О веганстве, или почему Другого с Семецким нельзя оставлять без присмотра

      Зона, речка, пляжик, возле костерка сидят трое. На костерке, насаженные на веточки, поджариваются тушканы.       – Скоро готово будет. Ещё б посолить... – мечтательно протянул Другой. Рэд был с ним солидарен.       Семецкий же смотрел на мутантов со смесью ужаса и отвращения на лице. Жрать это он был не готов категорически. Помнил ещё, чего ему это стоило в прошлый раз.       Глубоко вдохнув, Юра всё же решился:       – Лёх, я, это... должен кое в чём признаться.       Лексей замер. Медленно перевёл на друга взгляд. Нехорошее предчувствие сжало горло.       – Скажи как есть. Я готов принять страшную правду, – сказал он, стараясь звучать правдоподобно.       Семецкий потупил взгляд.       – Алексей, понимаешь, тут такое дело... в общем я... веган, – сталкер зажмурился. – Сможешь ли ты принять меня таким, какой я есть?       – Чёрт. Я знал. Знал, что что-то с тобой не так. Но чтоб такое, – Другой уставился на поджаривающихся тушканов. – Погоди минутку. Нужно в себя прийти.       Шухов молча офигевал. Наконец он, тихо сказав «ща приду», шагнул в портал. ...       – Как ты можешь подозревать меня в... в... таком! Я был верен тебе! Ах! Пойду у-топ-люсь... – услышал Чёрный Сталкер, едва вернувшись.       – Только воду не глотай. Там палочки кишечные, зараза всякая... – бормотал в ответ Другой. – Блин, о тебе ж беспокоюсь!       – Тогда... тогда я... повешусь! Да! Прасчай, любовь моя! – прокричал Юра, затягивая на шее петлю.       «Шо тут произошло вообще?!» – охреневал Дима.       – А верёвка бельевая зачем? Куда стиранное вешать потом? И что за узел? Развяжется ведь, – продолжал бормотать Ляксей. Глаза у него, впрочем, хитро сверкали.       Семецкий с несчастным видом развязал верёвку, слез с табуретки и проглотил горсть, как он думал, мышьяка.       – А мыло почему не Сейфгард? Там же везде микробы. Ну ты чё? Мышьяк ведь в баночке из под соли с надписью «мука», – расходился Другой. – А это слабительное.       – Йопть! – сказал Юра, исчезая из поля зрения.       – Его ещё выдавить надо. Мылодавом... – продолжал радостно бурчать Лёха. Шухов понял – сталкера не на шутку прёт.       – Ну кто ж так исчезает? Ты просто с хлопком испаряешься, а надо эффектно! – возмутился Другой, заметив, наконец, исчезновение Юры. И начал закручиваться в спираль до размеров точки. Потом передумал и раскрутился обратно. – Хотя, это я наверно перебарщиваю уже, сорян.       Семецкий всё слышал и видел, но отмалчивался.       – Знамо где, – вдруг снова заговорил Лёха. – Вон, табличка висит. Лампочка над дверью горит. Красная. Лопухи пооборваны. Гербарий делаешь, сюрприз типа.       Выползший из-за угла с початой пачкой лоперамида Семецкий, коротко глянув на лампочку, почесал затылок: – Э-э... Меня там нет.       – Нас всех нет. Все мы – лишь воспоминание. Лишь сон бабочки. Мы – отражение луны в её глазах, – вдохновлено вещал Другой. – И освежитель воздуха не забудь.       – ... и не было меня там, – процедил бессмертный, проглотив таблетки и залегая со снайперкой напротив двери. Лёха, глядя на это дело, слегка приоткрыл дверь и кинул в проём светошумовую гранату. Из-за двери, неистово вопя и на ходу подтягивая штаны, вылетел какой-то левый мужик. Прихреневший Семецкий так и не стреляет. Мужик убегает в закат, бешено вращая глазами. Пришедший в себя Юра закидывает в раскрытую дверь освежитель воздуха и стреляет. По территории разносился запах морского бриза.       Лексея начинает укачивать. Слышится крик чаек. Пробегающий мимо мужик сначала раздваивается, потом растраивается. Скоро в закат убегает уже целый табун бешенных мужиков. На ум приходят мысли о корриде.       «Ну кто ж так стреляет!» – вяло думает Лексей и лезет за оружием в карман. В кармане только рогатка.       «Стрелять – так стрелять». И запулил вишнёвую косточку. Снаряд отскочил от дверного косяка, и попал в лобешный лоб Лексея. Занавес.       С воплем «о нет! ЛЁЁЁХААА!» Семецкий упал на колени возле Ляксея.       – Врача! Тут есть врач?! Только не умирааай!       Семецкий сгрёб Ляксея в охапку и рыдал на всю округу. Стащив с себя противогаз, нацепил его на жертву химпрома.       Шухов смотрел на это и не понимал, почему он с ними вообще общается. Периодически из ядовитого облака до него доносились фразы «живи!» и «ёбаный освежитель!».       В голове у Лёхи всё помутнилось. На ум приходили неуместные сравнения с Аватаром: Семецкий почему-то был синий и с хвостом. Тут Ляксей учуял какой-то посторонний запах. Похоже, противогаз использовали не только по назначению, и газ от освежителя смешался с непонятным запахом. Лексей вдохнул смесь поглубже и начал мерзенько так похихикивать. Он снял противогаз и со словами «на-ка, нюхни-ка» ткнул его в лицо Семецкому. Тот не успел среагировать и тоже вдохнул. Теперь они оба начали мерзенько так похихикивать.       У Шухова задёргался глаз. Он зашёл в облако, схватил обоих за шкирку и, приговаривая «торчки ёбнутые», вытащил обоих на свежий воздух. ...       Семецкий как-то резко осознал себя лежащем на песке. Пляж. Подозрительно знакомый. «Как я тут оказался? Так. Сначала я сознался Другому, что я – веган. Так. Потом... потом мне, кажется, отказали, и попытался самовыпилиться. Так. Сожрал что-то не то, закусил лоперамидом...». В итоге он вспомнил всё.       – ЛЁЁЁХААА, ТЫ ГДЕЕЕ?!       Юра вскочил на ноги, заозирался, тут же огрёб по башке от обиженного Шухова и ссыпался на песочек.       Вокруг резко темнеет и начинает идти сильный ливень. Но Семецкому всё равно. Он спит. Ему снится что-то хорошее. Он улыбается во сне, подёргивает ножкой. Иногда можно разобрать слова, вроде «пуля была отравлена, и теперь ты тоже веган».       Лексей, найдя себя неподалёку, дико завращал глазами и начал раздваиваться. А потом растраиваться. А потом огрёб от Шухова, так и не успев превратиться в табун. «Учишь вас, учишь, а толку?», – вздохнул Рэд и передёрнул затвор ружья. В ружье транквилизатор со слоновьей дозой.       После того дня Семецкий зарёкся врать, Шухов зарёкся париться, а Другой просто зарёкся.