научиться быть рядом

Хван Хёнджин — живое произведение искусства. У него почти мраморная кожа, длинные тонкие ноги, тонкие запястья и выпирающие ключицы. У него самый красивый смех на свете, чарующие глаза и опьяняющая улыбка. Чанбин в этом уверен. Любить Хван Хёнджина — самое приятное в этом жутко уставшем мире. Эта та самая любовь, что дарит вдохновение и смысл во всем. Она окрыляет и придает уверенности. Эта любовь окутывает с ног до головы, проникает внутрь и оседает в легких приятной дымкой, как от сигарет, только губит не легкие, а весь организм в целом. Любовь к Хван Хенджину заполняет каждую клеточку тела, согревает зимой и обращается в приятный ветерок летом. Чанбин целует пухлые губы, нежно оглаживает по-девичьи тонкую талию, наслаждаясь чувством влюблённости и воскресным утром. Кожа под ладонями гладкая и немного прохладная. Следов от прошедшей ночи совсем нет, потому что Хван не разрешает ставить никакие метки на себе. Чанбин прихватывает зубами нижнюю губу и оттягивает немного, а потом сразу прижимается к любимым губам. Хёнджин улыбается в поцелуй, отстраняется первым, мягко проводит рукой по острой чанбиновой линии челюсти и ведет губами по щеке. Со сильнее притягивает к себе, вторая рука зарывается в чужие черные пряди, отросшие и пахнущие лавандовым шампунем. Прекрасный вечер, перетекший в прекрасное утро. — Хорошо. Как же хорошо, — Хёнджин выдыхает у самого уха, потираясь носом о щеку Чанбина. — Вчера было очень здорово, мне понравилось. Спасибо. Пухлые губы прихватывают мочку уха с тонкой серебряной сережкой, ладони ложатся на широкие плечи, а любовь пропитывает стены в маленькой квартире. — Оставайся на завтрак, — Чанбин заранее знает ответ, но попытаться стоило. — Не могу, ты же знаешь. Уджин приезжает сегодня в полдень, надо его встретить, — взглянув на электронные часы, подаренные Чаном на Рождество, Хёнджин быстро выбирается из чужих объятий. Он пару минут ползает по полу, собирая одежду, разбросанную вчера в порыве страсти. — Я вообще соврал, что переночую у брата. Уджин, в принципе, и есть та причина, из-за которой Чанбин не может оставлять алые метки на тонкой белой шее, из-за которой Хёнджин никогда не остается на завтрак или более, чем на одну ночь, причина, из-за которой у Чанбина в ванной всегда стоит флакончик с хёнджиновым шампунем и гелем для душа, чтобы не пахнуть чем-нибудь или кем-нибудь другим, например Чанбином. Причина, из-за которой у Хвана на правом безымянном пальце тонкое золотое кольцо. Чанбин наблюдает, лежа на кровати, как Хёнджин натягивает тонкую шелковую рубашку, свободные светло-голубые джинсы — все это так прекрасно смотрится на его худом красивом теле, наносит легкий макияж и собирает свои вещи в черный кожаный рюкзак. — Что, даже не проводишь меня? — Хван дует губы и ждет пока Чанбин поднимется, найдет свои черные боксеры и домашние растянутые штаны, чтобы у порога оставить сладкий поцелуй на пухлых губах, подкрашенных розовым тинтом. — Когда сможем увидеться в следующий раз? — Чанбин старается запомнить лицо Хёнджина, со всеми его маленькими деталями, вроде родинки под глазом, или едва заметного шрама на лбу. — Не знаю пока. Мы на следующих выходных едем к его родителям, а командировок пока не планируется. Я напишу тебе, хорошо? — Хёнджин быстро мажет по щеке, и вызывает лифт. Брак был по договорённости родителей конечно, Хёнджина просто поставили перед фактом, что так то, и так то Ким Уджин — сын влиятельного человека, пожалуйста не выкаблучивайся и помоги родителям. Брат на тот момент уже давно семьей обзавелся, а Хёнджин на последнем курсе в университете. Ну и что, что у него были отношения, штампа в паспорте же не было и замечательно. Примерно за полгода все вопросы и тонкости обговорили, всех со всеми познакомили, и Хёнджин официально стал чьим-то красивым дополнением к большому дому с бассейном. Уджин вовсе не был неприятным типом, как можно было подумать. Он — точно такая же жертва родительского бизнес-хода; самый обычный парень, у которого тоже была своя жизнь и отношения, но против воли старших не попрешь. Парень он хороший: добрый бесконечно и отзывчивый, много не говорит, только по существу, совсем не избалованный, умный, не пьет и не курит. Не изменяет, хочется думать Хёнджину. За столько лет они притерлись друг к другу. Из них отличная семья, они хорошо смотрятся вместе, очень красивая пара, именно такая, какую всем приводят в пример, называя «настоящей любовью» и снимают на обложку ежемесячного каталога «IKEA». На самом деле у них не более, чем дружба и взаимное уважение. Да, они спят друг с другом, обнимаются когда нужно, ходят на все мероприятия вместе, но как-то все без чувств. Любовь у них какая-то наигранная, искусственная. Вовсе не та, что у Чанбина к Хёнджину. И все это знают.

