одна узкая улочка перетекала в другую так же плавно, как чонгук перетекал в пространстве, идя по ней. он шёл вперёд, оставляя за собой граффити с призывом идти вперёд, надписи, говорящие идти нахуй, людей с безумно красивым языком и мусор, брошенный рядом с урной. чонгук шёл вперед, неся с собой потерянную надежду, восхищённость этим городом и старенькую фотокамеру. чонгук шёл вперёд, мимо светящихся вывесок, шёл под весёлый гул вечерних римлян и смотрел в небо. каждый кирпичик каждого дома был пропитан этим неизвестным ему ранее воздухом, римским воздухом, прокуренным кое-где, кое-где пахнущим цветами, кое-где выпечкой. воздухом которым так хотелось задохнуться.
чонгук зашёл в первое попавшееся заведение с вывеской, гласящей «gelato» и на ломаном английском попросил клубничное и кофейное. такие знакомые вкусы в таком незнакомом месте. чонгук сидел у фонтана треви, облизывал мороженое и смотрел на людей. смотрел и слушал. столько языков. чонгук смотрел на улыбающиеся лица людей, повёрнутых к фонтану спиной, позирующих для фотографии на память. смотрел как они сходили с места, подходили к человеку с телефоном или камерой, наклонялись, разглядывая получившееся, и ярко улыбались своим фотографам. так приятно смотреть на счастливые улыбки людей, заколдованных этим воздухом, этим городом, оставившем свой огромный отпечаток на людских душах. чонгук берёт в руки висевшую на шее фотокамеру и подносит к глазам. звук затвора. зафиксированное воспоминание.
небо понемногу начинает менять свой цвет на более светлый. чонгук идёт вперёд, в его руках одна лишь бутылка шампанского, на шее фотокамера. чонгук идёт вперёд, вдоль тибра, вперёд, туда, куда ведёт взгляд. жёлтая тарелка фонаря освещает большое чирикающее дерево. птичьи крики полностью заполняют тишину ночного рима. чонгук проходит быстро, чтобы не заляпаться всем этим птичьим дерьмом и идёт дальше. сворачивает. опять слышны люди. они здесь не спят. люди идут вперёд, как и чонгук, люди веселятся, грустят и просто существуют. людей много. они все живые, все разные настолько, что это сложно представить и принять. кто-то хочет власти, кто-то хочет внимания, кто-то любви, кто-то умереть, кто-то принятия, кто-то хочет жалости, кто-то новую игрушку, кто-то плакать, а кто-то ничего не хочет. есть люди живущие, есть существующие, есть заблудшие, есть умершие. есть люди, прилетевшие в рим. есть люди живущие в нём. есть те, кого разочаровало это место, а есть те, кто потерял в нём часть своей души. людей очень много. чонгук сейчас один. наедине с собой. фотографирует оставленный кем-то пластиковый стакан с пивом, который наполовину пуст. или всё-таки полон?
ноги привели чонгука к какой-то старой базилике. чонгук заходит в неё. и застывает. людей тут нет. на стенах горят подвешенные свечи. абсолютную тишину нарушает лишь шарканье чонгуковских ботинок. перед глазами — бесконечные лавки, белые колонны, застывшие ангелы и витраж. огромный, неописуемый мозаичный витраж, собранный по кусочкам, окутывающий зрение со всех сторон, захватывающий всё внимание. плачущая женщина, солнце с луной, бесконечные поля звёзд и сводящая с ума пустыня. в голове противное пищание, будто все мысли отключили и осталась лишь пустота. чонгук не можешь двигаться, стоит как вкопанный, не находит сил моргать и плачет. чувствует себя сосудом, чувствует, что в данный момент себе не принадлежит, чувствует себя поэтом, который не может найти вдохновения, который разочарован в своих пустых строчках, который вынужден скитаться по развалинам своего сознания, в поисках хоть чего-то, оставшегося живым. руки дрожат, но поднимают предмет, ставший вдруг неимоверно тяжёлым, будто кто-то тянул чонгука за руки и шипел:
«не стоит этого делать, не стоит, поплатишься ведь, знаешь…». звук затвора. мёртвое воспоминание. чонгук, кажется, проклят.
