Её ты больше не увидишь, Не тронешь больше ее волос. Себя за это ненавидишь, Себя за это не простишь.
Саито Хэруми любила дынные булочки, цветы камелии и... и меня. А что же теперь? Теперь, её бледное лицо приобрело выражение вселенского покоя и умиротворения, а на губах застыла едва уловимая улыбка. Я бы решил, что эта соня снова погрузилась в царство Морфея, наслаждаясь каким-то до одури приятным сном. Мне хотелось верить, что Хэруми, вот-вот очнётся, откроет свои зелёные глаза и, непременно, неудачно пошутит, заразительно рассмеявшись. Это всё ложь, такого не может быть. Сердце сжимается до размера вишнёвой косточки, руки дрожат. Все мысли заполнило осознание того, что больше никогда не смогу услышать её голос, не смогу дотронуться до длинных чёрных волос, заплетённых в аккуратную косу, завязанную изумрудного цвета лентой. Потому что она мертва. Её тело постепенно охладевает в моих руках, пока я стараюсь изо всех сил согреть её, прижимая к себе. Не верю в это, не хочу в это верить... Никогда бы не подумал, что потеря кого-то близкого может принести столько боли. Было трудно дышать, по телу волной не переставая проносилась дрожь. В голове звучали её последние слова: «Ты не от меня хотел это услышать, но... я люблю тебя, Джу-чан...и хочу, чтобы ты был счастлив». В последующие минуты забылся, охваченный вспышкой ярости и отчаяния. Ненависть к лучшему другу и возлюбленному, что в одну секунду стал самым ненавистным человеком в жизни, поглотила меня без остатка. Как посмел ты, Кёсуке Мунаката, разлучить нас?! Ты ведь знал, как много она для меня значит! Его глаза в тот момент прояснились, но было всё равно. Я с трудом воздержался от желания ударить его кулаком, но, моментально одумавшись, вырвал кусок стальной арматуры из обломков обрушившегося потолка и ринулся на мужчину. Хочу, чтобы тебе было больно, ублюдок! Так же, как и ей...Замах, удар. Увернулся, гадёныш! Я тебя тут и похороню! Гортанный рык больше похожий на звериный. В этот раз металлический прут достиг цели, раздался хруст костей. Мунаката согнулся от боли, упал на колени, хватаясь тонкими пальцами за место, куда пришелся удар. Я занёс руки над головой, готовясь прикончить человека, убившего милую Хэруми. Тело не слушалось, ноги предательски подкосились, а пальцы разжались и охладели. Звук упавшего прута заполнил пространство. Рухнул следом за ним на пол, опуская голову в широкие ладони. И ведь она была права, я хотел услышать признание точно не от неё. Но почему... почему мне так больно? Почему я чувствую, что каждый мой вздох без Саито, будто раскалённой лавой окатывал лёгкие, не давая дышать? Почему мне кажется, что о моё сердце не переставая тушат горящие окурки? Быть может потому, что она спасла мою жизнь, пожертвовав своей, или же из-за того, что мои чувства к Хэруми являются чем-то большим, чем просто дружеские.***
Я посмотрел на сложный механизм, служивший мне заменой отрезанной правой руки. Мне удалось спасти оставшихся в живых членов Фонда Будущего, но теперь, имеет ли это хоть какое-то значение, если Хэруми — моя любимая Весна, мертва? Если теперь воспоминания о ней растворяются, утекают, как песок сквозь пальцы. Сейчас, стоя на берегу реки, под длинными ветвями плакучей ивы, ласково отпускающей слетающие от сильных порывов ветра листки на спокойную водную гладь, приходило понимание, что теперь ничего не вернуть, ничего не будет, как раньше. Я смотрел на чёрно-белую фотографию Саито Хэруми, где она, стоящая с большим букетом белых каллов, ласково улыбалась мне, слегка прикрыв глаза. Цветы — мой подарок на её совершеннолетие. Это один из тех снимков, которые сделаны в тот момент, когда все мы были беззаботны и счастливы. — Зачем, Хэруми? — прошептал, положив около надгробия букет точно таких же цветов. — Почему ты ушла сейчас, когда у нас наконец появилось право на счастливую жизнь. После освобождения я впервые стою здесь. Окружающее размытыми бликами предстало передо мной. Почувствовав мокрые следы на щеках, я понял, что плачу. Я сжимал на груди белую футболку, точно такую же, какая была на мне, когда Хэруми не стало. В области сердца образовалась пустота, зияющая дыра. Её ничем теперь не заполнить. Редкие всхлипы, жгучая боль в глазах, легкое головокружение. Всё, как и в тот момент, когда я подхватил раненую Саито, истекающую кровью. До сих пор чувствую этот запах, смешанный с её любимыми сладкими духами. Повторение, с точностью до сердцебиения. Упав на колени перед могилой, потерял счёт времени. На улице вечерело. Небо окрашивалось в розовые и жёлтые цвета с прожилками светло-лилового. Ветер становился сильнее и холоднее, резкими порывами прижимая густую зелёную траву к земле. Оторвавшийся листик ивового