовал всю силу её волнения, потом в ней загорелась решимость высказать все, что думает о нем. О, как жаль, его не разорвало снарядом на мелкие кусочки! Пока в ней боролись два желания, на глаза выступили слезы, и когда Райхенбах приблизился, единственное, на что у Анны хватило сил – это прильнуть к нему и сомкнуть руки на его спине. Райхенбах, растерявшись, напрягся и замер. Он понял бы, встреть она его как обычно – на расстоянии, парой слов. Одолеваемый тяжёлыми мыслями, он не увидел, как Анна устремилась навстречу, и как рыбка ныряет в воду, так и она бросилась в объятия. Сбитый с толку такой душещипательной сценой, он нашёлся не сразу. – Ну, что ты, что ты... Шёпот его губ заглушал рёв непогоды. Его руки легли на талию, объятия согревали и внушали спокойствие. Теперь все хорошо. Анна приподнялась на носки, нашла его губы – сухие, тёплые. Райхенбах наклонил голову, отвечая на поцелуй. Он мягко коснулся губ и удивился напору Анны – тому, как нетерпеливо её язычок скользнул между его губ, как она сама углубила поцелуй. Он запустил руку в её волосы, чувствуя нарастающее желание. Она обвила руки вокруг шеи и придвинулась ближе. – Уже поздно, Анна. – Райхенбах разорвал поцелуй, Анна смутилась, убрала руки, опустила взгляд. – Я почти не спал эти два дня. Он погладил по щеке и приподнял за подбородок лицо. Улыбнулся краешком губ и поцеловал в щеку. Затем он направился к столу, на ходу снимая куртку, и сел на скамью. Места в избе было немного – скамья, небольшой стол и походная кровать. – Принеси воды, пожалуйста, – разминая шею, попросил бригадефюрер. – Я хочу умыться. Она принесла небольшой таз с тёплой водой и поставила перед ним. Райхенбах ополоснул руки и умыл лицо. Анна достала из сумки медсестры папку. – Вот, – нарушила она тишину и протянула. Райхенбах перестал вытирать полотенцем шею и поднял голову. – Долго искали? Пролистнул. Мыслями сейчас он был далеко. Что его мучило? Отступление? Рихтер? – Нет. – Вы большая умница. Он вышел из-за со стола. – Давай спать. Райхенбах успел снять китель и сбросить сапоги, пока Анна не потушила свет. Кровать, рассчитанная на одного, скрипнула под весом второго человека. Она легла на бок, спиной чувствуя твердость его груди. Райхенбах по-хозяйки положил руку ей на талию и зарылся носом в её волосах. – Рихтер? – только и спросила Анна. – Мертв, – тихо ответил он на ухо. – Завтра поговорим. Спи. Неизвестно, какую игру вёл Райхенбах, но ради цели, ради победы он убьёт любого. Он избавился от Рихтера, которого, казалось, просто невозможно в чём-то уличить. Подставил, обвинил, вынес приговор. Правда, не стал марать руки и приказал расстрелять солдатам.