Эпилог

Это был шок. Прозрачный, кристально чистый. Ледяной. В первые несколько секунд он вообще не понимал, что Грейнджер, мать ее, творит, а затем, как только понял, чуть было не поседел от ужаса. Ибо какого лысого Мерлина..? У нее снова был жар – другого объяснения происходящего он не находил. И, наверное, температура все же перевалила за сорок, и она бредила. А раз так… нужно остановить это. Немедленно. Да, нужно было. Но он не мог. Неожиданно для самого себя он замер в ее руках и позволял ей целовать себя, как целуют мраморную статую, – не размыкая губ. Его глаза открыты, ее тоже. Он чувствует, как бьется ее сердце – быстро и решительно. Его холодность и замешательство не остановили ее. Словно зная, что так будет, она обхватила рукой его шею и провела ладонью по его щеке. Ее прикосновения были нежными и в то же время требовательными – ей будто бы было нужно, чтобы он ответил, будто бы впервые в жизни Гермиона, а не он, боялась, что он отвернется. Несколько секунд они стоят вот так, не шевелясь, касаясь друг друга губами и глядя друг другу в глаза. Уверенность, полыхающая в ее взгляде, поражает его. Нет, Мерлин, она совершенно точно не бредила. Драко и сам не замечает, как его глаза закрываются, руки оказываются на ее щеках, и он начинает отвечать на ее горячий, пылкий поцелуй. В миг, когда это происходит, шары магического света, которые не так давно наколдовал Драко, взрываются, словно фейерверк, рассыпаясь мириадом горящих искр у них над головами. Два чувства тут же вцепились в него, словно обезумевшие от голода собаки в единственную кость. Страх – понятный, до боли знакомый, разрывал его нутро. Но вместе со страхом пришла и радость – чудовищная, необузданная, животная. Внутренний голос надрывался вновь, кляня его, на чем свет стоит, обгладывая его сердце и мозг, но эта всепобеждающая радость смела все на своем пути, поглотила его с головой. Драко чувствовал себя так, будто бы он победил, будто бы был на своем месте и все делал правильно – в самый первый раз в жизни. Он словно был самим собой – тем, кем должен был быть всегда. Он и не знал, что в нем кроется столько страсти и столько огня; не подозревал, что нужно так мало – или так много?.. – для того, чтобы обрести, наконец, долгожданную свободу. Это окрылило его, заставило забыть обо всем. Они целовались, как одержимые. Они не успевали дышать, они не могли насытиться друг другом. Это было дико – подобно безумию. Это и было безумие. Ее пытливые руки беспорядочно пробегались по его телу – перемещаясь от лопаток к плечам и груди, уходя все ниже. Стоило ее ладоням скользнуть под его свитер, а пальцам пробежаться по его ребрам, как он издал приглушенный рык, но у него не хватило сил, чтобы прервать поцелуй и помочь ей избавиться от лишней одежды, – вместо этого он притянул ее еще ближе. Может быть, потому что мыслей ни о чем подобном никогда не возникало в их сознании раньше, а может быть, потому, что все происходило слишком быстро, места для сомнений, как и для желания сдерживать себя, не осталось. Он никогда не думал, что может возгореться так быстро, что может хотеть ее. Он никогда даже не фантазировал ни о чем подобном. Но теперь, когда она поцеловала его, Драко словно слетел с катушек. Программа, вшитая в его мозг как будто бы с рождения, дала сбой, и в его мыслях, в его теле не осталось больше ничего, кроме чистого, жгучего пламени. Желание обладать ею, было настолько сильным, что у него дрожали руки. Словно кожей чувствуя, о чем он думает, Гермиона прижалась к нему еще ближе, углубляя этот дикий поцелуй, позволяя их языкам столкнуться, и застонала в его губы. Возможно ли это?.. Он не знал. Он не мог думать – только чувствовать. Когда она окончательно убеждается в том, что он, как и она, не собирается останавливаться, ее губы отрываются от его, и она проводит языком по его шее. И, кажется, это становится последней каплей. Она ослепляет его, и он окончательно теряет рассудок. С этой секунды он как будто бы проваливается в темноту, и сознание возвращается к нему вспышками – вот они все еще стоят на крыльце, обнимая друг друга, а вот уже Гермиона обхватила ногами его талию и смеется ему в шею, пока он, спотыкаясь и едва не падая, пытается донести их до ее спальни. Он не понимает, каким чудом ему все же удается добраться до ее комнаты, но, стоит им оказаться там, как последние остатки самообладания покидают его. Не в силах дойти до кровати, они падают в ее кресло у окна. Ладони Драко скользят по ее обнаженной спине и бедрам – кажется, вся ее одежда осталась где-то на лестнице. В тусклом синеватом свете фонаря, льющемся в незашторенное окно, они позволяют себе ненадолго оторваться друг от друга. Их обоих трясет; они дышат так тяжело, будто бы только что пробежали марафон. Мокрые волосы Грейнджер облепили лицо, влажная кожа слегка блестит в полумраке. Он позволяет себе взглянуть на нее обнаженную. Она кажется такой хрупкой – тонкие плечи, чуть выпирающие ключицы и