На Морзе

      Три дня. Три дня прошло с того момента, как я обещала Кате (да и себе тоже) зайти к преподавателю по английскому и поговорить. И уже три дня я хожу окольными путями по университету, лишь бы избежать случайного столкновения с Аронским в коридоре. Ну просто ы, ыыы, ыыыыыыыыыыыыыыы, как можно быть настолько бездарно тупой и несмелой одновременно?       И проблема даже не в эротических услугах, которые он ждёт с трепетанием души и, боже, тела. Я прекрасно понимаю, что если расскажу ему про нашу тактику списывания на экзаменах — он сольёт всю информацию декану и нам с Катькой будет не слишком-то сладко. Поэтому её волнение и требовательную просьбу подойти и «что-то придумать» можно понять. Но я наивно питаю надежду, что Аронский всё равно забудет об этом эксцессе. Или сдохнет.       Второй вариант мне нравится больше, но учитывая, что он вряд ли старше тридцати лет, ставлю всё на первый.       Я неделю просижу в синагоге, если он вправду через какое-то время забьет, но сейчас, во избежание проблем, всё равно лучше не привлекать к себе внимания и таки обходить треклятую кафедру лингвистики стороной. А это не так-то просто, когда ты чёртов лингвист. — Смотри, что у меня есть, — подсела ко мне Катя.       Мы с ней помирились уже на следующий день. Я ей всё объяснила — она меня поняла. Как же я ей завидую иногда. Подруга вытащила из портфеля коробку с картами, предположительно, с картами таро. — «Союз богинь», — как-то увлечённо и с должным фанатизмом прозвучало. — Месяц ждала заказ.       Взору открылась полуголая девка с чёрными тентаклями вместо ног и я сразу же отвела его на расцарапанную и грязную поверхность парты. Зрелище не самое приятное. — Предыдущие карты были намного милее, — а потом я вспомнила рисунок повешенного и прикусила язык, обрывая мысль на середине. — Да ладно, зато эти подходят для гадания одиноким женщинам. Давай, ты будешь первой подопытной мышью, — говорит Катя и тасует огромную колоду карт. Боже, как они ей только в руки поместились? — Расклад на любовь или на будущее? — На то, выгонят ли меня из университета за прогулы, — понуро произношу я и роняю голову на парту. — Карты говорят «нет». — Какие-то паленые у тебя карты, Катя. В киосках заряжаешь что ли? — Давай на сегодняшний день.       Я подняла руку и обессилено, с намеком на меланхолию, махнула ею, подразумевая примитивное «давай». — Так, у нас тут рыцарь мечей. Карта сулит встречу с интеллектуальным, красноречивым… — Не продолжай, я поняла, — ну точно в киосках заряжает. — Ой-й, а вот это не очень хорошая карта, — я даже отлепила своё лицо от деревянной поверхности, чтобы посмотреть на неё. — Башня. Шестнадцатый аркан. Все плохое, что может с тобой произойти — произойдет сегодня. — Надо мной рофлят даже пёстрые картонки. — Да ладно, это ещё не самая плохая карта, — нравоучительно подмечает Катя и нервно хихикает. — Вот девятка мечей вообще может означать смерть или тяжелую болезнь.       Несколько секунд мы просто многозначительно смотрим друг на друга, как ошпаренные, после чего Катя снова вытаскивает карту и кладёт её на стол. — Там девятка, да? — уже с былым опытом спрашиваю я. — Шестёрка мечей, — подруга облегчённо выдохнула.       А я с прищуром смотрю на две остальные карты и переворачиваю третью. — Ля, а об этом я не подумала.       И с новым порывом боли падаю лицом на стол. Даже если учесть, что предсказания по картам таро — навязанный психологический бред, банальное убеждение и самовнушение, то какой шанс… ну вот этого, короче. Я ещё больше сжалась на стуле и призналась себе в том, что если даже цветные картинки с голыми бабами говорят тебе подойти и объясниться перед преподавателем сегодня, то препятствовать этому не стоит. — Эй, куда ты? — хватает меня за рукав Катька. — Сейчас же пара начнётся. — К Аронскому, поговорю с ним, — выдавила с героическим пафосом и уставилась на приоткрытую дверь. — Мы и так уже сидим у него на паре. — Сейчас же международное взаимодействие, — тихонечко сажусь обратно в позу воспитанного первоклассника. — У нас замена.       