Любовь во время зимы

      5 ноября 2012 года, Лондон       Их выписали только в понедельник, пятого числа, полностью удостоверившись, что Гермиона оправилась после сильной кровопотери и серьезного магического истощения. Быть может, она сбежала бы из Мунго и раньше, но здраво полагала, что должна быть здоровой и сильной, чтобы иметь возможность заботиться о Руне.       У Гермионы было достаточно времени, чтобы тщательно обдумать мысль о побеге. Все эти дни она ощущала, что ее разрывает на две равные половины: «героиня Гермиона» и «мама Гермиона», и это было не самым приятным ощущением, просто потому что у обоих путей были серьезные минусы, а она не любила задачи, где все решения казались в корне неверными.       «Мама Гермиона» выла и умоляла схватить дочь в охапку и скрыться там, где их потом никто не найдет. Появление Перси явно говорило, что о них помнят и вряд ли когда-нибудь забудут. Да, сейчас ни Отделу Тайн, ни кому-то еще не было дела до Руны и ее происхождения, но только пока Гермиона вела себя «хорошо». Где были границы этого самого «хорошо»? Кроме того, не стоило упускать из вида наличие асгардцев — пока Один не предпринял никаких действий в отношении Руны (точно ли не предпринял?), но это могло измениться в любой момент. Грейнджер не хотела провести всю жизнь в страхе за себя и своего ребенка.       «Героиня Гермиона» твердо была намерена остаться в Британии. И дело было даже не в ее стремлении влезть в политику и рисковать своей жизнью и жизнью дочери. Нет, она не была настолько глупой и самоотверженной.       Гермиона всерьез полагала, что Отдел Тайн вряд ли станет что-либо официально предпринимать против нее, им это было невыгодно, особенно с учетом того, что любые их нападки могли вылиться в прессу, и тогда скандал был обеспечен. А Грейнджер была готова использовать любые рычаги, лишь бы обезопасить себя и свою семью, у нее было на кого положиться в случае опасности.       Тот же дом на Гриммо был самой настоящей магической крепостью, и Поттеры, в случае чего, вряд ли бы отказали Гермионе в приюте. Да и свой дом можно было бы предельно усилить, наложив более мощные охранные чары…       Один тоже, после здравого размышления, не казался такой уж неотвратимой опасностью — у него была возможность навредить, но он не использовал ее. Да и вряд ли Фригга позволит угрожать своей «внучке», а царица, насколько знала Гермиона, имела на мужа немалое влияние.       Но даже не столько это отпугнуло Грейнджер. Обдумывая побег, она начала прикидывать, что собрать с собой, и эти размышления стали для нее чем-то вроде дежавю: пятнадцать лет назад она точно так же собирала сумку и планировала побег, собираясь скрываться с друзьями от Пожирателей.       Воспоминания об ужасах того года вылились на Гермиону будто ушат холодной воды. Сама она еще бы вынесла такую повстанческую жизнь, но тащить «в никуда» младенца пару дней отроду? Девушка еще не сошла с ума.       Да и бросать семью на произвол судьбы, снова оставлять родителей в безвестности о судьбе их единственных дочери и внучки? Это было слишком жестоко.       Гермиону и Руну пока не трогали, но кто мог дать гарантии, что за ними не погонятся, как только она попробует скрыться. Побег сам по себе выглядел подозрительно, и такое ее поведение можно было бы счесть угрозой: как для Министерства, так и для Асгарда.       Потому Гермиона решила, что пока будет достаточно просто быть начеку: усилить защиту на доме, собрать сумку и всегда носить с собой портключ для экстренного перемещения.       К тому же успокаивало то, что все те дни, которые Гермиона с дочерью провели в Мунго, их больше никто не беспокоил. То и дело заходили Поттеры, передавая привет от Грейнджеров и многочисленных друзей, сама Гермиона каждый день навещала Ханну — бедняжка лежала здесь же на сохранении в соседней палате.       