***
Расправившись с поимкой Хозяина, которым, к невероятному шоку, как рядового, так и остальных, оказалась Амма Рецция, мыш, едва успев спокойно вздохнуть полной грудью, удивился, когда увидел виселицу на главном дворе. Осмотрев ее всю, первым делом он вспомнил про тех пятерых Крысов, которых должны были повесить в ближайшее время, но, несмотря на полное осознание их вины, менестрель не хотел признавать объявленное наказание — никто не заслуживает такого исхода. Тило всегда был против смертей и смертных казней, но кто его спрашивал? Он ведь всего лишь обычный мышонок. Однако, где-то в самой глубине сознания зрело беспокойство, словно что-то было не так. Добравшись до командующего, маленький рыцарь только хотел было отрапортовать на счет погибших в катакомбах членов отряда и их найденных оболах, как сам вышестоящий перебил его: — Скав! У меня есть новости, которые могут быть тебе интересны, — проговорил он слегка недовольным голосом. Сам командующий не вызывал у Тило каких-то негативных чувств, можно даже сказать, что иногда они были на одной волне, ведь не просто же так тот помог ему с маршрутным листом, хоть и пришлось для этого послушать его песню. Ну, не каждому дано творить. В остальном же Крыс был неплохим, хоть и очень самовлюбленным и порой жестким. — Сигнальщик Силас Вагстафф арестован, обвинен в убийстве тюремщика и заточен в тюрьму, — поток мыслей мыша тут же превратился в бушующее озеро, которое чуть ли не захлестнуло обладателя. Судорожный разряд прошелся по спине, что аж шерстка встала дыбом. То есть, как обвинен в убийстве? Он же тут совершенно не причем. Тило это прекрасно осознавал, он ведь сам нашел скелет. — Его повесят на следующее кроволуние, — сердце пропустило удар. Повесят… Худшее опасение, которое только мог представить менестрель, стало явью. Не зря он чувствовал что-то неладное, не зря мурашки проходились по телу, когда он осматривал место казни. Лапы резко стали вялыми, словно желе, и совсем не хотели держать его маленькое тело. С каждой секундой желание закричать о том, что Силас не виновен, росло, но тогда на кон встало бы его прикрытие. Как бы Тило не хотелось кричать, он не мог разрушить то, над чем так долго трудился. Над чем трудился Силас. Потому, пропустив воздух пару раз через легкие, он подрагивающим голосом спросил: — Где его держат? — Камера номер семь, — нахмурившись, проинформировал командующий. «Номер семь? Но это же… моя камера», — сердцебиение участилось. — А какие доказательства против Силаса? — Вполне достаточные, чтобы его повесили, — спокойным тоном отчеканил Крыс, что только подлило масло в огонь к разгорающимуся спокойствию менестреля. — Вы точно уверены в том, что он виновен, сэр? — Уверен ли я? До самых кончиков усов, — проговорил он, задирая нос, в очередной раз показывая свою высокомерность, которая сейчас была совсем не кстати. — Здесь, в Дуинлановых башнях, правосудие отправляется быстро, Скав. — Я бы хотел еще раз допросить заключенного, сэр, — сказал, будто спрашивая разрешение, рядовой, игнорируя последнюю фразу. — …Как пожелаешь, — хорошо, что, по крайней мере, в этом командующий его не разочаровал, однако мнение о нем у мыша изменилось и уже безвозвратно. — Свободен, рядовой, — быстро, насколько позволяли улучшенные Роло доспехи, сбежав по лестнице вниз, Тило тут же направился в темницу.***
Открыв большую деревянную дверь ключом, Тило, будучи без доспехов, вошел в свою старую камеру, в которой витала слегка знакомая атмосфера, хоть он и провел в ней от силы день, во всяком случае, в сознании. На небольшой деревянной кушетке, подвешенной цепями к стене, около края расположился сигнальщик, насвистывающий приятную мелодию. — Тило, что ты здесь делаешь? — заметив друга, спросил повеселевший Силас, перестав свистеть, однако было видно, что эта радость — всего лишь маска. Он опять прячет свои истинные чувства. — Я не мог уйти, зная, что ты здесь, — ответил менестрель, посмотрев нечитаемым взглядом на друга. — Что ж… добро пожаловать в мой дворец, — улыбаясь, пошутил Крыс. — Думаешь, это смешно? — такие шутки совсем не казались смешными для маленького мышонка, лишь отражая печаль в мрачном взгляде. — Да… А разве нет? — видимо, заметив это, Силас стал серьезнее, а после и совсем склонил голову, прикрывая глаза и прижимая уши, показывая свои истинные эмоции. — Тюремщик мертв… Меня признали виновным в его смерти, — поднял он хмурый взгляд, направленный куда угодно, только не на вошедшего. — Командующий приговорил меня к повешению, — Тило горько сглотнул ком, подступивший к горлу, когда услышал эти слова от самого Вагстаффа, как будто