И действительно, Катька не соврала. В дверном проёме показалось не очень-то и счастливое лицо Аронского. Ну что за, а? Я надеялась придумать извинительную речь по пути к месту его обитания, а он как бог из машины.       Флегматично подошёл к столу, сваливая на него всё своё барахло и медленно начал в этом самом барахле копаться, выуживая тетрадки с пометками или что там преподаватели любят в руках тискать во время пары. Вот есть такое выражение — спеши неспеша. Вот оно явно про Аронского, потому что он та ещё улиточка и такими темпами начнёт лекцию только через минут пятнадцать. Хотя, мне-то чего жаловаться, я наоборот должна быть рада. — Андрей Степанович уехал со своей группой на неделю в места не столь далёкие, но весьма прекрасные, — словесно извивается препод и попутно пытается просунуть руку в маленький кармашек своей кожаной сумки. — Поэтому говорить с вами о правилах поведения, компетенции и требованиях переводчика буду я. Сегодня семинарское занятие, поэтому к дискуссии прошу подключиться всех.       Поражаюсь его таланту говорить и писать одновременно. И, да, такое ощущение, что Аронский общается со своей драгоценной записной книжечкой, а не с нами. Ну, за ним можно хотя бы без особых ухищрений наблюдать: он-то не видит. — Для начала, расскажите мне об общекультурной и общепрофессиональной компетенции. В чём их разница и что такое «компетенция» вообще.       Не-е-ет, ну только не иди в мою сторону, умоляю. Если он снова присунет свою скользкую лапу мне на плечо — в следующий раз приду в наплечных щитках из кожи ледяного змея. Я опускаю голову на парту, больно ударившись лбом об неё, и складываю руки в замок, вытягивая вперед. Даже знать не хочу, что у него там за эмоции на лице, сладкое неведение. Просто буду наслаждаться размеренным басом Валеры, отвечающего на поставленный преподом вопрос.       Руку приятно накрыло чьей-то шершавой ладонью. Я сначала подумала, что это Катька требует внимания, но поднявшись и встретившись с её полностью охуевшим взглядом, до меня дошло. Зашипела и сгорбилась, прямо как гарпия.       В руках оказалось что-то гладкое. Аккуратно сложенный кусочек желтоватой бумаги. Препод тусовался где-то в конце аудитории и вытирал пыль с батареи своими штанами, а это значит, что видит он абсолютно всё в такой удобной позиции, в том числе и мои жалкие попытки изучить его папирусные мемуары.       А если он просто уронил случайно? Соберись, Алиса, и не пополняй список непроизвольных напастей ещё одной.       Трясущиеся пальцы аккуратно разворачивали кусочек бумаги, словно это исторически важный увраж с красивыми рисунками, повредить который будет той ещё катастрофой. И ощущается это всё на самом деле важно и интимно, сама не могу понять почему.       «Cpht zbwlychkla chkluz». — Это чё, пароль от его странички? — влезает между мной и запиской Катька. — Нет, раскладку забыл сменить, — злостно шиплю и отталкиваю подругу. — Катя, изыди.       Первая мысль — шифр Цезаря. Хотя нет, первой мыслью было — «он что, ебанутый?», а с шифром — уже вторая. Аронский, тебе заняться что ли нечем? — так и хочется спросить у препода. Но когда он проходит мимо, я спрашиваю другое, будто с последней надеждой хватая за рукав чёрной рубашки. — Какой ключ? — шёпотом, чтобы никто не услышал. — Это ты мне должна сказать какой ключ, — строгим низким голосом отвечает на мой вопрос.       