ребра, маленькая, резко вздымающаяся и опадающая грудь, бледный треугольник у нее между бедрами с родинкой в самом центре и острые, как у подростка, коленки. Кто-то бы сказал, что она несуразна, но только не он. В эту секунду она была прекрасна. Ее ранимость, ее уязвимость, ее открытость перед ним на мгновение пробудили в нем сомнение. Слабое, оно трепыхнулось у него в груди. Он пытается подавить его, отмести прочь, но оно не отступает. Если он ничего не предпримет, если не удостоверится в последний раз… так будет нечестно по отношению к ней. Ему просто нужно… нужно сказать это. Иначе он не простит себя. Или ее. Или их обоих. Он прикрывает глаза и мучительно сглатывает. – Останови меня. Никогда еще слова не стоили ему таких усилий, никогда еще ему, чтобы сказать что-то, не приходилось буквально ломать собственный хребет. Их лбы соприкасаются, и она тяжело вздыхает. Этот вздох пугает его, и ему кажется, что сейчас она согласится с ним и сделает то, на что не способен он сам. Но: – Нет, – шепчет она, гладя его по щеке, а затем вновь прижимаясь к его губам. – Тогда… тогда останови себя, – так же хрипло, как и она, шепчет он в ее полуоткрытые губы, через несколько секунд разрывая поцелуй. Их лица по-прежнему так близки друг к другу, что, когда она облизнулась, кончик ее языка касается его нижней губы. – Нет… – Гермиона качает головой. – Нет, нет, нет… Она продолжает шептать это слово, покрывая легкими поцелуями его лицо и шею. Что-то изменилось – необузданность, с которой они целовались там, на крыльце, вдруг уступает трепетной, почти что боязливой нежности. Ее пальцы дрожат и не слушаются, когда она пытается стащить с него свитер. В этот раз Драко приходит ей на помощь – одно движение, и он оказывается где-то у них под ногами. Она гладит его разгоряченную кожу, изучая его, как еще несколько секунд назад он изучал ее саму. Движения, хоть и сбивчивые, но мягкие. – Что это? – шепчет она, прикладывая ладонь к его груди – на то самое место, где чернело пятно от проклятья Струпьяра и Снейпа. – И это… – ее пальцы пробегаются по лучиками расходящимся во все стороны белесым шрамам. – Откуда?.. Впервые за все время он не в силах смотреть на нее и отводит глаза в сторону. Он не может ответить ей, но, кажется, Гермиона понимает все и без слов. Не произнося больше не звука, она наклоняется и легко, едва ощутимо, прикасается губами к его сердцу, перехватывая его взгляд. Ее нежность сражает его. Драко не знает, что будет дальше, но, раз этому суждено произойти, то так тому и быть. Отступать уже поздно. Страсть вновь накрывает его с головой, и он окончательно покоряется ей. Он обхватывает руками ее талию и переносит Гермиону на кровать. Скинув с себя остатки одежды, он ложится сверху, и она тут же кладет руки ему на плечи. Между ними не осталось никаких преград – кроме одной. – Ты точно уверена, что хочешь?.. – Драко проводит дрожащей рукой по ее лицу, откидывая растрепавшиеся пряди со лба. Какой-то части его существа вновь хочется, чтобы она ответила нет, чтобы в ее душе был хоть грамм сомнения или нерешительности. Ведь еще час назад ни он, ни она даже помыслить не смели ни о чем подобном… еще вчера Драко не думал даже о том, каково это – целовать Грейнджер, а сегодня он… они оба… Она приложила пальцы к его губам: – Ш-ш… – прошептала Гермиона, подаваясь бедрами ему навстречу. – Но ты… ты когда-нибудь..? – дрожа произносит он и трется щекой о ее щеку. Его рука медленно скользит между ними, вниз по ее животу. Когда он касается ее, она смеется, и ее смех щекочет ему кожу. – Лишь однажды, – произнесла она. Ее слова что-то задевают в нем, и он слегка приподнимается на руках – Драко нужно видеть ее лицо, ее глаза. – Уизли? – отрывисто спрашивает он. – Виктор, – отвечает она с секундной заминкой, и впервые за весь вечер ее лицо заливает краска смущения. Он не успевает разобраться в том, какое впечатление на него производят ее слова, потому что в эту самую секунду Гермиона накрывает его рот своим, и его разум вновь отключается. Все, на чем он может сосредоточиться теперь, это соприкосновение их тел. Когда их тела сливаются, она не может сдержать всхлип и слегка выгибает спину; ее ногти впиваются ему в лопатки. Их взгляды вновь встречаются, и в ее глазах он различает искорки напряжения. – Все хорошо? – шепчет он, сдерживая себя из последних сил. Не в силах вымолвить ответ, она просто слегка кивает. Драко кивает ей в ответ. Он старается быть медленным, чтобы не причинить ей боль, и постепенно ее напряжение уходит; легкие всхлипы становятся все отчетливее, но отголосков боли в них больше нет. Она продолжает инстинктивно выгибать спину, подаваясь ему на встречу, хочет быть как можно ближе к нему, словно желая слиться с ним еще больше. Он вновь запускает руку между ними, чтобы прикоснуться к ее чувствительной точке, и по телу Гермионы проходит дрожь. Ускоряя темп, он продолжает ласкать ее. Гермиона откидывает голову на подушки и закрывает глаза; ее