Несмотря на все страхи, безумно хотелось домой — Гермиона не была там два месяца и успела соскучиться по родителям, по своей скромной библиотеке, даже по остальным комнатам, которые раньше вызывали лишь тоску и отторжение…       Когда Гермиона, прижав к себе сладко спящую Руну, активировала принесенный Гарри портключ до дома, она ощущала что-то сродни настоящему благоговению. Портал вынес ее к самому крыльцу, в пределах защитных чар, и Грейнджер на секунду замерла, не в силах оторвать взгляда.       Дом теперь играл совершенно другими красками. Это было место, где Гермионе было по-настоящему хорошо рядом с человеком, которого она любила…       Отогнав от себя тоскливые мысли, она выдохнула и поднялась по ступенькам к двери. Она не успела даже коснуться ручки, как дверь отворилась сама, и на пороге показалась Джин Грейнджер. Родители были здесь, они ждали ее…       — Гермиона, — женщина расплылась в широкой улыбке, а на ее глазах блестели слезы.       — Мам, — в горле Гермионы застрял тугой ком.       Как же она скучала!       Джин поцеловала дочь в щеку и аккуратно приобняла за плечи, чтобы не потревожить спящую у нее на руках Руну.       — Какая кроха, — с умилением выдохнула миссис Грейнджер, глядя на внучку, одетую в теплый белый комбинезон.       Гермионе и самой было страшно — малышка больше походила на слишком реалистичную, но маленькую куклу, чем на настоящего ребенка, она казалась крохотной и хрупкой. Рядом с ней и дышать-то было боязно.       Перехватив у Гермионы Руну, чтобы дать дочери снять верхнюю одежду, Джин сделала несколько шагов в сторону, и только после этого Гермиона увидела отца.       Джон Грейнджер стоял на пороге кухни, сложив руки на груди и практически не мигая смотрел на дочь.       — Пап, — выдохнула Гермиона, поджав губы.       Он пять лет разговаривал с ней сквозь зубы, и вряд ли ее бесшабашная выходка с исчезновением могла улучшить их и без того натянутые отношения. Мистер Грейнджер сделал к ней несколько стремительных шагов, и Гермиона сжалась, не зная, чего ожидать.       Крепкие теплые руки обхватили ее за плечи, и Гермиона, всхлипнув, уткнулась носом отцу в ключицу, прижавшись щекой к мягкому кашемировому темно-синему свитеру.       — Мне кажется, ты должна нам многое объяснить, юная леди… — проговорил Джон, но не настолько строго и холодно, как раньше.       Словно не было всех этих лет и того треклятого заклятья, которое разверзло между Гермионой и ее отцом огромную пропасть.       — Да, — тихо сказала она, прикрыв глаза и вновь ощутив себя маленькой девочкой.       — Это немного подождет, — заметила Джин, слегка покачивая Руну. — Другой юной леди стоит, наконец, посмотреть свою комнату.       Вместе с родителями Гермиона поднялась наверх и проследовала за ними в детскую. Пока она прохлаждалась в Асгарде, мать навела порядок в комнате и полностью подготовила ее для приезда Руны: кроватка была застелена красивым светло-бежевым постельным бельем с нарисованными на нем зайчиками; сверху на специальном кронштейне висел плотный, в цвет белья, балдахин; полки в шкафу были до отказа набиты разными игрушками, в том числе и куклами, которые, очевидно, появились лишь в последние несколько дней.       В комоде стопками была разложена детская одежда, пеленки, постельное белье и еще много-много разных немаловажных мелочей.       — Спасибо, — улыбнулась Гермиона. Она была искренне благодарна родителям за их заботу и участие.       Руну переодели, покормили и вновь уложили спать, и Грейнджеры утянули дочь на кухню, чтобы пытать расспросами.       — Что вы хотите услышать? — вздохнула Гермиона, когда перед ней поставили кружку ароматного Эрл-Грея.       — Куда и почему ты пропала на целых два месяца? — тон отца по-прежнему был не слишком-то довольным.       И неудивительно. Сейчас, став матерью, Гермиона могла себе представить, что ощущали ее собственные родители. Если Руна, став старше, начнет с целеустремленностью матери влипать в разные опасные ситуации, Гермиона, скорее всего, сойдет с ума.       