Бен Вейдер

      — Ребенок жив, Лорд Вейдер, — услужливо докладывает зеленая робот-акушерка.       «Какой из трех?» — устало подумал ситх, борясь с желанием снять маску и вытереть пот со лба, — конечно, фантомные ощущения, но с недавних пор они часто преследовали бывшего Энакина.       — Малыш здоров. Мальчик.       — А мать ребенка? — глухо сипит Вейдер. — Мятежница нужна мне живой!       — Мать пока в бессознательном состоянии. Она придет в себя через полтора часа, — выводит тоненький металлический голосок.       — Хорошо. Когда она очнется, вколите ей стимуляторы и доставьте в медотсек для преступников. Я хочу с ней побеседовать.       — Будет сделано, милорд. Что прикажете делать с ребенком?       — Малыш здоров?       — Абсолютно, по всем показателям.       — Тогда пусть остается здесь. Мы подыщем ему новых родителей.       И Вейдер разворачивается, взмахивая своим плащом. Он не смотрит на девушку за стеклом, но в его сознании отпечатываются случайные кадры: закрытые глаза, глубокие тени под ними и кажущиеся такими неуместными сейчас рогалики на голове, — слишком веселые для всей обстановки.       «Ты этого хотел, отец?!» — слышит Вейдер в своей голове. — «Ты хотел здорового ребенка от собственной дочери?! Получай на здоровье! Только я не отдам тебе сына, — клянусь своей жизнью, я не отдам тебе моего сына! У него нет отца!»       Вейдер ничего не отвечает, пытаясь раздраженно нахмуриться омертвевшим от застарелых ожогов лицом. Неважно, отдаст или не отдаст, — у него есть план относительно Леи и малыша, и она его выслушает.       Через полтора часа в отсеке для преступников появляется Лея — на коляске, но пытающаяся встать. Вейдер ждет, пока захлопнется автоматическая дверь, и без всяких эмоций произносит:       — Ребенок будет жить. Я поищу ему приемных родителей, — мальчик нужен мне, потому что я чувствую в нем Силу, могучую Силу, — даже больше твоей и Люка. Ты не всесильна, мой сын — тоже, но ребенок, который родился сегодня, вполне может объединить Империю и Альянс и прекратить беспорядки мятежников. Ты будешь жить, но всегда скрываясь, — завтра твой клон показательно казнят для Императора.       Лея выслушивает его с каменным, бледным лицом, а потмо спрашивает:       — Зачем приемные родители? У меня есть Хан. Мы можем воспитать моего… твоего ребенка. Я не хочу, чтобы его воспитывали чужие люди.       — Хан Соло, контрабандист, мошенники главная цель половины всех галактических охотников за головами? — цедит Вейдер. — Чему он может научить сына? Изысканно материться на куче диалектов и угонять корабли? Мальчику нужно воспитание, соответствующее его положению будущего воина и правителя. Ты тоже постоянно то в сенате, то в полетах с муженьком. И давай я не буду уточнять вопрос о том, как Соло отреагирует на известие о настоящем отцовстве его, как он думает, сына: улучив момент, он убьет мальчика. Ты же так тщательно его убеждала, что это его ребенок, — Хан не примирится с правдой.       Лея так смотрит на Вейдера, что тому на минуту хочется придушить ее, только бы не видеть этой смеси презрения, жалости и упрямства. Она говорит:       — Хан ничего не узнает, — и это уж точно не ради тебя. Он хороший человек. Да, он плут, мошенник и вор, но он никогда не стал бы обрекать собственную дочь на смерть, пусть даже и показательную. Он не предаст меня…       — За деньги — предаст, но я не вижу смысла это проверять, — роняет Вейдер. — Однако, если ты так хочешь, — то можно воспитать его и в вашей семье. Другое дело, что мальчик все равно унаследует мою сторону Силы.       Лея устало вздыхает:       — Ты с самого начала был согласен отдать ребенка нам с Ханом, не так ли? Тогда какого черта ты ломал всю эту комедию?       — Хотел убедиться, не убьешь ли ты мальчика. Теперь вижу, — не убьешь. Ты его любишь, хоть и ненавидишь отца…       Горько и с нажимом: отца. Отца ребенка, отца матери ребенка, отца Люка, — родственные переплетения Скауйокеров теснее, чем в любом племени аборигенов какой-нибудь запыленной, заброшенной планетки.       — Я ненавижу себя, а не отца, — глухо произносит Лея. — Ведь ты меня не насиловал, я сама отдалась, я сама выносила этого ребенка, не вытравив плод, я лгала Хану, убедив его в том, что это его ребенок, я притворилась, что не могу рожать на своей родине, что мне нужна особая медицинская помощь, — и прилетела сюда, где находишься ты…       — Почему просто не сказать «прилетела к тебе»? Зачем эта канцелярщина? — прерывает Вейдер и пытается поморщиться под маской, — ему тяжело дышать, грудь сдавило, потому что он слишком разговорчив сегодня. — Ты могла родить ребенка на Альди или Масеааране, — они ближе к тебе, и медотсеки там не хуже. Но ты прилетела сюда, дала себя арестовать как мятежница, чтобы попасть лично ко мне в руки, — вряд ли это было только ради рождения сына. Ты хотела обговорить со мной условия его воспитания и узнать о дальнейшей судьбе мальчика, не так ли? Что ж, это тебе удалось. Ты же все равно не скажешь, что хотела еще раз меня увидеть…       Лея вспыхивает, но тут же осекается, — она еще слаба после родов, у нее нет сил и желания спорить. Поэтому она откидывается на спинку автоматического кресла и медленно произносит:       — Пусть будет так. Меня волновала не только судьба моего сына.       Вейдер кивает:       — Закончим на этом. Кстати, как ты его назвала?       — Бен, — просто отвечает Лея.       — В честь псевдонима Оби-Вана? Хочешь, чтобы он все-таки стал джедаем? Не надейся напрасно: в свое время истинная сторона Силы в Бене даст о себе знать.       Лея не отвечает, — она борется с дремотой. Вейдер замечает это и открывает потайной ход в отсеке, — он ведет в уютную бело-голубую комнатку, где когда-то ночевала Лея, еще задолго до всего этого…       Вейдер берет ее с кресла на руки и несет к постели в комнате. Лея невесома, и дело не в костюме жизнеобеспечения, который не дает полностью почувствовать ее хрупкость: Лорд чувствует, что Сила в Леее легкая, светлая, теплая, — кажется, ее легко уничтожить, но это неправда.       Иногда эта светлая Сила перемежается черными грозовыми разрядами, — то дает знать о себе Темная сторона, так в очередной раз проявляется почти незаконное родство и точно запрещенная, отнюдь не родственная, связь между отцом и дочерью.       Вейдер не сентиментален, но то, что он считает своим, всегда будет принадлежать ему. Лея — его, во всех смыслах его, и поэтому он ее чувствует, — как часть себя, как свое владение. Она отмечена — и Силой, и Вейдером.       Девушка спит. Ситх уходит, закрыв дверь в ее комнате на кодовый замок, который откроет только он, — это надежнее всяких охранников. Ему нужно готовить клона Леи к показательной казни для Императора, а потом изменить внешность живой дочери.       Около окна с младенцем Лорд останавливается: никого нет, кроме роботов, никто не увидит его слабость. Мальчик спит, посасывая палец, — пухлощекий, темно-русый       — Бен, — произносит ситх. — Бен Вейдер. Мой преемник. Да будет так.       Лее тоскливо во сне без ребенка у груди, но все эти нежности потом, после казни клона и побега семьи Соло с ребенком.       И только Люк, сражаясь на дальнем рубеже Галактики, чувствует, что случилось нечто опасное, — такое же чувство он испытал, когда сказал Лее, что Вейдер — их общий отец. Он знал, что не стоит, нельзя этого говорить, — но все-таки сказал тогда. Не скажи он, может, и обошлось бы: Лея не захотела бы отомстить отцу особо изощренным способом, — инцестом, а просто попыталась бы его убить в очередной схватке.       А план мести был неплохим: родить ребенка от Вейдера и затем убить мальчика у него на глазах. Зачем это понадобилось обычно логичной Лее, Люк не понимал до конца, — вернее, понимал, но не разумом, а чутьем.       То, что случилось, было не местью, а желанием получить отцовскую любовь, пусть и таким долгим, мучительным способом. Лея на самом деле страдал от того, что Вейдер чувствовал сына, слышал в нем Силу, — а в ней не слышал, не откликался на зов Силы Леи. Лея решила заслужить любовь отца таким способом, — родив от него ребенка, который — кто? брат? племянник Люку теперь? — и то, и другое.       