пальцы запутались в волосах у него на затылке. С кончиков серебристых прядей срывается капля пота и, упав на ее закрытое веко, сбегает с ее ресниц, как слеза. Это что-то переворачивает в нем. Драко не может смотреть на это – он перехватывает предательскую каплю языком, не позволяя ей скатиться вниз по щеке, и целует ее глаза. Хриплое дыхание вырывается у нее изо рта, и он ловит ее вздох. Ее стоны учащаются, а ее сердце, прижимающееся к его собственному, бьется как сумасшедшее. Наслаждение приходит к ним почти одновременно – в ту секунду, как Гермиона вскрикивает в последний раз, Драко делает последний толчок и изливается в нее. В этот миг их губы вновь встречаются, ее ногти до крови впиваются в его лицо. Удары собственного сердца гулким эхом отдаются у него в ушах и почти что оглушают его, перед глазами пляшут искры, и ему кажется, что он и она – одно, что их кожа плавится, и они смешиваются, срастаются друг с другом. Между ними словно появляются невидимые нити, стирающие границы их я. Он никогда не испытывал ничего подобного прежде и уверен, что она тоже. Когда все было кончено, он продолжает целовать ее лицо, а затем перемещается чуть ниже, покрывая поцелуями симметричную россыпь родинок на ее ключицах и груди. Он успел изучить ее тело только взглядом и желает исправить это теперь. Однако усталость оказывается сильнее, и уже через пару минут он обессилено опускается на простыни рядом с ней. Оба по-прежнему тяжело дышат, в его голове – блаженная пустота. Драко хочет прикрыть ее и себя, но только сейчас понимает, что покрывала на кровати нет – наверное, соскользнуло вниз, когда они… Чтобы Грейнджер не замерзла, он вновь притягивает ее к себе и обнимает. Она устало кладет голову ему на плечо и подносит к искусанным, припухшим губам его пальцы. – Ты в порядке? – спрашивает он, сдерживая стон. – М-м… – отвечает она, сжимая его руку, и больше ни один из них не произносит ни слова. Почему-то повисшая между ними тишина не кажется липкой или неловкой – напротив, она теплая и махровая, как одеяло. Постепенно их дыхание выравнивается. Драко не знает, о чем она думает, но чувствует, как все негативные мысли обходят его собственную голову стороной. Он не хочет – да и не может – думать о том, что произойдет, когда наступит утро, когда эта нежданная сказка кончится, и ему и ей вновь придется вернуться в реальность. Нет, сейчас он чувствует себя так, словно выпил пару бокалов огневиски, и он совсем не торопится отпускать это ощущение опьянения с призвуками счастья. Усталость, однако, берет свое – его веки тяжелеют, и сон начинает принимать его в свои объятья, вырывая из рук Грейнджер. Прежде чем заснуть окончательно, он успевает перевернуться на бок и провести рукой по ее лицу и зарывается в ее волосы. Последнее, что он ощущает, – ее вкус на кончике языка и запах ее тела, исходящий от его кожи. Завтра наступает слишком быстро. Он просыпается резко и легко – в одно мгновение – разум его предельно ясен и чист. Он лежит, не размыкая век, глубоко вдыхая густой, пряный воздух спальни, который, как и он сам, прекрасно помнил, что произошло здесь этой ночью. Это был не сон. И он знает, что как только его глаза распахнутся, реальность обрушится на него, и ему снова придется стать воином, он должен будет облачиться в привычную броню, принимать решения – он снова должен будет думать, и именно этого хотелось ему меньше всего на свете. Чтобы ненадолго продлить это краткое мгновение счастья, он усилием воли отметает прочь все мысли о том, что ждет его при окончательном пробуждении, и вместо этого сосредотачивается на своих ощущениях. И они… Это было похоже на мед – не приторный, но нежный, прозрачный, такой, какой бывает только в мае. Все, что было между ними и что он чувствовал прямо сейчас, было… сладким. Сладкой была ломота в теле, блаженная пустота и ясность в голове; сладкими были простыни на ее кровати, прикасающиеся к его обнаженной коже. Но всего слаже было чувство единства с ней, слегка покалывающее кончик его языка. Он не видел ее, но ощущал каждой клеточкой своего существа. Они словно бы стали одним целым – как акварельные краски, на которые разлилась вода из банки, они смешались друг с другом, став неразрывными. Он ощущал ее так, будто бы она была в нем – будто бы она и была им, но это не пугало его, напротив, это придавало ему сил. Увы, как бы прекрасно ни было это утро, ничто не может длиться вечно. «Так сладок мед, что, наконец, он горек. Избыток вкуса убивает вкус…»* Верно ведь?.. Когда он все же открывает глаза, это похоже на дежавю. Правда, свет фонаря за окном уже сменился тусклыми, едва различимыми лучами предрассветного солнца, а Грейнджер, мирно спящая рядом с ним, лежит без одежды; его рука все еще прижата к ее губам. На секунду он задерживает дыхание, а затем медленно, очень медленно выдыхает, смакуя странное ощущение легкости, все еще не желающее покидать его грудь. Что ж, может быть, пробуждение оказалось даже прекраснее