первые лучи прорываются сквозь небесную темень. чонгук опять куда-то забрёл. спускается по лестнице, проходит мимо развалин какой-то колонной арки и становится к ним спиной. перед глазами возвышается… произведение искусства. назвать
это по-другому, язык не поворачивается. здание, собранное, будто как пазл. старая часть пазла, новая и очень старая. по коже чонгука плывут эстетично радостные мурашки и он хочет зайти внутрь. и зашёл бы, если б не забор. жизнь, конечно одна, можно и перелезть, но чон не хочет портить это нетронутое место собой, и садится на холодную землю. подносит к губам горлышко наполовину выпитой бутылки и пьёт, чувствуя, как алкоголь жжёт горло, а восхищение — сердце. в правом уголке глаза медленно летит как можно повыше солнце, небо выглядит как палитра художника, мешая в себе розовый, красный, оранжевый, фиолетовый, синий и ещё миллионы цветов. глаза чонгука не выдерживают этого всего и слезятся. звук затвора. чонгук ложится на траву и закрывает глаза. как же хочется остаться здесь. здесь жить. здесь и умереть.
* * *
чонгук приходит на площадь святого петра и дивится нескончаемому потоку людей. точно. сегодня же речь папы.
чон вливается в толпу, и, через какое-то время, тоже оказывается на площади. оглядывает толпу. здесь собрались люди, кажется, со всего света. он видит лес поднятых вверх рук, держащих флаги своих родных стран, держащих плакаты, видит улыбки, видит движения губ и, присущую только местным, невероятно эмоциональную жестикуляцию. папа говорит, все смотрят, слушают. чонгук смотрит на лица людей. кто-то плачет. кто-то смеётся. кто-то молчит. кто-то говорит. чонгук видит инвалидные коляски. детей и стариков. молодых и взрослых. папа говорит, люди смотрят, кто может, кто не может — слушают, кто не может — чувствуют. и в глазах их, и закрытых, и открытых, столько надежды, кажется, что эта надежда пропитала воздух насквозь и её можно погладить. губы двигаются в молитве, а души излучают потрясающую силу. эти люди верят. и вера их, мощнее любого двигателя, красивее всех цветов на свете. их вера взмывает высоко под облака и летает между звёзд. эти люди надеются. и надежда их окутала весь земной шар, стараясь осчастливить всех и каждого, прося принять её. и чонгук не может отказать этой надежде. не может отвергнуть эту веру. не может оставить этих людей без ответа.
эти люди, состоят из надежд и мечтаний. они предоставили свои души для несбывшихся желаний, и своих, и чужих. так разве имею я право перестать верить? разве могу я просто взять и отказаться от своей мечты? это возможно, не отдать и свою душу для надежды, когда все эти люди так открыты и искренни в своих желаниях? я не могу опустить руки и отдаться тоске. хотя бы ради них. ради всех людей, на моей планете. я буду верить.
и он поверил. поверил вновь. почувствовал, как и его надежда взмывает в небо, а слёзы падают вниз. чонгук закрыл глаза и стал молиться. не богу, нет. он стал молиться людям. стал просить.
* * *
дрожащие пальцы ищут заветный контакт в телефоне и, отыскав, нажимают вызов. подносят телефон к уху. мысленно считать гудки и ждать их конца. чонгук слушает тишину и боится. не так легко просто верить. но стоит попытаться. губы размыкаются, а голосовые связки готовятся к разговору. тяжелый хрип вырывается наружу, сердце мечется, душа кричит. чонгук надеется.
— тэхён? — чонгук слышит уставший вздох и давит подпрыгивающие к глазам слёзы, — тэхён, привет, прости, что так поздно. тэхён.
чонгук делает глубокий вдох и дрожащий выдох.
— тэхён, могу ли я послушать немного твой голос?
в мыслях звук затвора.
воспоминания вновь оживают.
* * *
не прекращайте верить в то, во что вы хотите верить. не опускайте рук. ваши надежды, ваши желания — то немногое живое и искреннее, что осталось от нас. ничто не тупик.
конца нет. ваша вера — это ваш глоток воды в жару.
