Любовь во время зимы

      1 сентября 2012 года, Асгард       Локи, нацепив на лицо сардоническую усмешку, ждал. Появление Мышки заставило Одина повременить с заточением, Всеотец обдумывал ситуацию, и пока он думал, дружки Тора не торопились уводить Локи, не получив прямого приказа. Они лишь едва слышно перешептывались, стараясь не отвлекать царя, и от этих перешептываний у Локи уже начала болеть голова. Как сороки, честное слово.       Он не сомневался, что если Один не установит прямой запрет, уже через несколько часов о появлении во дворце смертной станет известно всему Асгарду. Ни Фандрал, ни Вольштагг не умели держать язык за зубами, из них всех надеяться можно было лишь на Огуна и его молчаливость. Сиф, конечно, тоже не была сторонницей сплетен, но все же могла проболтаться, особенно за кружкой забористого эля.       — Девочки, — обратился Локи к Фандралу и Вольштаггу, добавив усмешке яда, — мне вдруг стало интересно, вы по вечерам вышиваете или вяжете?       — Закрой рот, предатель, — презрительно зашипел на него Вольштагг, дернув за кандалы, отчего Локи едва не упал. — Будь наша воля, ты бы давно лишился головы.       — Полно вам, друзья, — продолжил Локи. — Мы же столько пережили вместе…       — Ты хотел сказать: «Вы столько терпели мои тупые насмешки»? — спросила Сиф, не уступая Локи в количестве яда.       Кто еще чьи насмешки терпел… И, к слову, насмешки Локи можно было назвать какими угодно: жестокими, саркастичными, высокомерными — но никак не тупыми.       — И мы тебе не друзья, — буркнул вдогонку Вольштагг.       О, это он прекрасно знал. Давно прошло то время, когда Локи считал друзей Тора и своими друзьями. Признаться, он и не помнил, когда это было. Наверное, целую тысячу лет назад.       Он так и не перестал винить их за пренебрежение и неблагодарность. Сколько разных проделок и приключений они пережили вместе, пусть и по инициативе Тора? Не сосчитать. И Локи всегда был рядом, готовый при случае помочь и подставить плечо, но они воспринимали все это как должное. Стоило же Тору лишь пальцем для них пошевелить — его друзья тут же затапливали его своей благодарностью. И как Локи ни старался, он всегда был чужим в их компании и не раз ловил себя на мысли, что они будто из разных миров. Только потом он узнал, что так оно, по сути, и было.       Сейчас, глядя на эту компанию с прежней улыбкой, Локи искренне жалел, что не вооружен. Он бы давно перерезал глотку каждому из них. Вольштаггу и Фандралу за то, что столетиями отравляли его жизнь своими глупыми насмешками и издевками, Огуну — за то, что молчаливо поддерживал их, не рискуя перечить, а Сиф… ее стоило убить за одну их несостоявшуюся влюбленность и ту тонну унижений, которую Локи пришлось пережить после случая с её волосами. Знал бы — не их укоротил, а шею.       Перестав обращать на Локи внимание, они вернулись к обсуждению появления Мышки в Асгарде. Он даже не пытался прислушиваться — их инсинуации его волновали мало, да и к тому же Локи считал, что его это не должно было больше касаться. Он сделал все, чтобы глупая смертная и ее ребенок выжили, но вместо того, чтобы сидеть в своем вонючем Мидгарде и не высовываться, она полезла в самое пекло, да и еще так глупо попалась. Хотя, чего еще было ожидать от смертной?       Теперь жизнь Мышки была в руках Одина и Фригги, и лишь от исхода их противостояния зависела ее судьба.       Но Локи это больше не интересовало. Совсем. Ничуть.       — Не думал, что ты способен так низко пасть, — проговорил, наконец, Один, и теперь в его взгляде отчетливо читалось презрение. — Спутаться со смертной и обрюхатить ее…       Локи мысленно скривился — Один, по всей видимости, даже не рассматривал иной кандидатуры. Словно его приемный сын был заведомо виноват во всех грехах. И как он раньше не замечал подобного отношения?       — Но с чего ты взял, что это был я? — спросил Локи удивленно, но с прежней усмешкой. Он давно знал, что эта его усмешка выводила окружающих из себя. — Мне кажется, в Асгарде полно жителей… И необязательно использовать Радужный мост — тебе ли не знать, как много меж мирами тайных троп…       — Но эти тропы мало кому известны, помимо тебя, — отрезал Один, одновременно с этим ударив копьем об пол, словно ставя этим точку в пререканиях.       Да и был ли смысл пререкаться — Локи знал такой взгляд отца, означавший, что тот для себя уже все решил. Так стоило ли пытаться его переубедить? Ни на Локи, ни на Мышке это бы никак не отразилось — он и без того проведет вечность в темнице, а она так и так беременна полукровкой, так какая разница?       — Не думал, что тебе настолько безразличны наши законы… — хмуро начал Всеотец, но Локи довольно нагло перебил его:       — Сам ты не особо думал о законе, ссылая Тора в Мидгард, — проговорил он раздраженно. — А он ведь довольно легко сошелся со смертной, и если бы не мое вмешательство…       — Только он и сам был на тот момент смертен! — Одину пришлось повысить голос, чтобы заставить своего приемного сына замолчать. — И никакого бы закона не нарушил, зачав хоть сотню детей, ибо все они были бы такими же смертными!       На этот раз Локи нечем было крыть, поскольку, как бы ни не хотелось это признавать, Один был прав. Для того, чтобы зачать полукровку, отец ребенка должен быть бессмертен, иначе ему не удастся передать это младенцу. Максимум, кто мог получиться у смертного асгардца, — это средней силы маг, не больше.       — Забирая невинного младенца из Ётунхейма, я искренне надеялся, что смогу воспитать из него достойного человека, но, видимо, ядовитая кровь этих ледяных отродий оказалась сильнее… — сказал Всеотец презрительно, а затем раздраженно бросил: — Уведите его.       Конвоиры незамедлительно дернули Локи за цепи, вынуждая следовать за собой, но для Локи уже не имела никакого значения их нарочитая жесткость — при всем желании они не смогли бы сделать ему еще больнее. Он почти физически чувствовал, как выгорает в нем все то светлое, что связывало его с отцом.       Было тяжело осознавать, что все его теплые слова, улыбки, похвала и поддержка были ложью. Один никогда не видел в нем своего родного сына, как бы ни говорил, что любит…       Локи изо всех сил пытался сохранить на лице ядовитую, презрительную усмешку, и по кислому, недовольному виду дружков Тора было заметно, что он неплохо справлялся, несмотря на тупую, ноющую боль в груди и одолевающую его глухую ярость. Будь у него такая возможность — Локи бы разбил что-нибудь по пути. Хотелось избавиться от снедавших его чувств, выплеснуть их, но сделать это не было никакой возможности. Даже магия, настырно требовавшая свободы, лишь болезненно клокотала внутри, не находя выхода, запертая антимагическими кандалами.       Они неторопливо спускались вниз, в подземелья, и Локи видел, как загорались превосходством и злорадством взгляды встреченных придворных, любующихся его унизительным положением. Это заставляло в очередной раз задуматься о том, что во всем дворце его никто и никогда не уважал. Сплошные твари и лизоблюды. Невольно вспомнилось, как учтиво все они кланялись перед ним, как лебезили, когда Локи занял место отца. И что самое смешное — выйди он сейчас из темницы и вновь займи трон, и все эти уроды тут же вновь преклонят перед ним колени, забыв о собственном высокомерии и презрении. Но Локи не забудет… О нет, ни на секунду не забудет…       Любили ли его здесь по-настоящему хоть когда-нибудь? Возможно, когда-то давно так и было, еще в самом детстве.       И Локи даже знал, когда началась эта всеобщая ненависть. Но ведь в той смерти он не был виноват, как ни крути… Но разве это кому-нибудь объяснишь? Он тогда пытался, и не раз, но тщетно.       