Лгать родителям отчаянно не хотелось, но и говорить правду тоже было решительно нельзя: могли они понять дочь, влюбившуюся в отъявленного негодяя, преступника и лжеца? С их точки зрения все будет выглядеть именно так.       — Мама, ты помнишь, я летом плохо себя чувствовала? — обратилась Гермиона к Джин. — Оказалось, что во всем виновато… проклятие, доставшееся Лукасу еще от его отца. Мы с Руной обе могли погибнуть, но он помог мне. Мы уже собирались разойтись, и я совершенно случайно попала вместе с ним в воронку портала, оказавшись на его родине, мне было очень сложно вернуться домой…       — Тебя что, удерживали там? — охнула мама, прикрыв рот ладонью.       — Нет! — воскликнула Гермиона. — Конечно, нет. Я могла добраться домой, и меня бы отпустили и даже, возможно, помогли с перемещением, но… Мама Лукаса убедила меня остаться, она сказала, что после воздействия проклятья в конце беременности или во время родов могут возникнуть разные осложнения, а их… семейный врач — очень опытный специалист, такого здесь вряд ли можно найти.       — Но ведь ты все равно рожала здесь, так зачем все это было нужно? — нахмурилась женщина.       — Нам с Лукасом пришлось убежать, у их семьи возникли кое-какие проблемы со старым неприятелем, и… — Гермиона замялась. — Получилось так, как получилось.       — Самое главное — что с вами все в порядке, — улыбнулась Джин и сжала руку дочери в ладонях.       Но отец явно считал по-другому.       — И где же этот твой Лукас сейчас? — спросил он недовольно, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди.       Горло Гермионы снова сдавило.       — Он… пострадал во время побега, — ответила она, не глядя отцу в глаза. Ей казалось, что он видел, что она слишком о многом недоговаривает. — Его сначала лечили в Мунго, но практически сразу его отец забрал Лукаса домой. Я пока даже не знаю, что с ним…       — Потому что там не берет сотовая связь… — проговорил Джон, иронично изогнув бровь.       — Да, — сказала Гермиона, не моргнув глазом. В конце концов, именно это ложью и не было. Там, в Асгарде, связи на самом деле не было.       — Но он хотя бы вернется?       — Не знаю! — воскликнула Гермиона и тут же пожалела о своей несдержанности — взгляд отца вновь похолодел. — Я сейчас вообще мало что понимаю…       — И вы за все это время ни о чем не договорились? — удивился мистер Грейнджер. — Ты месяц жила с ним здесь, потом два месяца у него. И за это время — ничего?       — Сложно договориться, когда ты практически не знаешь человека, — выдохнула Гермиона. — Все, что было между нами, даже сама беременность, — случайность, нелепое стечение обстоятельств. Мы за это время ни разу не говорили о чувствах, о планах…       У них были проблемы важнее, чем эта возникшая между ними химия.       — Но он тебе небезразличен, — прозорливо заметила миссис Грейнджер.       — Мне кажется, что я люблю его, — проговорила Гермиона, глядя на свои ладони.       Вот только Гарри был прав, ее чувства ничего не меняли. Даже если Локи поправится, он будет вынужден всю свою оставшуюся вечность провести в темнице Асгарда. И чем раньше Гермиона примет это, тем легче будет смириться.       Самое главное — знать, что он жив, цел и невредим, а остальное она уж как-нибудь вынесет.       Мелькнувшая в голове мысль напугала Гермиону: она-то вынесет, но как собственное заключение выдержит Локи? В какое чудовище превратят его столетия, проведенные в замкнутом пространстве без возможности с кем-то нормально поговорить?       Конечно, Фригга не бросит сына, но будет ли этого достаточно?       А она даже не сможет увидеться с ним, как прежде, поддержать.       