его ожидания… Глядя на нее, он улыбается. Кончиком большого пальца он легонько, почти незаметно, проводит по ее нижней губе. Его взгляд медленно блуждает по ее лицу, останавливаясь то на сомкнутых веках, то на расслабленном, гладком лбу, то на щеках, где все еще блестит легкий румянец – совсем не лихорадочный. Против воли, почти инстинктивно, его свободная рука тянется к ней, чтобы заправить выбившуюся прядь волос ей за ухо. В ответ на его прикосновение она дергается во сне, подаваясь ему навстречу, и ее ресницы опасно трепещут. Ее сонное движение слегка отрезвляет его; идеальный образ трескается и меркнет. Волна холодка пробегает у Драко по позвоночнику. Что будет, если она проснется, и их взгляды встретятся? Что ему сказать ей? Но что самое главное – что скажет ему она?.. Он зажмуривается, но лишь на секунду. Этот миг нужен ему, чтобы согнать остатки наваждения и прийти в себя, чтобы стать тем, кем он должен быть и кем был всегда – Драко Малфоем – что бы, черт возьми, это ни значило теперь. Глубокий вдох… Мягко, чтобы не потревожить ее сон, он высвобождает свою руку, а затем резко встает на ноги. Беглым взглядом окидывает комнату, подмечая все следы учиненного нынче ночью хаоса. Его свитер валяется на коврике под окном, одним рукавом зацепившись за подлокотник кресла, джинсы, обувь и все остальное – тут же рядом, у кровати, а вместе с этим и одеяло, которое он так и не сумел разыскать несколько часов назад. Подобрав его, Драко бережно прикрывает Грейнджер. Когда он склоняется над Гермионой, губы его печет от мучительного желания прикоснуться к ней, но он отворачивается. Вместо этого Драко набрасывает на себя вчерашнюю одежду и подходит к двери. Пальцы крепко сжимают металлическую ручку. Он колеблется, от нерешительности кусает губу. Взгляд на нее – взгляд на дверь. На нее – на дверь. Снова на нее… Сомнение. Неужели… неужели это и впрямь необходимо? Уйти, оставить ее сейчас – сейчас, когда он больше, чем когда бы то ни было, хочет быть с ней рядом, когда связь между ними стала крепка, как никогда?.. Бросив последний взгляд на спящую Гермиону, Драко решительно распахивает дверь и выходит вон. Ухмылка искривляет его губы, когда он подходит к лестнице и видит ее одежду, разбросанную по ступенькам, начиная от самой нижней и заканчивая верхней. Спускаясь, он подбирает ее вещи – белье, футболку, клетчатую рубашку. Они по-прежнему пахнут ей, однако ее запах, исходящий от его собственного тела, в разы сильнее – он все еще ощущает присутствие Грейнджер внутри себя каждой клеточкой своего существа. Когда Драко закидывает себе на плечо ее спортивные штаны, до слуха его доносится странный звонкий звук, будто бы что-то упало на землю. Драко хмурится и присаживается на корточки, внимательно оглядывая пол. Через несколько мгновений его взгляд выхватывает из темноты маленький круглый предмет, который, очевидно, и выпал из кармана. Брови его взметаются вверх, когда он понимает, что именно это было. – Какого дьявола, Грейнджер?.. – шепчет он, усмехаясь и крутя в пальцах Зачарованную монету. Отчего-то тот факт, что она носила ее с собой даже после того, как он окончательно поселился под ее крышей, его позабавил и даже ему польстил. Рассеянно засовывая монету в карман собственных джинсов, Драко, однако, должен был признать, что особых причин радоваться у него, в общем-то, не было – наверняка она просто положила ее туда однажды, а затем и забыла о ней, всего-то… Он фыркает. Что ж, пускай так. Легкая улыбка по-прежнему играет на его губах, когда он оборачивается и смотрит вверх, на лестничную площадку. Вещи Грейнджер стоит вернуть в ее комнату, но для этого ему нужна его волшебная палочка… Как он и предполагал, палочка его нашлась на крыльце – он и сам не заметил, как она выпала ночью. Вопиющая безалаберность… Отряхнув палочку от снега, Драко пробормотал слова заклинания, и вещи Гермионы, еще секунду назад висевшие у него на предплечье, растворились в воздухе. Драко рассеянно осмотрелся, заложив руки в карманы и глубоко вдыхая морозный воздух. Было и еще кое-что, что стоило ей вернуть… взгляд его зацепился за книжку со сказками барда Бидля, которая все еще валялась рядом со стулом. Драко вновь задумчиво покусал губу. Он не успел рассказать Грейнджер о том, что он выяснил, и не знал, как сделать это теперь. Драко чувствовал, что между ними и его открытием, равно как и между поиском Крестражей, теперь разверзлась огромная пропасть, и прежде чем двигаться дальше и заниматься тем, чем они с Грейнджер, в общем-то, и должны, придется разобраться кое в чем другом… но для начала, до того, как они подойдут – а они обязательно это сделают – к этому непростому разговору ему необходимо разобраться в себе самом. Вновь взмахнув палочкой, он заставил книгу переместиться в спальню Грейнджер. После же, не медля больше ни секунды, он спешно сбежал с крыльца и пересек заснеженный двор. Стоило его ноге оказаться за калиткой, как он тут же трансгрессировал.

