Амбивалентность

Покорная. Тихая. Такая трогательно-хрупкая, такая обжигающе-нежная… Паша не знал, как это у нее получается — каждый раз быть такой разной, оставаясь при этом собой. Контрастом с той ночью, когда она сорвалась и сама сделала первый шаг… Она была совершенно другая — так вздрагивала в его руках, так разгоряченно-растерянно дышала, так бережно-неуверенно прикасалась… А у него срывало крышу. От каждого ее касания, почти невесомого; от каждого ее едва слышного жаркого выдоха в самые губы; от шелковистости кожи, плавившейся под его поцелуями; от ее ледяных ладоней, скользивших по его ребрам; от дрожи, пронзавшей его словно удары тока, едва она притрагивалась к нему; от ее негромких, каких-то беззащитно-искренних стонов в самый откровенный, горячий, бессмысленно-сладкий момент… Это было все равно что разлететься на части — до полного опустошения, легкости, невесомости. А потом стать единым целым — словно возродиться из пустоты, ощутив себя настоящим, живым… И, тесно прижимая ее к себе, Ткачев вдруг понял: больше ему ничего не важно. Все, что имеет значение — это она. И то, что он испытывает рядом с ней, так ослепительно-ярко и бешено — так, как еще никогда, ни к кому и ни с кем. Она могла быть какой угодно и кем угодно — это ничего не меняло. Главное — совершенно иное: то, кем она становилась рядом с ним. Это было уже не игрой. Давно — не игрой. И Паша знал: вот такое, нелогичное, странное и больное, он не променяет ни на какие «правильные» чувства. Никакая другая ему не нужна. Без нее он и сам себе будет не нужен.

***

Он не смог уйти — а она и не пыталась его прогнать. И теперь, лежа с ней в смятой горячей постели, Ткачев подумал, что так, наверное, не может длиться бесконечно. Это сейчас, в шаге от пропасти, Ирина позволила ему… позволила ему все. Но потом? Что будет потом? Не будет… Не будет никакого «потом». Даже если случится чудо и все обойдется, она не простит ему собственной слабости. Хотя… какое это имеет значение? Это было. И даже ее власть над ним не может этого отменить.       — Ирина Сергеевна… Вздрогнула. Медленно подняла голову от его плеча, приподнялась, наклонившись и заглядывая в лицо — в слабом свете ночника ее глаза казались совершенно черными — как самая темная, пугающая и манящая бездна. Он катится в пропасть. Они катятся в пропасть… И изменить уже ничего невозможно. Остается лишь наслаждаться этими последними мгновениями полета.       — Не надо, Паш, — негромко произнесла полковник, мягко касаясь кончиками пальцев его губ. — Не надо ничего говорить. Просто… просто побудь еще немного со мной… Если хочешь, — добавила еще тише, почти что беззвучно. Она давала ему свободу. Право выбора, пути отступления — но в том-то все и дело, что выбора не было. Либо он будет с ней. Либо не будет вообще. Иных вариантов не существует.       — А вы? — спросил также тихо, накрывая своей рукой ее руку. — Чего вы хотите? Ирина дернула губами в невеселой усмешке. Прикрыла глаза, придвинувшись ближе к нему. И ее ответ он даже не услышал — скорее угадал.       — Обними меня. Пожалуйста…