Но нужна ли ему ее поддержка? Как ни старалась, Гермиона никак не могла избавиться от воспоминаний о негромком, презрительном шипении: «А кто тебе сказал, что мне была нужна твоя помощь?» Для Локи она с первого момента была обузой, неверным, случайным выбором…       Джин вновь сжала ладонь дочери, не давая той еще глубже уйти в склизкий омут своих мрачных мыслей.       — Я уверена, что вся эта ситуация разрешится к лучшему, — заверила Гермиону мама. — Главное — не падать духом.       Согласно кивнув, Гермиона натянула на лицо улыбку.       Чтобы отвлечь дочь, миссис Грейнджер стала без умолку рассказывать о том, что происходило с ней и мистером Грейнджером за те два месяца, что Гермионы не было рядом. Отец в конце сентября посетил какой-то съезд, посвященный медицине, все остальное время же безвылазно сидел в клинике. Он даже слегка оттаял, рассказав, что недавно был наплыв сбрендивших клиентов, захотевших себе клыки, как у вампиров, — пересмотрели, бедолаги, какой-то там фильм про отношения смазливого кровопийцы и простой девушки и будто с ума посходили.       Мама с грустной, ностальгической улыбкой рассказала, что, наконец, разобрала чердак и нашла детские вещи Гермионы — ее любимые куклы, плюшевого енота и даже тот телескоп, что ей подарили на семилетие.       — Ты тогда так любила звезды… — вздохнула миссис Грейнджер и тут же усмехнулась: — Даже говорила, что станешь ученым, найдешь инопланетян и обязательно выйдешь за одного замуж.       Гермиона подавилась чаем.       — Почему я этого не помню? — удивилась она, откашлявшись.       — Тебе было три или четыре, ты первый раз посмотрела «Звездные войны» и сказала, что найдешь себе Хана Соло и будешь путешествовать с ним по галактике. Это потом, когда ты от фантастики перешла на научные фильмы, а также поссорилась в школе с Мэтью Фуллером, ты решила, что станешь путешественницей сама по себе, «без всяких дрянных мальчишек».       Удивительно, в каком искаженном виде настигают нас наши детские мечты и фантазии. Гермиона путешествовала по Вселенной, встретилась с инопланетянами и даже родила ребенка от одного из них… Но счастливее от этого не стала.       — В тебе с самого детства жила тяга к приключениям, — подтвердил отец, и Гермиона грустно улыбнулась.       Эта самая тяга к приключениям слишком уж дорого ей обходилась.       Вскоре родители засобирались домой — как бы им ни хотелось подольше побыть с дочерью, они понимали, что она устала и хотела отдохнуть. Гермиона в самом деле желала побыть одна, в Мунго у нее не было такой роскоши, несмотря на отдельную палату.       Правда, остаться совсем в одиночестве девушке не грозило — вскоре после ухода мистера и миссис Грейнджер радионяня ожила, показывая, что Руна проснулась, но мириться с таким «соседством» было несложно, к тому же девочка была довольно тихой и некрикливой и почти все время спала.       Покормив малышку и вновь уложив ее спать, Гермиона застыла рядом с кроваткой. Ее снедала мысль: правильно ли она сделала, что осталась? Грейнджер не привыкла сомневаться в своих поступках, но сейчас кроме сомнения и тревоги не было ничего.       В любом случае, для безопасности малышки нужно было сделать очень многое, и в первую очередь — подобрать себе палочку. Но это все завтра…       Выдохнув, Гермиона склонила голову набок. Еще в больнице она часами не могла оторвать взгляда от Руны, ей казалось, стоит просто моргнуть — и та исчезнет, как предутренний туман.       Схожесть малышки с отцом поражала и навевала глухую тоску. Похоже, Гермиона была обречена всю жизнь видеть в дочери отражение Локи и страдать от невозможности быть с ним вместе…       Чтобы не терзаться горькими чувствами, Гермиона, окинув спящую Руну долгим ласковым взглядом, вышла и аккуратно прикрыла за собой дверь.       Она надеялась, что в домашней обстановке ей станет легче, но куда там! Взор против воли устремился к закрытой двери гостевой комнаты, и Гермиона, не удержавшись, преодолела коридор и распахнула дверь.       