***

Когда Хёнджин приезжает домой, в коридоре стоит черный маленький ручной чемодан и пара идеально чистых лакированных ботинок, а на кухне пахнет кофе. Уджин сидит за барной стойкой в костюме, видно еще не переодевался. Хёнджин бросает рюкзак на диван в зале и морально готовится к актерской игре. Не понятно, почему Уджин приехал почти на шесть часов раньше, и сейчас молча сидит на кухне. Ясно одно — разговор будет сложный. — Привет. Почему так рано приехал? Я думал, что увижу тебя только после обеда, — он целует мужа в щеку, вкладывая в поцелуй все остатки вчерашних чувств, и налив себе кружку кофе. — Как все прошло? — Замечательно, — Уджин отхлебывает из своей кружки и ждет пока Хёнджин добавит себе в кофе четыре ложки коричневого сахара и сядет напротив. — Думаю, нам надо поговорить. — Поговорить? О чем? Если ты на счет кафеля в ванной, то мне кажется, что там нужен капитальный ремонт и… — Хёнджин, я все знаю. — Ты о чем? — Хван пытается состроить самое наивное выражение лица, что только мог. Если ломать комедию, то до конца. — О Со Чанбине и о ваших встречах. Хёнджина пробирает холодный пот. Как он узнал даже имя? — Я не понимаю, о чем ты… — Хёнджин, прекрати, пожалуйста. Мне все известно о ваших встречах и свиданиях. Я знаю, что ты мне изменяешь, — Уджин абсолютно спокоен. Он смотрит без упрека или злости, будто только что просто попросил Хёнджина передать соль. — Я знаю, что вы спите. Я могу даже сказать тебе адрес и с какой периодичностью это происходит. Боже, просто признайся, ладно? — Уджин, я… Но как… Я могу все объяснить, — слов не хватает, сердце начинает бешено биться о грудную клетку. Жутко стыдно и немного страшно. — Не нервничай, все нормально, — Уджин сжимает хёнджинову холодную руку и смотрит прямо в глаза. Какой, к черту, нормально, думает про себя Хван, ты только что раскрыл то, что я пытался спрятать от всех почти полгода. — Я все понимаю, но вовсе не одобряю. Знаю, что тебе сложно, но прошу тебя прекратить позорить нас, нашу семью, твоих родителей, себя. Я все понимаю, слышишь, но правда, заканчивай с этим. Я не злюсь, вовсе нет, но это не может так больше продолжаться. Мы с тобой вовсе не в том кругу, где люди могут позволить себе такое, нам нельзя своевольничать. Нам ни к чему скандалы и расследования, правда же? Хёнджин не может сказать ровным счетом ничего. Он слишком шокирован поведением мужа, его реакцией и просьбой. Он сам прекрасно понимает, что подобного рода информация может полностью изменить статус его семьи, Уджина, его самого. Действительно ли он готов поддаться чувствам, поставив на кон что-то более фундаментальное? Сможет ли он повернуться ко всей семье спинной, демонстративно задрав голову? И ради чего? Чтобы чувствовать себя любимым. Любим до кончиков пальцев ног, чтобы руки подрагивали при одной мысли о том человеке, чтобы дыхание перехватывало. Хёнджин хочет быть центром мира для какого-то, чьим-то вчера, сегодня, завтра и всегда. Хочет просыпаться утром в объятиях не большой спальни, а любимых рук. Хочет чувствовать на себе влюбленный взгляд, нежные поцелуи в области шеи и самые честные слова. Хёнджин хочет быть любимым до боли в костях, когда по телу разливается тепло, а щеки покрываются румянцем. Хочет, чтобы кто-то любил его так сильно, что в глазах темнеет, и ноги дрожат. Он хочет, чтобы кто-то был одержимым им, как в подростковые годы, когда все ощущается в разы сильнее и ярче. И дело здесь не в детской травме, или в недостатке родительского внимания, это скорее его черта, его прихоть. Хёнджину, как воздух, необходимы чувства, ведь он создан для любви. Он создан быть чьим-то смыслом жизни, его должны любить. У него идеальная внешность, с него должны писаться шедевры, и не просто портреты, а картины полные обожания и страсти. Ему должны посвящаться песни и стихи, самые трогательные и искренние. Хёнджин знает точно — его должны любить. Но это сложно получить, когда у тебя на пальце золотой обруч и супружеские обязанности. — Хёнджин, я просто прошу тебя прекратить спать с этим Со Чанбином. Кто он вообще? — Уджин опускает пустую чашку в раковину и оборачивается на Хвана, который, как рыбка, хватает воздух ртом. — Можешь не отвечать, я и так знаю. Он музыку пишет, да? Боже, я думал, тебе больше по душе солидные парни. Неужели он так хорош в постели… — Уджин, прекрати! Все хватит! — Хёнджин сжимает кулаки и смотрит в пол. — Я все понял, можем уже прекратить этот разговор? Уджин медленно подходит к мужу, одной рукой крепко обхватывает тонкую талию, второй убирает чужую выбившуюся прядь за ухо, и шепчет: — До завтра все связи с Со Чанбином должны исчезнуть из твоей жизни, ты понял? Хёнджин кивает, избегая встречи глазами, и мягко убирает чужую руку со своей талии.