бы тот уже принял свою участь. — Силас… это я нашел тюремщика, — сжимая лапки в кулаки, выдавил менестрель, опустив зажмуренный от отчаяния взгляд — так горько признавать то, что это он был виновен во всем. Если бы он только не полез в тот колодец… — Ха! Ну конечно ты, — откровенно смеясь, подняв голову настолько, что с нее чуть ли не спал травянисто-зеленый капюшон, слегка громко произнес собеседник. Это была не насмешка и не ирония, хотя на мгновение можно было уловить ее нотки в сбивчивом баритоне голоса. — Странно, кажется, все мои проблемы начинаются с тебя, — легко ухмыляясь, добавил он, но после, увидев, что мыш еще сильнее сжал кулаки, снова стал серьезным. Последнее, чего хотел бы сейчас Крыс, так это обидеть дорого друга. — Уходи, Тило, забудь обо мне, — не веря своим ушам, менестрель быстро распахнул глазки-бусинки, до глубины души поразившись услышанным. Забыть? Да как он мог забыть о нем, а уж тем более оставить? Резко вскинувшись, чтобы решительно возразить, он встретился с тяжелым и серьезным взглядом. — Возможно, я это заслужил… — слова застряли в горле, а губы мелко подрагивали. — Нет, это не так, — единственное, что мог вымолвить дрожащим голосом рядовой, на что другому не было что ответить, и он опять наклонил голову, тяжело выдыхая и молча. Тишина, такая пронзительная, давила своим весом на обеспокоенного мыша, и лишь грязные капли из стоков равномерно падали и разбивались о твердую поверхность. — Ты ведь не помнишь, как мы впервые встретились? — неожиданный вопрос прервал тишину, вгоняя Тило в непонимание. — На башне? Конечно, помню, — потихоньку соображая, ответил он. — Это был не первый раз, — а сигнальщик все также продолжал ровно и печально смотреть на него, будто решаясь сказать нечто важное, возможно даже важнее, чем история его жизни. — Ты лучше меня знаешь, как это началось. Ночь, застава на Тернском тракте… — неожиданно перейдя на полушепот и понизив тональность голоса, что хорошо отдавалось в ушах опытного менестреля, начал рассказывать Вагстафф. Пока что не понимая до конца, к чему клонит собеседник, Тило решил промолчать и внимательно выслушать. — Двое мышей без надлежащих документов и с мышонком в тележке… — Силас на мгновения остановился, казалось, ему было тяжело вспоминать это. — Умирающим от укуса паука, а до ближайшего врача несколько миль пути. — Ты… ты был там? — наконец осознавая, о чем рассказывает друг, спросил мышонок. — Нет… но должен был быть, — прошептал он, злобно, но злоба эта была направлена только на одного себя. — Я тогда был дежурным сержантом. В том, что случилось, виноват я, Тило. — Но… Значит, это ты забрал Брина, чтобы отнести к врачу. Ты пытался спасти его. — Да, как только я узнал, в чем дело, но было темно, и шел сильный снег… Я сбился с пути. — Ты сделал все, что мог, — не понимая, как он должен реагировать на все это, сказал мыш. На него свалилась вся правда о том, что было тогда, то, в чем он не мог разобраться и так долго пытался понять — правда, почему его сын не смог выжить. — Тило… той ночью, когда умер Брин… я был пьян, — вновь злобно посмотрев в сторону и сжав до еле слышимого скрипа зубы, выдал Вагстафф, словно желая, чтобы на него накричали, ведь он заслужил. Он ненавидел себя с тех пор и, возможно, надеялся, что если Тило возненавидит его тоже, то тяжесть, будто тяжелый валун, некогда придавивший хвост Скава, спадет с его плеч, перестанет давить на легкие… хотя бы немного. Он хотел раскаяться, не мог держать это в себе. После всего того, что с ними случилось, он не имел права скрывать это, не имел права на доброту, проявляемую со стороны мыша, и уж тем более на надежду… надежду на то, что они могли бы быть друзьями. — Я заслужил это, Тило. Петли мне уже не избежать, да и незачем, — хрипя оттого, что в горле пересохло, вымолвил Крыс. Стараясь впитать всю полученную информацию, Тило пытался хоть как-то соображать, однако получалось не очень. Как он должен реагировать? Что он должен чувствовать? После всего того, что с ними случилось, он действительно привязался к Силасу и хотел бы сказать, что тот ни в чем не виноват, но правда была очевидна. Груз воспоминаний, осознания и переосмысления накатывал с каждым разом все больше, отчего маленькое тело мелко задрожало. Это правда, он потерял Брина, и он не скрывает, что в тот момент мир треснул, окрашиваясь в серые тона, а жизнь пошла подоткосной, но… это было тогда. Сейчас все иначе. Он пережил это, пересилил, стараясь жить дальше, и сейчас Тило действительно много с кем познакомился, и много, что переосмыслил. Его взгляды изменились. И сейчас слова Силаса были для него