Комната казалась такой же обезличенной, как и до появления в доме Локи. За месяц жизни под одной крышей Гермионе пару раз приходилось заглядывать к нему, и она видела, как менялось все вокруг, обретая жилой вид: некоторые личные вещи, висевшие и разложенные тут и там; смятая постель; забытые на прикроватной тумбочке книги…       Сейчас ничего этого не было, все свое Локи забрал с собой, а Джин, видимо, перед возвращением дочери навела уборку во всем доме, в том числе и здесь, полностью уничтожив дух асгардца, которым была насыщена спальня.       Закусив губу, Гермиона развернулась и вышла, чувствуя себя самой настоящей дурой, следующей за призраками прошлого.       Не торопясь, она спустилась на первый этаж и вошла в гостиную, но воспоминания настигли ее и здесь, не давая сделать вдох. Гермиона подошла к дивану и опустилась на самый край, проведя пальцами по обивке. Несмотря на два проведенных в Асгарде месяца, казалось, что Локи сейчас спустится вниз или зайдет из кухни и усядется с другого края, увлеченный одной из любимых гермиониных книг.       Но нет. В доме было пугающе тихо, ни один лишний звук не привлекал к себе внимания.       Обхватив руками подушку, Гермиона опустила голову на спинку дивана и прикрыла глаза. Их жгло, но слез не было, в душе царило неприятное опустошение, грозящее перерасти в апатию.       Разум твердил сделать хоть что-нибудь, но появление Руны сильно ломало любые возможности. Гермиона не могла ни бороться с Пратчетом и его маглоненавистническим режимом, ни попытаться попасть в Асгард, чтобы узнать, что с Локи и не нужна ли ему ее помощь, — все это сильно ставило малышку под удар, потому что мало вписывалось в любые представления о «хорошем поведении».       Негромкий деликатный стук в дверь вырвал Гермиону из размышлений.       Кто мог придти к ней так поздно вечером?       Поднявшись, Гермиона вытащила из кармана одолженную ей Поттером блэковскую волшебную палочку и подошла к двери. Похоже, у нее вошло в привычку всегда быть во всеоружии… Да и, опять же, мало кто знал, где она живет, а кто знал — того сама Гермиона не хотела видеть. По крайней мере, многих из них.       Напомнив себе усилить охранные чары, она дернула ручку на себя.       В тусклом свете уличной лампы Гермиона с удивлением узнала человека, которого меньше всего ожидала здесь увидеть.       — Моя царица? — охнула она, тем не менее крепче сжав руку с палочкой.       Могла ли Фригга оказаться здесь?       — Здравствуй, Гермиона, — улыбнулась женщина ласково.       — Что вы здесь?... — девушка прищурилась.       — Не сомневайся, это на самом деле я, — сказала Фригга, с легкостью догадавшись о подозрениях Гермионы. — Но если не веришь — на твои именины я при помощи своей силы помогла тебе увидеться с Локи.       Сглотнув, Гермиона опустила палочку. Никто, кроме них с царицей, об этом не знал, а значит, это на самом деле была она.       — Безумно рада, что с вами все хорошо, — улыбнулась Гермиона, впуская Фриггу в дом.       Следом за царицей в прихожую вошла Лив, ненавязчиво поддержав ту за локоть. Как раз в тот момент, когда Фригга вышла под более яркий свет в помещении, хозяйка дома смогла разглядеть, насколько болезненный вид был у царицы.       Нет, она, конечно, выглядела по-прежнему царственно и невозмутимо, но лицо ее было бледным, глаза уставшими, а движения скованными, что неудивительно — сколько прошло дней после ранения? Неделя? Чуть больше, дней девять так точно, но это ничего не значило.       Гермиона привела их в гостиную и попыталась усадить обеих на диван, но Лив, отказавшись, скромно отошла в угол комнаты. Переведя взгляд с одной на другую, Грейнджер поймала себя на мысли, насколько гостьи выглядели странно и чужеродно в современном декоре. Словно пришельцы из другого мира… коими они, по сути, и являлись.       — Как вы нашли мой дом? — спросила Гермиона.       