Решил проверить мои интеллектуальные способности что ли? Ну ладно. Эх, если бы сообщение было чуть подлиннее — применила частотный анализ, а так ебись с этим шифром, как пещерное животное, каждый раз сдвигая алфавит на одну букву. Ну ничего, хоть какое-то разнообразие.       Первая попытка сдвинуть буквы на один ничего не принесла. Вторая и третья тоже. Это же очевидно, что не будет он мне задачу упрощать. За основу я решила взять второе слово, потому что оно намного длиннее первого и третьего, а это существенно снижает шанс «счастливого» попадания в случайный смысл. — Что значит «ROT3» и почему оно перечеркнуто? — Катя всё это время наблюдала за моими махинациями. — Ротейт, — не хочу отвлекаться, поэтому стараюсь максимально лаконично пояснять за шифр. — На сколько букв я сдвигаю, в общем. — А-а-а… Вайсман, заняться что ли нечем? — Да это дело на минут пять, — вычеркивая ROT6, говорю я.       И с седьмой попыткой мне повезло.       «Viam supervadet vadens».       Латынь. Мило и неожиданно. Всё ещё не верится, что этот Ленин на минималках способен на что-то подобное. И, похоже, ему нравится всё мёртвое: код Морзе, латынь, вера в мою образованность.       Я подняла голову, взглядом пытаясь найти плечо, за которое он в этот раз решил зацепиться. Может, тоже ему что-то символическое написать и зашифровать? Жаль я не умею посылать нахуй на латыни. Отвечу по-красивому.       «Supervadet adversum te potest eligere viam».       Надеюсь, мои скромные познания в этом языке не собьют его с толку. И, надеюсь, он не вызовет Сатану, прочитав мой ответ. Зашифрую в тот же ключ ROT7, сегодня благосклонна к Аронскому, он, возможно, не такой уж и мерзавец.       Тяну руку. — Надо же, Вайсман хочет рассказать об умениях, которыми нужно владеть для получения общепрофессиональной компетенции, — я, как заправская сова, повернула голову назад, откуда и доносились звуки. Эй, а как же записка?       Я как бы руку подняла, чтобы ты подошёл ко мне и забрал записку, пёс, а не чтобы твою лингвистическую дискуссию поддерживать. Это прерогатива Валеры, не хочу его хлеб забирать. — Э, я хотела спросить у Сколкова вообще-то, — лихо выкрутилась, — может ли он привести личные примеры из жизни развития своей компетенции, — прозвучало убого, а в сумме с абсолютно дегродской манерой расстягивать каждое слово — вообще полный атас, но меня прекрасно поняли. — Вот оно что, — Аронский ухмыльнулся и перевёл взгляд на задолбавшегося отвечать Валеру.       Эй, бес, ну подойди же. От раздраженности я аж начала дергать коленом, сидя вполоборота и сжимая в руках записку. Если не подойдёт — сделаю оригами в виде жабы и кину в него.       Но он подходит.       О, как прекрасно чувство превосходства. Возможно, я не такая уж и безбожно глупая, как считаю. Уже давно не слышала обычную похвалу и ласкающее слух «молодец, ты отлично справилась». Чувство предвкушения просто неописуемо сладко.       Он с лёгкой улыбкой надевает очки, по-кошачьи морщится, видимо, с непривычки, и проходится взглядом по буквам, наблюдать которые я могу благодаря тонкому материалу бумаги. Просвечивается, в общем. Если бы я писала на русском — одногруппники давно бы уже всё поняли. За это я и обожаю шифры: ты можешь скрыть на виду всё что угодно и никто этого даже не поймёт.       Дочитав, Аронский уходит обратно к столу, выуживая карандаш из того же чёрного кожаного портфеля и принимается расшифровывать уже мою писанину. Как перестать на него смотреть? Закрыть глаза? — Что-то не работают твои махинации с таро, Кать. — У тебя ещё целый день впереди.       Интересно, какое желание сильнее? Оправдать свои ведьминские корни или поддержать сохранность подруги? А то заразит меня под конец дня какой-нибудь оспой или банально нож в печень воткнет, увидев, что я своими силами сдохнуть не могу. — А чего это ты вспомнила? — Ну, пока что всё идёт как нельзя лучше, что противоречит твоим палёным видениям.       