дерева, схваченный маленьким вихрем, дотронулся до моей щеки, приводя в сознание, а затем, унёсся прочь, оставляя ощущение прикосновения. — Разве это не эгоистично, Хэруми? — услышал дрожь в голосе, мне стало противно от своей ничтожности. — Просить меня быть счастливым, когда тебя нет рядом. Ветер скользнул по ветвям зеленеющего дерева, создавая лёгкий шум, а затем ласково лизнул мою щёку. Я понимал, что никогда не смогу отпустить её. Тело Хэруми где-то там, под слоем земли и могильной плитой. Больно, хочу быть рядом с ней, чтобы согревать вечно. Протягивая руку к могиле, в надежде, что Саито, освещённая лучами закатного солнца, ухватится за неё, чувствовал, как мой рассудок снова затуманивают эмоции. Я запустил пальцы в густую траву и прикрыл глаза, стараясь взять чувства под контроль. Я с обессиленным рыком встал с колен, стёр слёзы со щёк и пнул небольшой серый камень в реку. Мне казалось, что чувства к ней, медленно, но верно сводили меня с ума. Теперь я видел лицо Хэруми не только во снах, но и наяву: в каждом цветке камелий, в её любимой сладости, в каждой ленте изумрудного цвета, и... в зеркале... . Видел её в зеркале рядом с собой, видел её такой, какой помнил. Маленькая, шутящая невпопад, стесняющаяся своей улыбки, из-за немного выпирающего клычка, слишком неуклюжая, по сравнению с остальными девушками и абсолютно не умеющая танцевать. — Помнишь, ты отдавила мне ноги во время медленного танца на выпускном? — я хрипло рассмеялся, вспоминая её пунцовое лицо. — Мне бы хотелось снова танцевать с тобой. Маленькая птица тёмно-оливкового цвета приземлилась на надгробную плиту и внимательно рассматривала меня. Я открыл глаза и, точно также, вперил взгляд в пичужку. Та взлетела и приземлилась на протянутый мной указательный палец левой руки. Приподнимая руку с наглой птицей и поднеся её к своему лицу, почувствовал, что она клюнула меня в нос, а затем нахохлилась, улетать явно не собиралась. Второй рукой я схватился за пульсирующую часть лица, исподлобья смотря на крылатую. — Тебя всё так же не любят животные. — послышался ледяной голос Мунакаты. Кёсукэ подошёл к могиле и положил на неё цветы. Я отряхнул одежду, настырная птица перебралась на плечо и сидела там, даже не шелохнувшись. Собеседник протянул руку, забирая пичужку себе. — Это — белоглазка. — произнёс Мунаката, смотря на неё, но та, вылетев из его рук, уселась на мою голову. — И она кое-кого мне напоминает... Мужчина посмотрел на меня, грустно улыбаясь. Отвёл взгляд, до сих пор не могу смотреть ему в глаза, хоть и сказал ему, что всё в порядке. И вправду... маленькая пичужка напоминала мне Саито, которая с такой же настырностью и порой даже наглостью, хотела находиться рядом со мной. Я вздохнул, и посмотрел на небо, где только-только зажигались маленькие огоньки сверкающих звёзд. — Я бы хотел вновь увидеть её. — мои глаза наполнились жгучими слезами, а природа, казалось, замерла, вслушиваясь в слова. — Почему мне так больно? Шёпот, наполненный страданием, накопившимся в душе за последние месяцы, заполнил тишину. Казалось, даже ветер, до этого колышущий длинные ветви ивы, прекратил шелестеть. — Потому что ты всегда любил её, — заключил Мунаката, смотря на меня. Но я и без него знал ответ на свой вопрос. — хоть и осознал это не сразу. Всхлипнул, стирая слёзы со щёк рукавом куртки. — Неужели, мы не имеем права быть счастливыми? — мне было больно просто думать об этом, задыхался, а глаза продолжали слезиться. Собеседник ничего не ответил, лишь отвёл взгляд, не позволяя пессимистичным мыслям взять верх. Видимо, снова пытается сделать вид, что равнодушен ко всему происходящему. Хотя в чём-то он был прав, ничего не изменить. Наступала ночь, показываясь в небе темно-фиолетовыми, с отливами синего, цветами. Где-то вдалеке ухала сова, разбавляя вечернюю тишину. Река отражала в себе вступающую в свои владения вечернюю луну, которая бледно-желтым пятном разрезала водную гладь. — Знаешь, я уверен, они желали, чтобы мы были счастливы. — Мунаката посмотрел на меня. — И, пока они смотрят на нас с небес, я не хочу огорчать их, а значит, давай найдём силы жить дальше. Я отвёл взгляд, вперив его в темную водную глубину. Белоглазка, все ещё сидящая на моей голове, клюнула меня в макушку, вызывая улыбку. — Думаю, ты прав. — мой хриплый голос, разрезал ночную тишину. — Надеюсь, скоро мы будем все вместе. Мунаката ободряюще улыбнулся и хлопнул меня по плечу. Почему-то стало гораздо легче. Тиски, сжимающие моё страдающее сердце, растворились. Возникло чувство, что с этого момента всё станет хорошо. Птица взлетела, прощебетав что-то на прощание. Из груди вырвался смех, который подхватил прохладный ласковый ветерок, унося за собой всю боль и отчаяние.