Никто в Асгарде не знал ее адреса, она раскрыла Тору только место жительства своих родителей, чтобы он доставил записку, но ее собственный коттедж был магически защищен он взора одного слишком глазастого асгардского стража.       — У тебя мое кольцо, — просто, без лжи и прикрас ответила царица тут же продолжила, чтобы перевести тему: — Твое жилище выглядит очень милым, Гермиона.       Искренне верилось. Общая площадь комнат царицы во дворце в пару раз превышала площадь дома Гермионы, а про богатство и лоск нечего было и заикаться. На фоне элегантной, утонченной и нежной Фригги коттедж казался убогой хибарой отшельника…       — Спасибо. Чаю?       — Не утруждай себя, дорогая, — произнесла царица и похлопала по обивке рядом с собой, приглашая присесть и Гермиону, и та не нашла в себе сил отказаться. — Тем более что я не могу позволить себе отлучаться надолго. Если Один прознает, что меня нет в лазарете, — он будет метать молнии похлеще Тора.       Гермиона изобразила на лице улыбку. Если бы она своими глазами не видела подтверждения любви между правящей четой Асгарда, то до сих пор считала бы, что Всеотец лишен возможности испытывать какие-то теплые чувства, будь то любовь, преданность, гордость.       — Не думала увидеть вас так скоро, — призналась Гермиона. — Особенно после того, что произошло.       Конечно, раны на асах и асиньях заживали с умопомрачительной даже для магов скоростью, но это не укладывалось у Гермионы в голове.       — Помнится, я получала и более опасные ранения, — в глазах Фригги мелькнули лукавые огоньки. — Будь я на полтысячи лет моложе, Малекит не ушел бы от меня живым.       — Нисколько не сомневаюсь, — на этот раз Гермиона усмехнулась искренне, но эта усмешка тут же померкла. — Как они?       Выражение лица Фригги из озорного превратилось в настоящую фарфоровую маску, на которой улыбка была лишь небрежным, кривым штрихом, и Гермиона не могла ее за это винить. Что может ощущать мать, которая видела обоих своих сыновей на грани жизни и смерти?       Ей и самой было неимоверно, дико больно, но она предпочитала не мучить себя страхом и неизвестностью и сразу узнать пусть горькую, но правду.       — За ними следят лучшие целители, я сама не отхожу от них ни на шаг… — выдохнула царица с той же печальной, вымученной улыбкой, тем не менее дарующей Гермионе надежду на то, что все не совсем уж плохо. — Тор получил серьезные ожоги, часть которых уже почти регенерировала, но времени на полное восстановление уйдет много. Глаза тоже оказались серьезно повреждены, но надежда есть. Локи же…       — Что с ним? — встрепенулась Гермиона, не дождавшись продолжения.       — Я восстановилась быстрее, потому что практически сразу мной занялись лекари, они вывели яд, и тот не оказал на регенерацию сильного воздействия. В случае Локи яд слишком долго находился в его крови, хоть ты и нейтрализовала какую-то часть, но другая осталась внутри и сильно замедлила восстановление. К тому же неизвестно, как это скажется на здоровье Локи после. Он борется, до сих пор борется.       Последние слова прозвучали настолько проникновенно, что Гермиону буквально погребло под необузданным чувством вины.       — Я старалась… — прошептала она, отведя взгляд. — Очень старалась.       — Я знаю, — произнесла Фригга с теплотой в голосе и взяла ладони Гермионы в свои. — Ты сделала все, что могла, и даже больше. Я пришла сюда не для того, чтобы обвинять тебя, а чтобы сказать спасибо. Ты спасла его, сохранила жизнь моему сыну, и за это я никогда не смогу в полной мере тебе отплатить.       — Вам и не надо.       В конце концов, она это делала не для того, чтобы заслужить благодарность царицы.       — Если честно, — сказала Гермиона после небольшой паузы, — я думала, что вы все время будете рядом с ними…       Точнее, она на это искренне надеялась. Если у Тора были друзья, которые могли приглядеть за ним и не дать в обиду, то Локи был совсем один и, в случае чего, вряд ли бы кто-то встал на его защиту или поспешил на помощь.       — Я и была, — кивнула Фригга. — И отправлюсь обратно как можно скорее. Но не переживай, даже у Локи в Асгарде есть те, кто не оставит его в беде и кому я всецело могу доверять.       — Надеюсь, что не Фрейе… — процедила Гермиона, не удержавшись, чем вновь заставила царицу лукаво прищуриться.       Ей самой стало стыдно от собственной несдержанности, но Фригга, похоже, прекрасно понимала все то, что в тот момент чувствовала девушка.       — Нет, не ей, — все с тем же добродушием произнесла царица и почти сразу посерьезнела. — Но это не столько важно, главное, что я знаю, что мои сыновья под надежной защитой. Но пришла я сюда не за этим. На самом деле я покинула Асгард, чтобы успокоить тебя, Гермиона.       — Успокоить? — не поняла Гермиона.       — Не сомневаюсь, что все последние дни ты размышляла, не сбежать ли как можно дальше, чтобы никто из асов вас не нашел.       Отнекиваться смысла не было. Порой Гермионе казалось, что Фригга видела ее насквозь и читала, будто открытую книгу. Вообще, подобная прозорливость, как успела она заметить, была присуща многим асгардцам, очевидно, сказывался тысячелетний опыт.       — Мы, конечно, мало что знали о происходящем в Свартальфхейме и Мидгарде, все же у силы Хаймдалла есть определенные ограничения, но о том, что ты родила, понять смогли, услышав разговор твоей матери с тобой по тому странному артефакту.       Некомфортное чувство, что за ней пристально следят, вновь взметнулось в Гермионе, как после упоминания о кольце. С одной стороны, она уважала царицу и была ей за многое благодарна, но вот такой надзор…       — Памятуя о нашем с тобой последнем разговоре, я решила, что ты испугаешься и захочешь спрятаться.       От возмущения Гермиона удержалась только благодаря тому, что и правда всерьез задумывалась о побеге. Но именно всколыхнувшееся в душе возмущение дало ей самой понять, что эти мысли претили.       Но это не отменяло того, что теперь Грейнджер приходилось думать не только о самой себе.       — Я хотела, но…       — Не стоит оправдываться, Гермиона, — оборвала ее Фригга. — Я бы приняла любое твое решение, каким бы оно ни было. Но я надеюсь, мои следующие слова на него повлияют: я клянусь тебе, Гермиона, что ни я, ни мой супруг не причинят тебе и твоей дочери вреда и никто из асов по собственной воле или по нашему указанию не поднимет на вас руку, не используют магию на вас против вашей воли.       Эти слова звучали очень весомо, мощное давление чужой магии ощущалось кожей — клятва, несомненно, была не простым сотрясанием воздуха.       Пока Гермиона растерянно искала достойный ответ, отведя взгляд, царица перевела дух и продолжила:       — Тебе нет повода бояться, дорогая. Пока я жива — вы с малышкой в полной безопасности.       Выдавив из себя вымученную улыбку, Гермиона кивнула. Несмотря ни на что, Фригге она доверяла.       — Последняя просьба: могу ли я увидеть свою внучку?       Во взгляде царицы было столько радости, нерастраченной материнской нежности и неиссякаемой заботы, что отказать ей было ровным счетом невозможно.       — Да, конечно, — ответила Гермиона и поднялась.       Фригга встала следом, но движения ее были неловкими, замедленными, будто ей приходилось прилагать серьезные усилия, чтобы подняться.       — Ждите меня здесь, — быстро бросила Гермиона и поспешила в детскую, чтобы не заставлять царицу подниматься по лестнице.       Руна по-прежнему крепко спала, сладко причмокивая во сне соской и забавно морща носик, так что ее совсем не хотелось трогать, но и на попятную Гермиона идти не собиралась. Да и малышка почти всегда спала довольно крепко, что и перенести ее с места на место можно было даже не разбудив.       Вот и сейчас Руна лишь сильнее поморщилась и попыталась захныкать, но легкие покачивания успокоили ее, снова усыпив.       