Я ожидала совсем иного. Он не шутит, не издевается, не мучает меня. Просто эта записка на латыни и всё. Сейчас Аронский ведёт себя лучше чем когда-либо вообще за всё наше с ним знакомство. Глядишь, он такими темпами и вовсе мне нравиться начнёт. Аха, нет. Точно нет.       Пара закончилась ну слишком быстро. Виной тому, наверное, моя рассеянность: материал семинара снова как-то прошёл мимо моих ушей, а ведь скоро сессия. Нужно собраться и наконец выложить все силы на чёртово изучение языков, ибо так не делается. Вылетать из университета, будучи бюджетником, не так уж и обидно, конечно, но всё равно неприятно.       Аудитория опустела за пару секунд — последняя пара. Я собиралась почему-то с непривычной медлительностью и ждала, когда Аронский закончит говорить по телефону и к нему можно будет подойти и поунижаться. — Подожди меня в коридоре, — шёпотом попросила Катю и уверенным шагом направилась к столу препода.       Моя-его записочка аккуратно лежала поверх всех документов и книг, как вишенка на торте. И мило, и стрёмно. Во всяком случае, он её не выкинул, а это уже успех. Сам же Аронский что-то увлечённо выводил у себя в винтажном блокноте, плечом прижимая телефон и изредка поглядывая на моё болезненное лицо. Ещё бы, я тут уже столько сижу, неловко это. Наконец он оторвал свою щеку от этого изрядно поднадоевшего аппарата, засунул его во внутренний карман пиджака и обратился ко мне. — Алиса, — аж подскочила на стуле, — знаешь, в чём твоя проблема?       Он снова берёт эту записку, перечитывает с грустной улыбкой, снимает очки и с пронзающим беспокойством смотрит на меня. — Ты тратишь свой талант на глупости. Умная и проницательная девушка, знает английский язык, латынь, азбуку Морзе. И что делает с таким багажом ресурсов? — он вскидывает бровь и злобно ухмыляется. — Правильно! Со своей подружкой о ерунде всякой болтает во время лекций. Любой другой на твоём месте просто использовал бы сообщения в телефоне, но нет, ты у нас легких путей не ищешь.       Ага, конечно. Пообщайся с помощью злополучных сообщений на экзамене, где все телефоны предварительно изымают. Аронский немного остыл, снова надел очки, снова перечитал записку, снова посмотрел на меня. — И кто тебя этому всему научил? — продолжил уже более спокойно. — Дедушка, — почему-то захотелось сказать ему правду. — Он радистом работал, четыре буквы в секунду мог отстукивать. Много медалей и званий получил за это. — Я могу с ним поговорить? — Конечно можете, — обиженно выпалила я, размахивая руками. — Вам верёвку с мылом или что-нибудь похлеще принести для беседы?       И сразу же заткнулась. Какой же бред несу, он же мой преподаватель, а я тут хамлю. Просто в какой-то момент стало невероятно больно и паршиво. Аронский воспринял мой порыв весьма закономерно и спокойно. Ничего не стал говорить. Откинулся на стуле и тихо простонал, массируя виски. Тоже уже тошнит от него. Быть друг для друга головной болью — это даже как-то по-мазохитски романтично. — Извини, — я кивнула, принимая извинения.       После этого страсти в голове немного поутихли и я даже успокоилась. Всё-таки он не знал, да и не должен был. — Ты хотела бы заниматься криптографией? — вот это был неожиданный вопрос.       Если бы я сама знала. С одной стороны — да, мне это интересно, шифры, программирование и криптография меня вдохновляют, в этом увлечении как-никак живёт память о самом дорогом для меня человеке, а с другой… я ведь никогда не воспринимала это занятие как что-то серьёзное и мне банально страшно лезть в болото, которое издалека кажется милым прудом с лилиями и тиной. И всё же… Может, попробовать? — Да. — Я могу помочь, если тебе… нужна помощь вообще, — мы оба отвели взгляд к окну, задумываясь над предложением.       