«Выйти – значит двинуться с места, а быть храбрым – значит стоять крепко; поэтому, если ты выйдешь из себя, то струсишь и убежишь…»*

Лишь очутившись за несколько миль от Бирмингема, Драко позволил себе распрямить плечи и надел привычную маску отрешенности и задумчивости, правда, предварительно наложив на себя пару-тройку заклинаний. Выйдя из темной подворотни, он огляделся по сторонам. Стоило его ногам вновь коснуться земли, как Драко тут же забыл о том, где оказался. В сущности, это было и неважно. Единственное, что волновало его, это расстояние между ним и Грейнджер. Он должен был оказаться как можно дальше от нее, чтобы разрушить – хотя бы попытаться – установившуюся между ними связь и хорошенько все обдумать. Больше витать в облаках он не мог – сегодня утром он и так позволил себе непозволительную роскошь. Нужно было возвращаться к реальности. А реальность, видит Салазар, была совсем безрадостной и уж куда более запутанной, чем ему того хотелось бы…

«Что далее? То – хитрое безумье, Желчь горькая, которая нас душит, И сладость, что поддерживает нас…»*

Шагая по заснеженным улицам, Драко снова и снова прокручивал у себя в голове все то, что происходило между ними в последние полгода, каждый их разговор, каждый ее жест и взгляд, и не понимал, когда они успели зайти так далеко. С чего все началось? С того момента, как она сказала, что не ненавидит его? Тогда, когда она предложила им начать разговаривать? Или, быть может, все началось еще раньше?.. Но стоп. Прежде чем пытаться понять, где истоки всего происходящего, необходимо сначала дать ему название. Огромный вопросительный знак нарисовался у Драко в голове и, очевидно, не желал рассеиваться. Ответа не было – вместо него в мозгах упорно стрекотали сверчки. На ум приходило только одно слово – туманное и не объясняющее ровным счетом ничего. Словом этим была неопределенность. Драко заскрипел зубами – ему это не понравилось. Он ненавидел это чувство – оно никогда не сулило ничего хорошего, из-за него он всегда попадал в ловушку. Вся его нынешняя жизнь, по сути, была именно такой – неопределенной, и то, что хотя бы в их отношениях с Грейнджер наметилась какая-то стабильность и ясность, его успокаивало. Нет, слово «неопределенность» решительно его не устраивает. Расчертив у себя в голове поле, какое обычно рисовали в Хогвартсе для решения задач по Нумерологии, он принялся мысленно проговаривать все то, что обсуждал с собой уже множество раз, перечислял сухие факты, оспаривать которые не было ни желания, ни времени – даже если они ему и не нравились. Дано: – Он не ненавидит ее. – Он не презирает ее. – Он относится к ней с пониманием – даже с заботой, если это необходимо. – Ему, очевидно, не плевать на ее чувства, и ему паршиво, когда паршиво ей. – Ему понравилось все то, что произошло между ними этой ночью, и он этого хотел. Последний пункт Драко очень смущал, но он дал самому себе зарок говорить только правду, поэтому, как бы ему того ни хотелось, вычеркнуть его он не мог. К тому же, говоря откровенно, это было абсолютно нормально. Но вот что из всего этого следует?.. Очередным росчерком мысленного пера Драко вывел: Требуется: найти х. Да, но вот как это сделать?.. Драко усмехнулся, глубже зарываясь подбородком в воротник пальто и стараясь игнорировать ее запах, который, казалось, на морозе становился только сильнее. Аромат ее кожи, однако, ему помог и подсказал ему следующее: раз уж он уже пошел по нумерологическому пути, вероятно, стоит его и продолжить. А там, помнится, задачи подобного рода решались исключительно методом подбора... Что ж, это будет очень по-грейнджерски. Решение: Вариант 1 – наименее вероятный: Затаенная Страсть, или Физическое Притяжение. Драко призадумался, пытаясь припомнить кое-какие эпизоды их прежней жизни. Да, как-то раз он видел ее почти что голой – когда она вышла из душа и упала прямо к его ногам и… с его губ сорвался лающий смешок – забавно, но не более того. Нет, он никогда не грезил о ней… в этом смысле. Она не интересовала его как девушка. Ну а она сама?.. Вряд ли и она хоть раз задумывалась о том, что он мужчина. Да и вообще – все, что она – вернее они делали друг для друга, было прежде всего… назовем это актом милосердия. Или взаимного постижения. Значит, страсть отпадает. Вариант 2: прошлая ночь – закономерный итог всех его отношений с женщинами. Отношений с женщинами в его жизни, по правде говоря, было немного – всего-то одни. Но отказываться от этого варианта, как и от предыдущего, тоже вот так просто не стоит… Драко вспоминал свои отношения с Пэнси и пытался провести параллель. С Паркинсон все было иначе – в свое время они были как будто бы влюблены друг в друга, и они оба знали, чем все закончится. Кажется, у Уоррена** он читал о чем-то подобном – словно бы был некий поток, течение которого подхватило его и ее и несло их навстречу неминуемому и неизбежному. Ну а что с Грейнджер?..

