Цветы и песни хозяина красных чернил

      1.       Неревар мёртв.       Весть эта странна, словно зашло само солнце и больше не взойдёт, утонув в водах потустороннего мира; словно Мерунес Дагон расколол небо, и с него падают и разбиваются в кровь и осколки костей магне-ге, а из пучин Моря Призраков поднимаются древние корабли.       Неревар мёртв, убит после величайшей победы и сокрушительнейшего поражения, и слухи о том, кто виновен в гибели Хортатора, слишком разнятся - ни одному из них не хочется верить, но каждый, как хищная птица, выклёвывает кусок из сердца Велотиида.              Ворин Дагот мёртв тоже.       Весть эта ложна, неправильна, невыносима и невообразима для одних - и радостна для очень многих. Падения Чёрного Севера ждали многие Великие Дома, особенно Телванни. И вот - Консул мёртв, а Дом Дагот, Несокрушимый, объявлен вне закона - и те, кто пошёл с двемерами, и те, кто остался верен Ворину и Неревару… остатки Совета не желают разбираться в правых и виноватых; Дом Дагот опасен, и должен быть стёрт.              Двемеров нет. Их заводы, катакомбы, дома и угодья стоят опустевшими - или гудят от переклички воров, или звенят от стенаний Чёрных Шалков, изгнанных со своих земель.       Двемеров нет и на континенте, и новость эта могла бы породить панику, не будь весь Тамриэль похож на распотрошённый муравейник. Ресдайн наводнен чужаками - о, Красная Гора манила всех потусторонним своим притяжением, и редкий народ скажет теперь, что не видел воочию, как прошёлся по пустоши Алый Ветер.       Отряды орсимеров оседают и разгульничают в тавернах Сурана, отряды недов, призванных Ворином, оседают трупами на склонах серых гор, ища, чем поживиться, отряды звероликих воинов уходят в свои пески - оседая безымянными узниками в кандалах на полях Домов Дрес и Телванни.       Телванни горды теперь - наконец творится правосудие, как они считают, и переваривает солидные клочки мяса Шестого Дома, не имеющего ныне права даже на название.       Мир мёртв и мир изменился.       Лорхан мёртв - и жив одновременно. Сердце его бьётся ровно, расколотое шестнадцатью и одним тоном и собрано обратно, чтоб напитать Трибунал.       Кимеры мертвы - и живы, теперь как моричи, или данмеры. Кожа у многих, побывавших под Красной Горой, становится неделя к неделе всё темнее, а глаза разъедает какой-то болезнью, и они постоянно краснеют и слезятся. Даже Гилвот не знает, что это такое, но новый недуг потихоньку захватывает всех велоти - и не перекидывается на других меров.       “Проклятье Азуры, - говорят одни. - За то, что был убит Хортатор, кто бы это ни сделал, ведь Хортатор ещё не завершил своих дел на земле велоти, а мы предали его!”       “Благословение Трёх Столпов! - говорят другие. - Ведь мы победили Народ Шахт, что вознамерился совершить святотатство, и теперь должны быть отмечены печатью храбрости и мести!”       Истина где-то посередине. Или нет. Кимеры всегда говорят надвое, и сами не знают, чего в этом больше, лукавства или желания всё-таки узнать достоверно и до конца, а до того не лгать даже по неведению.              2.       Ур-Дагот сгинул вместе с Ворином. У него нет ни детей, ни официальных преемников, все его наложницы “пустоцветы”, - и Эндас не знает, что предпринять. Должность Консула достаётся ему по праву наследия - и обрушивается на плечи тяжёлым молотом-Волендрангом, удар за ударом вгоняющим Эндаса в землю так, что невозможно двигаться и дышать.       Даготы только что пережили один раскол - часть сражалась на стороне двемеров в битве под Красной Горой - а теперь пытаются и не могут преодолеть уничтожение. Совет Ресдайна в лице трёх избранных Трибунов сделал Чёрным Шалкам официальное предложение о капитуляции… на совершенно немыслимых условиях.       