Темницы ничуть не изменились за те несколько лет, что Локи здесь не был, и после путешествий по мирам он еще больше удостоверился, что асгардские темницы — чистой воды фарс. Кто после даже недолгого заключения в мрачных и тесных казематах Таноса в здравом уме назовет эти палаты местом для заключенных? Светлые, просторные камеры со светящимися изнутри стенами, блестящие золотом решетки, широкие, проглядываемые коридоры… Да, считалось, что благодаря зачарованным решеткам отсюда было нереально сбежать, но вот в остальном… Никакого психологического давления, никакого нагнетания атмосферы безысходности. Правда, что не докручивалось самим помещением, с легкостью компенсировалось жестокостью палачей, умевших выбить признание из самых стойких «клиентов», но все же…       Кстати, кому-то даже такой обстановки вполне хватало для мучений — Локи до сих пор помнил, как их с Тором посадили сюда на целый месяц за одну сумасшедшую вылазку в Ванахейм. В то время, как Один усиленно пытался погасить очередное восстание и заключить с ванами мир, его старший сын собрал свою компанию и отправился «показать этим наглым узкоглазкам, где их место».       Этот поступок едва не сорвал переговоры и мог вызвать очередную кровопролитную войну, если бы Всеотец не смог договориться с оппонентами. Но главным условием возобновления переговоров стало то, что виновные должны были отбыть наказание.       Досталось Тору, как инициатору вылазки, его дебильным дружкам — за то, что отправились с ним, а Локи — за то, что их не остановил.       В итоге Тор едва не умер от скуки. Если Локи с удовольствием коротал время за чтением книг, что ему приносила мать, то деятельному и импульсивному Громовержцу нечем было заняться от слова совсем.       Зато потом Тор пару лет не лез на рожон, ведя себя как должно примерному сыну и наследнику престола.       Если посудить, асгардцы не особо стремились держать обширные тюрьмы, слишком много проступков наказывалось смертью. К тому же конкретно в этой темнице содержались в основном высокородные преступники, которых было совсем невыгодно казнить по политическим причинам, да еще и те чужеземцы, кто владел важной информацией.       Сейчас, например, проходя мимо камер, Локи мог видеть ванахеймских разбойников и бунтарей. Он слышал, что там неспокойно и Ванахейм в очередной раз мутил воду, ощущая слабость Асгарда. Ну, ничего… Блистательный Тор, конечно же, наведет порядок…       Скривившись от последней мысли, Локи вступил под своды камеры. В отличие от других заключенных, ютившихся здесь по пять-десять человек в одной камере, ему были представлены личные, отдельные «покои» — такая же, как и у других, клетка три на пять ярдов.       Помещение пока было пустым, как в остальных камерах, но, не стоило сомневаться, что Фригга еще до вечера распорядится все устроить в лучшем виде — в этом вся мать, как бы она ни была зла или разочарована, она никогда не уставала заботиться о своих детях.       Мысль о матери, отдававшая теплом в груди, быстро сменилась глухим раздражением — Фригге сейчас и без Локи было кем заняться.       Воздух перед ним замерцал золотыми всполохами, показывая, что защитное заклинание работает, и Локи с наслаждением размял свободные от кандалов запястья — здесь, в этой золоченой клетке, они были ни к чему, его магия не могла свободно проникать за пределы камеры, но зато внутри он обладал прежней безграничной властью.       Проводив взглядом дружков Тора, на удивление не пожелавших остаться и позубоскалить, Локи сотворил из воздуха просторное, удобное кресло и с удовольствием в него опустился — ему вообще удалось присесть первый раз за несколько часов.       Другие заключенные и немногочисленные стражники вскоре потеряли к нему всякий интерес, а Локи тем временем пустился в апатичные раздумья. Ему не хотелось думать, что теперь придется провести в этом унылом месте свою вечность, к тому же он знал, что использует любую возможность сбежать, только это случится не сегодня и не завтра. Но само это место нагоняло тоску, с которой почти невозможно было бороться…       — Смотрю, ты неплохо устроился, брат…       Удивленно вскинув бровь, Локи подался вперед, разглядывая того, кого не рассчитывал лицезреть в ближайшем будущем. Видеть здесь Тора было странно и непривычно, в его характере было забыть о брате, оставив того гнить в тюрьме. И уж тем более Локи не мог предполагать, что брат решит навестить его в первый же день заключения.       — Неужели могучий Тор решил побаловать меня своим присутствием? — губы сами собой изогнулись в ядовитой усмешке. — Жаль, не могу принять тебя по высшему разряду. Как ты понимаешь, недосуг.       Тор, явно чувствовавший себя здесь не в своей тарелке, нахмурился еще сильнее.       — Кстати, — продолжил Локи нарочито бодро, — удивлен, что ты все же решил меня навестить, я думал, у тебя полно неотложных дел. Порядок в Девяти мирах наводить, например…       — Я отправлюсь в Ванахейм завтра с утра, — пояснил Тор задумчиво.       Он опять не был похож на самого себя. Где был тот прежний балагур и пьяница, мечтавший о сражениях? Этот Тор, замкнутый, отрешенный от мира, пугал, потому что был непредсказуем. Неизвестность всегда пугает.       — Полагаю, отец безумно горд… — ядовито проговорил Локи.       — Ему сейчас не до гордости — он опечален тем, что ты натворил…       — О, я прекрасно осведомлен о том, насколько он опечален моим поведением.       В голове до сих пор набатом бился голос отца: «Ядовитая кровь этих ледяных отродий оказалась сильнее». Вот она, правда. Он — лишь монстр, ледяное отродье.       «Ты не монстр», — вспомнилось Локи, но он, скривившись, мысленно отмахнулся. Что эта смертная могла понимать?       — Прекрати паясничать, Локи, — проговорил Тор недовольно. — Я пришел сюда не за тем, чтобы слушать твои остроты…       — Тогда зачем? — спросил Локи, склонив голову набок.       По нерешительному, бегающему взгляду Тора несложно было догадаться, что он и сам не знал, зачем пришел. Опустив взгляд, Локи с интересом изучал собеседника, нервируя его этим.       Так приятно было представлять, что нет вокруг этой камеры, а лишь они вдвоем и Локи, глядящий на брата сверху вниз, будто с высоты трона… Это казалось правильным, верным… А не вот это вот все.       — Я был у матери, — отстраненно проговорил Тор, даже не смотря на Локи. — Леди Гермиона оказалась очень… милой.       Да, Локи было ли не знать, какое Мышка могла произвести впечатление.       — И что? — лениво поинтересовался он полным безразличия голосом, мысленно ругая себя за зажегшуюся в нем искру интереса. Его совсем не волнует судьба Мышки. Точка.       — Я думал, тебе будет интересно узнать, что она пробудет здесь, в Асгарде, до самых родов… — начал Тор и затих, видя практически полное отсутствие интереса. — Тебя что же, нисколько не волнует ее судьба?       — С чего мне о ней волноваться? — пожал плечами Локи, не глядя на брата. — Если ты думаешь, что меня может беспокоить судьба простой смертной девчонки, то ты сильно ошибаешься. Мне плевать. Она сама выбрала свою судьбу, сунувшись туда, куда не просят.       — Она пыталась помочь тебе… — Тор даже повысил голос, будто желая достучаться до совести Локи, но он сам знал, что дело это гиблое и бесперспективное.       — Тем хуже для нее, — прорычал он в ответ. Ему наскучил этот разговор, к тому же он не очень понимал, чего добивался Тор. Или ему тоже было любопытно, какие чувства связывают его брата со смертной? Неважно.       — Жаль, что ты выбрал именно ее, — Тор заговорил лишь пару минут спустя, твердо чеканя слова. — Она не заслужила такого…       — Нет, — протянул Локи, ощущая, что вконец разозлен. Ему хотелось сделать брату как можно больнее, и потому он продолжил, хищно оскалившись: — Ты должен радоваться, что мне попалась именно эта Мышка, потому что на ее месте должна была оказаться твоя Джейн Фостер. Я ведь обещал наведаться к твоей смертной девке, и я бы наведался, если бы мне под руку не подвернулся другой вариант…       Локи видел, как вскипает в Торе жгучая ярость, растекаясь по венам электрическим током. Брат никогда не умел держать себя в руках. Но, вместо того чтобы выплеснуть обуревающую его злобу, он лишь бросил на Локи недовольный взгляд и скрылся на лестнице.