«Один огонь теряется в другом, Страдание страданьем уменьшится…»*

Тут же в голове всплыли все эти тошнотворные, избитые и истертые до дыр фразы вроде «дружбы между мужчиной и женщиной не бывает». Драко ненавидел их, особенно сейчас – друзьями-то они не были. Они были коллегами, союзниками, собратьями по несчастью – называйте, как хотите. Кем угодно, только не друзьями, а раз так, то откуда же было взяться любви?.. Любовь. Мысленно произнесенное, это слово заставило Драко споткнуться, и он чуть было не полетел носом в сугроб. Вариант 3 – НЕМЫСЛИМЫЙ: Лю… Даже мысленно он не осмелился произнести это слово еще раз и вычеркнул его из своей головы.

«Увы, любовь, хотя она слепа, Без глаз найдет, какими ей путями Дойти до нас и властвовать над нами…»*

И все же, как бы сильно ему ни хотелось отмести этот вариант, сделать этого было нельзя. Дело тут было уже не столько в проклятом обещании быть честным с самим собой, сколько в том, что при более детальном рассмотрении вариант этот выглядит не таким уж и абсурдным, каким он мог показаться на первый взгляд… У Драко между бровей залегла морщинка. Он вспомнил то странное третье чувство, нет-нет да и ёкающее у него в груди при мысли о ней. Вспомнил он и о своей опасной снисходительности и Великом Всепрощении. Ведь он… он и впрямь прощал ей все. И он не мог врать самому себе, говоря, что это – только ради общего дела. Потому что ради общего дела он мог разве что закрыть глаза и не более. Но простить – простить никогда. Даже несмотря на то, что он ей по гроб жизни должен. Даже поэтому – хотя именно этим он до этого и объяснял свое чрезмерно мягкое поведение. Он заглянул внутрь своего существа. Где же злость на нее? Где осадок, горечь обиды? Где пылающая, опухшая заноза, незарубцевавшаяся рана? Ау, Малфой. Ничего нет. А потому его вчерашнее «останови меня» – лишь верхушка айсберга. Как ему объяснить то, что он поддался ей? Что позволил?.. Больше того – как объяснить эту ненормальную, чудовищную радость, расцветшую у него в груди? Быть может, это очередное проявление «актов милосердия»? Хах, как бы ни так.

«Я все мои надежды схоронил. Она – одна моя надежда в мире…»*

Драко плотно сжал губы. Ладно. Ладно, допустим, он признает – какое-то теплое чувство у него к Грейнджер все-таки есть. Он не знал, как именно назвать его, но это точно была не любовь, потому что любовь – слишком громкое чувство, слишком сильное. Да и что он вообще знал об этом? Все его знания ограничивались книжками, да и то… Боже, Малфой, куда тебя несет… Он мысленно закатил глаза и вновь вернулся к исходному пункту своих рассуждений. «Теплое чувство», да? Что ж, если поразмыслить над этим, это имело смысл. Так, просто по-человечески, он мог жалеть ее и мог хотеть быть с нею рядом – особенно в минуты, трудные для них обоих. Ведь кроме нее у него никого больше не было. Это было естественно и абсолютно нормально и… Но ведь ты сам говорил о том, что есть правила. Что есть что-то, что делать нельзя ни при каких условиях… Драко стиснул зубы и поглубже засунул кулаки в карманы пальто. Да, он нарушал правила, ну и что с того? В конце концов, он ведь слизеринец – факт, о котором она так часто любила ему напоминать. Делать то, что принесет наибольшую выгоду, заложено в его характер. И вообще, как будто бы она никогда не переходила границы… О, значит, теперь мы превращаем это в игру? Может быть, ты еще таблицу со счетом нарисуешь? А что, она неплохо подошла бы к твоей «задачке». Во имя Салазара, Малфой, то, что делает она, – ее забота. Тебя должно волновать только то, что делаешь ты, а ты... А он.