Все члены Внутреннего и Внешнего кругов Чармы и военачальники должны быть казнены или стать рабами без права выкупа.       Все взрослые мужчины и женщины должны официально отречься от принадлежности к Дому и кланам и искать заступничества иных Домов, кланов, племён… или довольствоваться положением изгоев.       Все дети должны быть переданы в иные семьи и подвергнуты усекновению памяти.       Дом Дагот не может согласиться на подобное. Проще перерезать себе глотки - что, в общем-то, они и выбирают, решая сражаться до последнего.       Тех, кто соглашается на предложение Совета, не удерживают, но и не поощряют.       Большинство Даготов остаются в своих поселениях. Укрепляют форты, готовятся к осаде - и карательные отряды, бывшие ещё совсем недавно войсками Неревара, штурмуют и уничтожают крепости вварденфелльского севера одну за другой. Совет не стесняется использовать помощь чужеземцев, нанятых для битвы с двемерами и ещё не покинувших Ресдайн.       “И я считаю, дом Дагот должен быть уничтожен, а Когорун - разрушен”, - так завершает каждое свое выступление советник Сота Сил. Никто не знает, что у него на уме. Грустит ли он о своём бывшем менторе? Испытывает ли какие-то чувства?       Когорун должен быть разрушен - единственное, что важно.       Кимеры не прощают предательств, особенно тех, что совершили сами.              3.       Эндас остаётся в Цитадели.       Он смотрит вокруг себя, не умея ни заснуть ни проснуться, и иногда заговаривается - путает, кто остался жив, а кто уже ушёл по ту сторону, ведь для него лично почти никогда не было разницы.       В день, когда умер Неревар, Эндас тоже находился в Когоруне - щедра была битва к миру мёртвых, и многие души пришлось улавливать, и собирать по осколкам, и направлять.       В ночь, когда был убит Ворин, Эндас бальзамировал трупы - и то, что принёс ему Гилвот... то, что осталось от Ворина - Эндас выпотрошил, как подобает, и спеленал, и подготовил необходимым образом, положив в соляной раствор. Время оплакивать что-либо и кого-либо уже не настанет, это всем ясно. Но пока можно бороться, стоит предпринять всё необходимое.       И придерживаться обрядов.       Кимеры не прощают себе предательств и небрежения, а ещё - нарушения обычая, ведь это позор и бесчестье.       Когорун ещё держится, ведь Алая Цитадель воистину несокрушима.       Во главе Чёрных Шалков теперь живой мертвец, и это даже символически, ритуально - дряннее некуда. Эндас догадывается, что всё идёт к концу, но не хочет верить. Внутренний Круг перерезан или ранен слишком тяжело, чтобы функционировать - Гилвот схватил магическое переутомление и всё равно что при смерти, но всё ещё продолжает метаться между крепостями, собирать раненых, исцелять, отдавать приказы, выкачивая себя досуха; Одрос занят тем же, и его высокая фигура дарует всем если не надежду, то мрачную решимость стоять до конца. Молодой Арайнис мёртв, найдя наконец покой после смерти Ирет. Престарелый, но всё ещё опасный Утол тратит последние силы, сдерживая атаки Телванни, а его дальний кузен Вемин оперирует уже вторые сутки без перерыва и скоро упадёт от усталости. Близнецы Турейнулы заняты библиотеками - что-то прячут, что-то уничтожают… есть знания, которым нельзя попадать в чужие руки.       Остальные или мертвы, или пропали без вести.       Всё, что Эндас слышит - похоронные гимны.       Валенварион пал.       Фаласмарион пал.       Корад-Дур захвачен.       Клан Лландо казнён.       Клан Омален вырезан, их дети проданы в рабство на континент.       Клан Дринит уничтожен.       Клан Мадас перешёл под протекцию Дома Телванни.       Клан Бенсамси совершил коллективное самоубийство в пещере, посвящённой Мефале.       Альд Редайния передана под управление Дома Редоран.       Клан Чарма собрался в Когоруне - и постепенно туда стекаются все выжившие.       