Так, по крайней мере, думал Люк. Так ему было проще объяснить себе странные, мучительные, противоестественные отношения Леи и Вейдера. Легче было лгать себе, чем назвать это любовью, — разум отказывался признавать подобное.       Она не любит его, твердил себе Люк, когда Лея в очередной раз нарочно подставлялась под бластер штурмовика, который оглушал ее и запирал в камеру, где потом принцессу посещал Лорд Вейдер.       Она не любит его, — когда Лея стоит рядом с Вейдером и смотрит на Звезду Смерти, а тот держит ее за плечо, и это, как ни крути, не похоже на удерживание пленницы.       Она не любит его, — а Лея снимает платье в комнате Вейдера.       Она не любит его, — злые, кусачие поцелуи покрывают загрубевшие кожи и шрамы: Лею крепко переклинило, и она не собирается останавливаться.       Она не любит его, — Лея беременна, и Люк вовремя кивает ей на Хана Соло. Чуи, конечно, все понимает, но ничего не говорит своему другу, только зло ворчит на девушку и шумно вздыхает в кресле второго пилота.       Она не любит его, — да уж не ревнуешь ли ты, Люк, уж не унаследовал и ты фамильное безумие и отцовскую страсть? Лея никогда не выбрала бы тебя, и дело в не в вашем родстве, — ты слишком уютный для нее, тебя нужно спасать, а не отбиваться от тебя. Поэтому не рассчитывай, Скайуокер, а просто делай свое дело: воюй, узнавай о Силе, постигай ее, а позже — воспитывай брата-племянника, которого Лея тебе сплавит.       ***       Холодный красный рассвет, сухие пески, посреди них — костер. Палпатин в своем неизменном плаще с капюшоном вскользь окидывает презрительным взглядом девушку в белом платье и с косами, уложенными в венчики. Ее держит за плечо Дарт Вейдер, — суровое, бесстрастное воплощение имперской мощи.       — Лея Органа, принцесса Алдераана, за ваши преступления против Империи — шпионаж, кражу ценных засекреченных данных, оказание моральной и материальной помощи повстанцам Альянса, — вы приговариваетесь к смертной казни через пронзение Молниями во время сожжения на костре. Приговор привести в исполнение немедленно, — сухой голос императора неприятно режет слух. — Лорд Вейдер, приступайте.       Вейдер приковывает пленницу к столбу, штурмовики раскладывают топливо. Потом он поджигает ветки альтерпанса и отходит, давая дорогу Палпатину.       Палпатин откидывает капюшон, простирает вперед высохшие пальцы и с диким хохотом выпускает в девушку несколько синих Молний. Та кричит, костер разгорается, затем вспыхивает настоящий пожар. Через несколько минут на столбе остается висеть только обугленный скелет.       — Ну что ж, правосудие свершилось, и мы свободны от мятежников, мой ученик, — сухо произносит император. — Остатки бунтовщиков мы ликвидируем в ближайшее время: они не сумеют сплотиться, потеряв своего лидера. Прибрать эту падаль! — приказывает он штурмовикам и уходит, накинув капюшон.       Вейдер смотрит ему вслед, затем с едва уловимой издевкой произносит:       — Да, мой повелитель. Как вам будет угодно, — и уходит на свой корабль, где в отсеке прячется настоящая Лея с ребенком.       Вейдер заходит внезапно, — девушка кормит мальчика и не сразу замечает его.       — Все кончилось, — говорит Вейдер. — Нужно бежать, и желательно из этой системы вообще.       — Я договорилась с Ханом, — он отвезет нас в систему Ханкаанс, где нас долго не смогут найти. И там есть местные медики, которые аккуратно изменяют внешность. Я бы не хотела, но, пока Император жив, — мне придется…       — Хорошо, — говорит Вейдер и обнимает ее. Мальчик вначале плачет, но потом успокаивается, — его заинтересовал шлем Вейдера, и он тянет к гладкой поверхности пальчики.       Так они сидят, — вечность для Леи, всего лишь миг — для ситха, — но вот время пришло. Вейдер встает:       — Пора, — глухо выдыхает он.       Лея целует его в шлем:       — Будь осторожен.       — Ты тоже. И Хан. Если с тобой что-нибудь случится, он умрет первым.       — Хан не боится тебя, потому что он меня любит, — насмешливо отвечает Лея.       Вейдер молча отводит ее к шаттлу, в котором сидит Соло. «Сокол тысячелетия» припаркован в другом месте. Хан недовольно косится на ситха, но его лицо сразу разглаживается, когда он видит ребенка.       — Ради этого чуда мне стоило переться на эту планету и лицезреть дурацкий намордник, — притворно ворчит пилот. — Садись, малышка.       Лея сразу вспыхивает:       — Я тебе не малышка! — фыркает она. — Стал отцом — и сразу начинаешь фамильярничать, Соло? Я могу вообще никуда не улетать, а остаться здесь!       Соло сразу сникает:       — Тише, ваше высочество, я пошутил, оскорбив ваш утонченный слух своим грубым лексиконом межгалактического пирата. И ты никогда здесь не останешься, — только не с ним, не с этим… папашей твоим и Люка. Залезай и полетели уже!       Лея садится в шаттл и кивает Вейдеру. Тот смотрит на нее, пока дверь корабля медленно закрывается.       «Мы еще встретимся?» — мысленно произносит он.       «Я надеюсь», — отвечает Лея. — «Галактическое пространство разумнее своих жителей».       «О чем ты?» — недоуменно вздыхает Вейдер, но ментальная связь прерывается, Лея и Хан улетают.              ***       Когда Вейдер убивает Императора, то Лее уже не нужно менять внешность, а Люку — выбирать между сторонами Силы: он прощает своего отца и хоронит его в огне, по джедайскому обычаю.       Но подрастает Бен, — и Люку с Леей опять приходится выбирать, Темное или Светлое, искоренять Темную сторону или просто сдержать, направив в нужное русло. Люк совершил непоправимую ошибку, решив искоренить, чуть не убив Бена, — и последствия этой ошибки лягут на плечи и Леи, и Хана, и Люка.       Лею и Хана всю жизнь будет преследовать чувство вины: Лею — за то, что не сказала, кто на самом деле отец Бена, Хана — что он не сумел простить Лею и преодолеть свою неприязнь к ребенку. Поэтому он постоянно вне дома, его жизнь окончательно превратилась в космический цыганский табор, — а что еще делать, если внутри болит, и ты не можешь, физически не можешь находиться рядом с любимой, но изменившей тебе женщиной и чужим ребенком, которого записали, как твоего? Внутри болит, и никакие космические луны не облегчат этой боли. И «все, что мерзло внутри меня, — в свете лунном оттаяло» <*>, но ненадолго: потом воспоминание закостенеет, и заболит, заноет, начнет душить. Не помощники Хану Соло ни звезды, ни луны, ни выход в гиперпространство.       Бен — сын своего отца, он любит его и хочет унаследовать все, даже жестокость Вейдера. Милосердие он считает уделом слабых, а Сила для него, в первую очередь, — инструмент давления, власти, а не установления гармонии. Однако над ним больше смеются, чем боятся и уважают, но до поры до времени: у Бена есть способ заставить себя уважать. Так появляется Кайло Рен.       «Я любил, но сбежал. Прости», — Хан в очередной раз заводит двигатель: уж лучше деньги и схватки из-за награбленного, чем постоянно вспоминать о том, кто настоящий отец твоего ребенка, — желанного, выстраданного. И не твоего.       «Я любил, но струсил. Я чуть не убил твоего сына. Я во всем виноват», — Люк уходит в добровольное изгнание.       «Я любила. И я знаю, что вина за Бена целиком на мне: у него гены нашего отца, его отца. Я сама его отпустила к Люку, но нельзя было бросать сына. Я не прошу ни у кого прощения, — мне нужно вернуть сына к Свету, пока еще не слишком поздно», — Лея смотрит на Рей и надеется, отчаянно надеется, что та сможет доделать то, что не завершил Хан. Лея никогда не выпускает даже крохотную соломинку надежды.       «Я любил, — но вы с отцом назвали меня Темным и прогнали. Теперь я действительно стал Темным, и это лучше, чем лицемерно взращиваемое поклонение Свету», — Кайло Рен задумчиво вертит лазерный меч, предчувствуя грядущую схватку с Финном и Рей.       «Я любил, но не смог спасти ни Падме, ни Бена, ни себя. Я жестоко ошибся, сосредоточившись лишь на одной стороне Силы, — а теперь за мою ошибку платишь ты, Лея, ты Люк, ты, Бен», — призрак Энакина пытается скрыть злые слезы.       Объединяет все эти «копии одной никчемной утопии» <**> горькое «Я любил». На прошедшем времени и сослагательном наклонении ничего не построишь, не создаешь, а самое хреновое — они все лгут. Они не перелюбили, они все еще любят, — и Лея, и Хан, и Энакин, — но легче ссылаться на то, что «я хотел, но не смог, я горел, но перегорел».