«– Да ты сошел с ума? – Нет, не сошел, а хуже, чем сошел…»*

Может быть, он упускал что-то? Может быть, он неправильно интерпретировал все то, что происходило между ними раньше? И может быть, он продолжает делать это и сейчас. Но если… если он испытывает к ней теплое чувство, то что тогда испытывает она? То же самое? Если да, то… почему? Ведь у нее, именно у нее из всех людей было столько причин, чтобы его ненавидеть. Да, она говорила, что это осталось в прошлом, что все изменилось… и это действительно было так – она доверяла ему. Грейнджер сняла с него Непреложный обет, она, черт, жизнь ему спасла, собирала его по кусочкам – и делала это не один раз. И все же. Даже несмотря на все то, что она говорила, делала и чувствовала она не могла ни любить, ни желать его. Простое предположение о том, что она может испытывать нечто подобное, не укладывалась у него в голове. Это было невозможно. Противоестественно. Бесчеловечно. Ведь быть с ним – пускай только физически – это предательство. Ее друзья… ее прошлое… все это… Но, с другой стороны… а кто мог осудить ее, кроме нее самой? Что еще у нее было? У Грейнджер был только он, и он был нужен ей, они были нужны друг другу. Но даже если так… откуда эта безумная потребность? Откуда этот поцелуй и все, что было после?.. Он инстинктивно провел языком по губам. Воспоминания о вчерашней ночи вспыхивали у него в мозгу, и он ощутил, как учащается его дыхание и внизу живота разливается жар. Следствием чего бы ни была эта ночь, она… никогда в жизни с ним не происходило ничего подобного. Никогда раньше он не испытывал таких чувств и не ощущал себя столь свободным, цельным и правильным. И это… ему не хотелось признавать этого, но он не готов был расстаться с этим чувством. Да и потом – а кто из всех людей, живых или мертвых, будет вправе осудить его? Как и у Грейнджер, у него никого больше не осталось. Никто кроме нее даже не знает о том, что он жив, ну а он сам… он безумно, до тошноты, до рвоты устал быть собственным палачом. Он и так казнил себя слишком долго и слишком рьяно – и до добра это не доводило. Да, ему не нравится эта немыслимая ситуация и то, что он ни черта не может понять ни о ней, ни о самом себе, но разве у него есть альтернативы? Уйти от Грейнджер он не может – и не хочет. Так почему… почему бы просто не принять как данность то, что произошло только что? Почему бы хотя бы раз в жизни не отключить внутреннего аналитика и просто… просто позволить всему идти своим чередом – даже несмотря на бесконечные «но» и бескрайнее море трудностей?.. В глубине души он знал, что будет дальше. Драко понимал, что раз это началось, то отступать уже некуда. Глупо отрицать, что между ними больше не будет ничего подобного, – Салазар свидетель, какие бы зароки они друг другу ни давали, такие истории никогда так просто не заканчиваются. И это… нравилось ему это или нет, с этим просто нужно смириться, ну а там – будь что будет.