На землях, когда-то принадлежавших Дому Дагот, остаются только пепелища, развалины, кровь и молчание - Советники дали приказ не оставлять следов существования кого-либо, потому уничтожаются даже трупы. Особенно трупы.       Нет возможности соблюдать инструкции со всей тщательностью, но дотошность Сота Сила известна всем - потому исполнение близко к идеальному.              4.       Днём Эндас старается отдавать мудрые приказы. Следит за тем, какие силы и где ещё могут понадобиться, кого регруппировать, как спасти хоть кого-то.       Уговаривает несколько семей затеряться на континенте; упрашивает кого-то не пороть горячку; пытается выжать всё, что может, из оскудевающих источников снабжения. Осады будут длиться - и нужно думать о таких вещах, как портальная логистика, провиант, зелья, оружие… припасы… Переговоров с Даготами всё равно больше не ведут.       Это планомерный, рассчитанный геноцид, в котором все Дома солидарны - словно можно отомстить таким образом за те потери, что уже понесены. Песнь Чармы ещё звучит, но уже исковеркана, надрывна, наполняется ядом и болью.       Изломанные серебряные и медные тона преследуют Черных Шалков по ночам, словно ур-Дагот еще может говорить с ними, но тело Ворина лежит в зачарованном растворе, подготовленное к погребению, и это бесспорный факт.       Ночами Эндас бальзамирует умерших: битум, пелены, амулеты и заклятья, и соль, и новые пелены, и новые заклятья, и искусные чары. Это всё, что он умеет на самом деле - говорить с душами мёртвых и заботиться об их телах.       Он смотрит в знакомые лица, часто изуродованные смертью, агонией, магией или этой странной пепельной болезнью, и не знает, как ещё хватает в сердце места для скорби. Все меры, проходящие через его руки, жили так долго, так долго учились чему-то, любили, присягали на верность - и не имеют теперь иного выхода, чем перестать быть.       Он наконец касается тех, кого хотел бы обнять живыми - касается в первый и последний раз, выполняя свой долг как Хозяина Черных и Алых Чернил, как Хозяина Двух Врат и Перехода, и не имеет права даже на горе.       Эндас не должен тратить время на сожаления.       Ночью у него слишком много работы.       Днём ему предстоит отдавать приказы и думать, что делать дальше.       Днём он думает о живых, ночью - о мёртвых, и никто иной не может сделать больше: для кимеров и те, и другие одинаково важны.       Жестокость идёт об руку с преданностью, становясь высшей точкой любви; безжалостность становится доказательством веры, и рассеяние и вновь-рождение глубинных метафор выливаются в подобную войну: другим расам не понять, почему всё именно так и не может быть ни компромиссов, ни соглашений, ни шагов назад или в сторону.       Кимеры всегда были мерами ритуала и обычая, хоть и ушли с Саммерсета потому, что законы предков душили их. Кочевники держатся за повторения и циклы - иначе растворятся в небытии, и самый жуткий конец для любого клана - быть рассеянным и остаться без имени и повторения обрядов.       Когорун должен быть разрушен, имя Дагот - сколото, их так-знание - забыто.       Эндас не знает, что точно мумифицирует, но даже крупица сохранённой памяти уже даёт шанс на далёкий, но убийственный реванш.                            5.        Сумерки сходятся, словно мечи - ещё одни, ещё одни, Эндас сбился со счёта и только отмечает, что цикл повторился.       Кимеры живы благодаря повторению, и благодаря повторению они перестают жить с большей определённостью, чем иные.       В Доме Молчания, где тела становятся из повреждённой плоти - местом привязки духа предка, Храмом его посмертного существования, тихо. Капает вода иногда, да слышны звуки и запахи, что присущи подобному печальному и отвратительному месту.       Эндас прерывается, завершив очередной отрывок работы - и вздрагивает.       - Приветствую тебя, консул Дагот.       Эндас устало всматривается во тьму.       - Это лишь титул. Меня не признаёт почти никто, но нет времени драться за власть сейчас. Кто ты? На гадания у меня нет времени тоже.       - Не думал, что это скажу, но мне негде искать союзников сейчас, - говорит тень. - А чтобы двигаться к тем, кто ждёт, я должен получить то, что им нужно.       Эндас узнает голос.       Пытается утереть пот со лба локтем, но у него руки почти по плечи в чужой крови и прочих жидкостях.       - Здравствуй и ты, кам.       Знакомая энергия. Знакомое, до боли знакомое всё: одежда, запах, то, чему Аландро дал проявиться сейчас. Эндас знает, как это - дать своим цветам померкнуть или стать насыщенными.       Ему хочется подойти к каму, хочется задать вопросы, хочется… глядя на то единственное, что в нём изменилось, Эндас вздрагивает: а ведь можно и подойти, Сул вряд ли узнает, в какой момент ударить точно, ведь глаза у него замотаны, а лицо в натекшей из-под повязки крови.       Он слеп?       - Чего ты хочешь? - спрашивает Эндас, разглядывая бывшего щитоносца Неревара.       Об Аландро Суле, чемпионе Азуры, шамане-о-двух-душах на службе дома Индорил, не было слышно ничего - а потом пошли россказни, что он ходит среди кочевников и блюёт обвинениями, как чёрной кровью - ненавидя Совет и сходя с ума от боли.       Но в мере, что стоит прямо, лишь чуть косясь на бок из-за корзины, что держит, безумца не заподозрить.       - Мой хан убит. Предатели поразили его в спину - и хотели уничтожить следы своих злодеяний, но я препятствовал им. Неревар должен быть погребен достойно!       - Ты… хочешь, чтобы я подготовил…       - Да. Я никогда не обратился бы к тебе, ядовитая кровь, но выбирать мне не приходится - мы сейчас одинаково острые кости в чужой глотке. И я хочу стать ещё острее.       Эндас переваривает его слова.       Кивает - потом понимая, что Сул не видит, соглашается вслух, и кам идёт на его голос.       Он старается сохранять и осанку, и достоинство, но Эндас - тоже “клинок ночи”, и чувствует, знает, видит - ничего не осталось в этой душе, кроме осколков, которые хотят разлететься как можно дальше и впиться в чужие глаза, если те откажутся видеть правду, отрезать чужие языки, вздумавшие произносить ложь, взрезать лёгкие, что будут дышать не-истиной. Аландро Сул почти сер кожей от впитавшегося пепла и гнева Азуры, но сложно испортить то, что не желает признавать себя проигравшим, пока не крикнет так, чтобы все услышали.       Возможно, он никогда не проиграет и никогда не выиграет до конца.              6.       Эндас открывает корзину, выкладывает то, что находит там, на прозекторский стол. Чары защинают плоть от тления, но наложены они наспех… потому кое-что сохранилось не особенно хорошо.       Аландро, расставшись со своей ношей, подозрителен и мрачен, не отходит от него, то и дело проверяя кончиками пальцев, здесь ли драгоценный и печальный груз.       - Останки серьёзно повреждены. У него отсутствуют ноги от колен, вырезано сердце и сорвано лицо с черепа. Это просто негодная плоть… дух не сможет в неё вернуться, даже если я совершу все обряды. Тот, кто провел этот ритуал, знал, что делал.       - Нам нужен символ, Эндас Дагот. Ты можешь совершить то, о чём я прошу?       - Я могу создать мумию, и только. Она не станет дверью к его душе - тебе ли я расскажу, что не чувствую её вовсе?       - Делай, что сумеешь, ядовитая кровь. Я подожду. Мне некуда торопиться. Я выкрал это дорогой ценой - и всем, кто пожелает отобрать, придется заплатить не меньше.       Узкие губы кама дёргаются, становятся ещё больше похожими на нитку.       Что он теперь видит? Видит ли?       - Мне потребуется труп раба, схожего по комплекции, - решает Эндас. - И вытяжки из желез черверота.       