Он себя предлагает в качестве репетитора?       Мне вправду нужен смыслящий в такой непростой профессии человек. Но, чёрт… Аронский? А можно не надо? Я еле его пары выдерживаю, а тут ещё дополнительный час общения на шифрах и кодах. Может, это такой хитроумный план? Я начну с ним заниматься, мне надоест криптография и я «возьмусь за голову», то бишь, начну усердно учиться в университете. — И это бесплатно? — я недоверчиво покосилась на него, кончиками еврейских корней чувствуя очевидный подвох. — Ну, насколько я знаю, за помощь не платят, — Аронский разводит руками и снова эта ухмылочка. — Но только при одном условии: ты не пропускаешь мои пары, выполняешь все порученные задания и отрабатываешь пропуски.       Это уже три условия так-то.       Не тянет на что-то мерзкое и пакостное, Александр Не-помню-ваше-отчество. Но ладно. — По рукам, — с малой опаской протягиваю ту самую руку в знак заключения сделки. — А вы декану не рассказывали? — Пока нет.       Он пожимает руку и чуть тянет на себя, низким шёпотом сообщая следующее: — Вайсман, имей в виду: покрывать ваше с Васильевой списывание я не намерен, поэтому давай договоримся ещё и о том, что это был последний раз вашего общения с помощью кода Морзе на парах. — Хорошо.       Оправа очков переливается золотом на солнце и мне безумно нравится смотреть на эти овальные стёкла, вычищенные до блеска. Он поражал своей серьёзной аккуратностью во всём: в одежде, в разговорах, в эмоциях, а такая организованность притягивает ещё больше. Я бы не сказала, что он мне нравится. Аронского будто вырезали из другой эпохи и впихнули в совсем иные условия, в которых ему определенно не место. И, наверное, именно эта стойкость и выдержка так завораживают меня. — Это тебе домашнее задание по английскому, — он выудил из папки три листа с заданиями, а после потянулся к сумке, доставая оттуда четвёртый, — а это по криптографии. Все прогулы по английскому отрабатываешь до конца месяца, а это, — пальцем указывает на четвёртый лист, — приносишь расшифрованным мне завтра.       Интересно, а что будет, если я не сделаю «индивидуальное задание» на завтра, а? — Шифр не сложный, думаю, сама разберешься, но если окажется не по зубам — мой номер у тебя есть. — Нет, — я поджала под себя руки, напоминая кенгуру со стороны. — Что «нет»? — Аронский раздраженно закатил глаза и снова уставился на меня. — У меня нет вашего номера.       Вообще, он должен у меня быть ещё с первого курса, когда я впервые приходила к нему отрабатывать пропуски, но я не была бы собой, если бы не потеряла его или просто не записала в те смутные времена. Кто меня за язык-то тянул? Зачем я ему вообще сказала, что у меня нет его номера? Попросила бы у Кати или, господи, я даже звонить Аронскому не собираюсь! Зачем мне его номер? — Записывай.       Я схватила первую же попавшуюся ручку, а вот где именно мне номер этой проститутки высечь? Драгоценные листы с заданиями портить не хотелось, особенно у него на глазах, а вот ладонь не жалко. Аронский снова посмотрел на меня, как на умалишённую, но говорить ничего не стал, хоть по нему и было видно, как много на этот счёт он может высказать. Моя рука. Что хочу то и делаю. — Завтра у нас нет с тобой пар, хвала всему живому, — если бы он не добавил последнюю часть фразы, я в нём разочаровалась бы. — Подойдешь после занятий на кафедру. Если меня там не будет — подождёшь.       Я кивнула, уже предвкушая непонимающие взгляды других преподавателей с этой самой кафедры. — Спасибо вам… огромное, — я даже подошла ближе, намереваясь обнять или пожать руку, но в последний момент передумала. — Хорошего дня и до завтра.       Аронский даже не заметил моего секундного порыва нежности и благодарности. Устало улыбнулся и тихо изрёк: — До завтра.