«Моя судьба глумится надо мною…»*

Драко выдохнул сквозь сжатые губы и снова переключился на Грейнджер. Что ж… какой бы ни была ее мотивация, пускай она объяснится сама. Он на собственном опыте знал, что нередко его предположения оказываются ошибочными – особенно во всем том, что связано с ней, так что ни к чему ломать голову. Если она скажет правду, что вряд ли произойдет, – что ж, прекрасно. Если же она соврет – он это заметит и хотя бы будет знать, на чем именно она спотыкается. Что же касается его самого – до тех пор… до тех пор он, как решил это только что, просто будет плыть по течению… потому что, даже если это неправильно, другого выбора у него нет. Так он и шел по заснеженным, совершенно незнакомым улицам, с головой уйдя в собственные мысли, пока внезапно не услышал чей-то крик. – Что за черт… – пробормотал он и осмотрелся. Драко и сам не заметил, как забрел в какой-то старый и, судя по всему, давно заброшенный промышленный район – кругом не было ни души. Сердце его забилось чаще. Может быть, ему показалось?.. Потому что если нет – у него большие неприятности… Не показалось. Крики доносились у него из-за спины и с каждой секундой становились все громче и громче. Земля ушла у него из-под ног, когда в дюйме над его затылком просвистело заклинание. Здравый смысл подсказал ему, что неизвестные волшебники были еще далеко, и, очевидно, проклятье едва не настигло Драко не потому, что было направлено на него, но потому, что было слишком сильным. Тем не менее, рисковать он был не намерен. Мигом свернув в ближайшую подворотню, он наложил на себя дезиллюминационное заклинание и уже приготовился было трансгрессировать, как что-то в самую последнюю секунду остановило его. Во имя Мерлина и всех его потомков, он не мог вот так просто взять и уйти. Ему необходимо было понять, что происходит… как знать – вдруг информация о том, чем занимаются Пожиратели – а Драко не сомневался, что столкнулся сегодня именно с ними – пригодится им с Грейнджер?.. Притаившись между высокими стенами красного кирпича и проклиная самого себя, на чем свет стоит, Драко стал ждать. Крики становились все громче и отчетливее, и теперь он мог слышать слова волшебников, не напрягая слух. – Стой... стой, мы должны придумать, как... – У-у, прыткий какой! Эверте Статум! ЭВЕРТЕ СТАТУМ! – Иммобулюс! Судя по всему, преследователей было двое, и бежали они за кем-то одним. Голос этого некто показался Драко до странного знакомым, и сердце его пропустило один удар. Кто это мог быть?.. Так или иначе, совсем скоро он это узнает – звуки погони были уже совсем близко. Драко всерьез задумался о том, а не вмешаться ли ему в этот переполох, но тут же отмел эту мысль – он не может подставиться, вступив в этот бой; даже будучи под чарами невидимости, это слишком опасно. Кто бы ни был на прицеле у этих двоих, Драко не может ему помочь. Пусть позаботится о себе сам, раз уж он не магл и у него есть палочка. Воздух рассекла красная вспышка: – Остолбеней! – прокричал один из нападавших, и у Драко холодок прошел по коже. Вдруг он подумал о том, что произойдет, если тот, кто боролся за свою жизнь, решит забежать в ту самую подворотню, в которой прямо сейчас был он?.. К счастью, однако, или к сожалению, этого не произошло – убегавший, очевидно, был слишком взволнован и не видел ничего на своем пути. Драко едва успел различить стремительно пронесшиеся мимо него темные фигуры, две из которых были в мантии и капюшонах, как они тут же скрылись из виду, продолжая бежать дальше вдоль улицы. – Глациус! – во все горло крикнул один из Пожирателей, и, кажется, в этот раз заклятье настигло цель – до слуха Драко донесся звук падающего тела, а те двое, что бежали за своей жертвой, перешли с бега на торопливый шаг. Драко подобрался к выходу из подворотни и высунулся из-за угла, чтобы лучше видеть, что происходит; сердце как ненормальное колотилось у него в груди. – Тебе не кажется, что мы достаточно с ним миндальничали? – сказал один из Пожирателей, когда они подошли к поверженному, и сплюнул в снег. Оба стояли к Драко спиной, так что разобрать, кто это, было абсолютно невозможно. – Надо было в него Круциатусом… – Приказа убивать не было, – отрезал второй. Первый отвесил ему подзатыльник: – Так Круциатус и не убивает, кретин… «Кретин» равнодушно пожал плечами: – Калечить тоже. Это еще что за черт?.. Не похоже на старую политику Пожирателей. Раньше они бы не задумывались над такими вещами и без лишних разговоров пустили бы в противника – или жертву – Авадой… да и потом – о каком приказе идет речь?.. Кто был этот человек, за которым они гнались, и почему им было не велено трогать его? Что тогда они с ним сделают? Заберут? Но куда и зачем?.. – А ты что же, все только по приказам делаешь? Ей-богу, никто и не заметит, если мы его слегка подкрасим… ведь он наверняка орденовский… сейчас ведь других не осталось – либо свои, либо чужие… да и вообще – мы случайно его встретили… подумаешь, велико дело… к тому же он вон и так – ни рыба, ни мясо… – тут он слегка пнул его ногой. – Кажется, и до нас кто-то постарался… Так-так… становится все интереснее. Раз эти двое тоже не знают, кто этот незадачливый волшебник, то еще более странным кажется то, что они ничего не предпринимают. Драко попытался припомнить содержание газет, которые украдкой читал в доме у Грейнджер, чтобы понять, не было ли какой информации там, но не смог вспомнить ничего стоящего. – Что ж, – все тем же скучающим голосом отозвался другой Пожиратель. – Мне все равно. Если хочешь – валяй, только меня в это не втягивай. И знай, что если спросят – я так все и расскажу… – Ну ладно, ладно… – вмиг присмирел первый. – Ты, конечно, скажешь тоже… я это так, просто… ничего особенного. Ну знаешь, мысли вслух. И вообще, я ведь думал, он магл! Ей-богу, магл… а вышло-то что… грех ведь был останавливаться… но теперь – теперь дело другое… руки марать не охота, да и… – на этих словах он мерзко захихикал, – всего-то и нужно, что оставить его в этом сугробе… а там уж как повезет. Глядишь, природа сама распорядится… Перебросившись еще парой маловразумительных фраз, двое Пожирателей трансгрессировали, оставив поверженного волшебника лежать в снегу. Драко неуверенно потоптался на месте, пытаясь понять, как теперь поступить ему самому. Уйти и тоже бросить его? Ведь, в сущности, он был ему не нужен. Более того – и он уже говорил самому себе об этом – помочь ему значит выдать себя, а рисковать так Драко не мог. Следовательно, ответ был очевиден – нужно уходить отсюда. Но, конечно же, он этого не сделал. Мысленно чертыхаясь, по-прежнему невидимый Драко вышел из своего укрытия и сделал несколько шагов в сторону парализованного. Он… он просто посмотрит на него, только и всего. Как знать – вдруг один из тех придурков был прав, и это и впрямь кто-то из орденовских? Раз так, Грейнджер следует знать об этом и… Грейнджер? Ты всерьез думаешь о Грейнджер сейчас? Ты и впрямь делаешь это для нее? О, просто оставь это… Но едва он подошел к лежащему на снегу телу и поглядел на него, как вопящий внутренний голос тут же смолк, а все мысли разбежались по углам. Даже в синяках и царапинах, со впалыми щеками и заросшее щетиной, Драко бы все равно узнал это лицо – он помнил его слишком хорошо, потому что видел перед собой практически всю свою жизнь. Перед ним лежал не кто-то из Ордена и уж точно не магл. На снегу перед Малфоем лежал Блейз Забини.