неприемлемы. — Незачем… — подрагивая, тихо прошептал менестрель, привлекая внимание Крыса. — Незачем, говоришь, — сжав зубы, он резко вздернулся и запрыгнул на свободный край подвешенной койки, зло смотря на заключенного и хватая того за края капюшона. — Не смей так говорить, Силас! — впервые повысив голос на друга, крикнул мыш, потряхивая шокированного Вагстаффа. Сам же собеседник не до конца понимал, что происходит. Тило впервые кричал на него, а в отчего-то мутных глазах-бусинках, горевших бурей эмоций, отражались блики редкого света. — Даже если это все правда… это прошлое. Сейчас у меня есть настоящее, сейчас у меня есть те, кто мне дороги, и ты один из них. С меня достаточно потерь, я не хочу… Я не хочу терять и тебя, Силас! — голос срывался, меняя тональность с сумасшедшей скоростью, пока Тило шептал, говорил и кричал одновременно, стараясь донести свои чувства. — Так что не смей говорить, что ты это заслужил. После всего того, что сделал, ты не имеешь права так просто уйти! — на последних словах менестрель со всей силы, совершенно несвойственной маленькому мышонку, сжал светло-зеленую ткань. Выплеснув все накопившееся, он безысходно опустил голову так, чтобы лица не было видно. Силас не мог поверить в услышанное. Казалось, что все это сон, или что он ослышался, потому что этого просто не могло быть. Не в силах хоть как-то пошевелиться, он медленно осознавал сказанное, а до сих пор крепко сжимающие его капюшон крохотные лапки заставляли поверить, что все это реально. Неожиданно по позвоночнику пробежала дрожь, словно откат, и пробирающая волна прошлась сквозь него. Он только открыл было рот, как так и остановился, не имея сил что-либо вымолвить. Губы дрожали, пытаясь сказать хоть что-то, но эмоции брали верх. Неужели он действительно достоин этого? Неужели это правда? — Силас… — послышался тихий спокойный шепот напротив лица, который сразу привлек его внимание. Мыш медленно поднял голову, решительно, но в тоже время спокойно посмотрев прямо в голубые глаза. Этот взгляд заставил сигнальщика вздрогнуть. — Обещание. — Что? — не понимал Крыс, стараясь прийти в свое обычное состояние. — Помнишь то обещание, которое ты с меня взял, когда мой хвост придавило? — в голове Вагстаффа тут же пронеслись воспоминания, и он слегка кивнул. — Хорошо. Тогда теперь моя очередь, — на это собеседник непонимающе слегка приподнял брови. — Обещай мне… Обещай мне, Силас, что перестанешь винить себя в том, что случилось, — видя, как друг уже открыл рот, чтобы возразить, менестрель вновь повысил голос. — Пообещай мне! — его взгляд, такой печальный, но полной надежды, которая все время горела в нем. Силас часто поражался, откуда в таком маленьком мышонке есть столько храбрости, надежды и веры. Как он может совершать такие невероятные вещи и так влиять на других? Крыс не знал. Но всегда восхищался этим. В очередной раз сглотнув, он на секунду закрыл глаза, что скрылись за капюшоном, а после пары секунд легкая улыбка отобразилась на его лице. Будучи уже почти что в нормальном состоянии, он тихо произнес: — Обещаю, — это слово возымело гигантский эффект, ведь Тило тут же расслабил хватку, как и свое тело, глубоко и облегченно вздохнул и тоже слегка улыбнулся. — Хорошо, — вымолвил он, и тут сигнальщик почувствовал, как его лба коснулся чужой и начал медленно тереться. Вспомнив этот жест, Силас снова почувствовал, как сквозь него прошла будоражащая волна. Он поджал губы, стараясь сдерживать эмоции, и просто улыбнулся, повторяя действие за другом. — Тогда я прощаю тебе, — послышался тихий шепот спустя несколько мгновений, от которого расширившиеся голубые глаза покрылись мутной пленкой, словно действительно стали настоящими озерами, а сердце патокой окутало приятное тепло. Он правда не знал, кого должен был благодарить за это. Каким богам он должен был кланяться в ноги за то, что смог заслужить такое необходимое для него сейчас… прощение, благодаря которому тяжелый валун раскрошился до пыли.***
Через некоторое время маленький ржавый ключик лежал на том месте, где раньше был рядовой, а рядом сидел Силас, обдумывая все сказанное мышем ранее. — Я буду ждать тебя, Силас, приходи, — с явно слышимой надеждой сказал в тот момент менестрель, закрывая за собой дверь. И сейчас, взглянув в очередной раз на оставленный подарок, Вагстафф взял его в лапу и начал медленно крутить. «Хах, а ведь когда-то именно я оставил ему этот ключ, чтобы он смог сбежать», — усмехаясь, подумал он, приняв окончательное решение и поднимая предмет к единственному лучу солнечного света. Похоже, этот храбрый маленький мышонок нашел ключ к его сердцу.