Гостьи дожидались там же, где Гермиона их оставила. Фригга, видимо, заслышав шаги, все-таки поднялась и теперь стояла, лучезарно улыбаясь и не сводя с малышки взора.       — Можно? — царица протянула руки к Руне, спрашивая разрешения подержать ее, и Гермиона снова не смогла отказать.       Фригга аккуратно перехватила малышку и бережно, с непередаваемым трепетом прижала ее к себе. Гермиона могла поклясться, что видела в глазах царицы застывшие слезы. Лив, не удержавшись, тоже подошла ближе с легкой полуулыбкой.       — Она очень похожа на него, — дрогнувшим голосом прошептала Фригга. — Помню, как впервые взяла на руки Локи, он надрывно плакал всю дорогу из Ётунхейма, но, оказавшись у меня в руках, сразу успокоился. Одинокий и напуганный, брошенный всеми, он хотел лишь тепла и участия…       Что-то подсказывало Гермионе, что женщина говорила не только и не столько о прошлом.       — С твоего позволения я хотела бы одарить ее «Материнским благословением»…       Грейнджер читала об этом в библиотеке — заклятие, накладываемое в Асгарде матерью на собственное дитя. Оно сулило младенцу удачу, магическую и духовную подпитку, защищало от дурного глаза и злых помыслов. При всем желании у Гермионы не хватило бы на него сил.       Чтобы наложить «благословение», нужно было испытывать к ребенку искреннюю любовь, и такая забота Фригги трогала до глубины души.       Золотистая дымка соткалась на кончиках пальцев царицы, окутала Руну с макушки до пят, а после сосредоточилась у сложенных на груди маленьких ладошках и застыла на запястьях в виде витиеватых узоров, которые тут же исчезли, впитавшись под кожу.       — Для тебя у меня тоже есть подарок, — улыбнулась Фригга.       На этих словах Лив встрепенулась и достала из складок платья небольшую квадратную лакированную коробочку из темного, отливающего зеленью дерева.       Внутри оказался круглый, пару дюймов в диаметре кулон: в тонкий круг из белого золота было вплетено изображение мощного, раскидистого дерева с редкими вкраплениями изумрудов в виде листьев.       Иггдрасиль.       Кулон хотелось потрогать — настолько искусной выглядела работа, — и Гермиона, поджав губу, протянула руку. Совершенство…       — Надеюсь, он принесет тебе удачу и защитит в трудную минуту, — проговорила Фригга и тут же добавила, смерив Гермиону взглядом. — Могу поклясться, что на нем следящего заклинания нет.       Поневоле щеки Грейнджер покрылись румянцем — она на самом деле опасалась брать кулон, потому что не хотела, чтобы за ней следили, пусть даже это будет сама царица.       — Спасибо, — тихо произнесла Гермиона, сдавшись, и приняла у служанки протянутую коробочку.       Даже если заклинание и было, никто не заставлял ее носить кулон постоянно, к тому же было по-настоящему кощунственно носить такую красоту просто так, без надлежащего повода. Это там, в Асгарде, такие побрякушки считались скромными и были в порядке вещей (если не учитывать наложенные защитные чары), по праздникам там обычно одевали что-то более изысканное и нарядное, но для Земли это было чересчур.       — Нам пора, моя царица, — напомнила Лив, и Фригга, последний раз взглянув на мирно спящую в ее руках малышку, передала ту матери.       За это время вся улица потонула в полупрозрачном тумане, свет фонаря на крыльце отражался от застывших в воздухе капель, и силуэты соседних домов едва выделялись среди белой дымки.       — Береги себя, дорогая, — царица аккуратно приобняла Гермиону за плечи и поцеловала в лоб сначала ее, а потом и Руну. — Я постараюсь сообщить, если что-то изменится.       Как бы она хотела сейчас оказаться в Асгарде, быть рядом с Локи, но дочь была важнее, и Гермионе ничего не оставалось, кроме как ждать.       — Нам всем остается только ждать, — проговорила Фригга, будто прочтя ее мысли, и, сделав шаг, растворилась в тумане вслед за Лив.