Аландро пожимает плечами - а потом делится соображениями, как поступил бы с телом он, если бы мог.       Эндас слушает его - и в какой-то момент опирается на стол, потому что больше не слышит слов.       Им было бы, о чём говорить всё это время.       Им было бы, о чём говорить, и о чём молчать, и чем помочь друг другу. За всю жизнь никто ещё не называл словами то, что Эндас привык делать - но не обозначать, а Сул говорит открыто, просто и по-деловому.       Останки героя, Хортатора, вождя, великого хана выглядят до изумления жалко. Эндас помнит, что Неревар не отличался особенно высоким ростом, но энергия, что наполняла его, напористость, харизма… всё это, исчезнув вместе с жизнью, оставило лишь оболочку старого вояки, немилосердно разделанного в угоду магическим играм Советников. На всё это не хочется смотреть, а вот на живого Аландро, который изводит себя - ещё как.       Только не даст ни смотреть, ни трогать, пока не будет сделано главное.       И Эндас трясёт головой, сгоняет подступивший к горлу ком, готовит инструменты - это всего лишь ещё одна ночь, ночью он думает о мёртвых, и ему принесли ещё одного, какая разница, КАКОГО.       Кимеры не бросают своих мертвецов.              7.       Ближе к рассвету, когда подготовительные этапы завершены, и осталось только ждать, когда тело пропитается солями, и битумом, и иными составляющими раствора, Эндас уходит отмыться - и предлагает Аландро разделить с ним вино и бататовые лепешки - ничего другого нет.       Огонь горит ярко, но щитоносец павшего короля сидит, не зная, какие тени пляшут на его лице. Спутанные жгуты волос со вплетёнными шаманскими предметами силы перетянуты грязной повязкой.       Эндас протягивает руку - не смеет прикоснуться, лишь обводит контур лица.       Знает - нельзя жалеть его, нельзя касаться, ведь Аландро строг - даже в таком, особенно в таком положении…       Сердце стучит. Стучит и проваливается, и на мгновение Эндас видит лицо Арайниса, с которого обгорела кожа.       - Хочешь, я посмотрю, что с глазами? - спрашивает Дагот, и ругает себя. Но не предложить - не может.       - Разве ты лекарь?       - Дом Дагот произошёл от клана лучших целителей времен Велота.       - Смотри, - пожимает плечами Аландро. - Только не на что.       Снимает повязку, стараясь казаться равнодушным.       Эндас сразу видит, что всё из рук вон плохо - за повреждениями нужно ухаживать, а вряд ли ослепший кочевник знает, как. Даже такой хороший кам иногда не может помочь себе.       Эндас приносит всё необходимое, готовит раствор для промывания - и впервые касается Сула. Придерживает его лицо под челюсть, аккуратно поворачивает голову, поправляет, стараясь не трогать больше необходимого.       Не быть ласковым; Аландро напряжен и пропитан горечью, и примет любовь за жалость - что ж, будет ли время подойти снова? Есть ли смысл - подходить, пока весь мир горит, рушится и ломается оседающей землей под ногами.       Загорелое лицо с обветренной кожей. Старое шрамирование. Резкие крылья носа; ямочки на щеках и морщинки у глаз; глаза… гноящиеся, напитанные кровью яблоки, одно из которых едва ли можно спасти. Да и второе...       - Разрыв у зрачкового края… - бормочет Эндас, водя ладонью и прощупывая травмы своей магией. - Надрыв поверхностных слоёв оболочек… перелом костной стенки орбиты...       - Ну? Не томи, - криво усмехается Аландро.       - Если бы ты попал ко мне сразу, возможно, я бы сохранил тебе левый. Сейчас я смогу лишь сделать так, чтобы ты не умер от заражения. Сколько ты ходишь в таком состоянии?!       - Меры выносливы. И духи милостивы ко мне.       Эндас хочет выругаться - но толку?       - Сами зрительные нервы на месте. Может быть, Сил… смог бы сделать…       - Я не продамся проклятым отродьям и за большую цену! - шипит Аландро, мгновенно становясь враждебным. - Зачем глаза тому, кто не увидел кинжала в руке предателя - не кинжала, копья?! Зачем зрение тому, кто смотрит - и не видит очевидного? Нет… я лишен того, что и так не использовал!       - Ты строг к себе.       - За глупость я заплатил жизнью того, кому был обязан своей. Неревар трижды спас её. А я не сумел прикрыть его, обольстившись изящными речами и повадками шута, дурившего всем головы!       Эндас понимает, о ком речь, и прикусывает губу.       - Я знаю, он ходил к тебе, - неприязненно цедит Аландро. - Как видишь, это ничего не изменило. Теперь он будет охотиться на нас обоих, а дочь даэдра и выродок будут его направлять.       - Аландро…       Имя странно звучит, произнесённое его голосом. Как мольба.       Эндас хотел бы повторить его. Иначе.       - В Обливион. Возьми свои припарки и не церемонься. Я видел, на что похожи контуженные криками дов. Спасибо, что мозг не вытек из моих ушей.       Эндас страшно хочет уснуть, но сперва проводит первичную обработку, а потом готовится к операции. У него было не так много практики на живых мерах.       Зелья, дающие бодрость, заканчиваются - но Эндасу плевать, потому что он просто не может не сделать всё идеально.       Рассвет переходит в день - время думать о живых.              8.       Пока Аландро, уложенный на куче чистых погребальных пелен, отсыпается, Гилвот зовёт племянника к себе.       Эндас заходит в покои дяди и прикрывает рот рукой - с Гилвотом, кажется, и бальзамировщик не потребуется, так он иссох и истощён.       Маг может использовать запас свободной энергии - а может вырывать её из жизненной силы, своей или чужой. Самые искусные способны расщеплять собственную плоть, если не хватает энергии для переплавки, и Гилвот, кажется, оставил себе ровно столько, чтобы хватило на разговор.       - Мы - крови кин, - произносит Гилвот, и голос его - шелест пепла, переносимого ветром. - Слышишь ли ты ещё Песнь, Эндас?       - Как будто да. Но Ворин мёртв, и никто не забрал его силы.       - Твой старший брат хитрее нас всех. Вспомни, что случается с даэдротом, когда на праздник Крови в Корад-Дуре его марают синей краской и приносят в жертву. Вспомни, что на протяжении всей твоей жизни…       - Это был один и тот же даэдрот. Его зовут Мента-На. Он умирал больше двух сотен раз.       Эндас смотрит на второй саркофаг, что стоит здесь, и на его содержимое.       Он отказывается верить, что у всего этого есть смысл.       - Не оплакивай дом Дагот, Эндас - не о чем плакать. Многие восстанут, если Советники, которые - клянусь тебе! - изменили свою природу, не позаботятся об обратном. Я видел - и ты видел, - что будет дальше.       - Они велят мертвецам других Домов охранять Велотиид… от нас… - Эндас содрогается. - Выстроят Предел. Не маленький, как есть в гробнице у каждого, и не ритуальный, как в Некроме, а…       - Да, Эндас. Они будут бояться деяния рук своих, а мы - преследовать их. Теперь скажи мне, Эндас. Хочешь ли ты умереть насовсем, когда придёт время - или стать одним из преследователей - или желаешь вместе со мной найти третий путь?       Эндас понимает только, что неимоверно, нечеловечески, немеретически устал.       Ответ ясен ему сразу, но он все-таки обдумывает за и против - и Гилвот усмехается, услышав слова сказанными вслух.       Он так и думал.       Печать всегда остаётся печатью.              9.       - И сколько мне ждать? - интересуется Аландро.       Он довольно бодро перемещается по покоям - уже освоился, научился определять, где столы и сколько шагов от одного до другого.       Те, что ходят среди теней, умеют видеть в темноте не только глазами - и сейчас это то, что позволяет Аландро Сулу сохранять лицо.       - Не менее трёх дней, иначе чары и соли не впитаются, - ворчит Эндас. - Ускорить можно почти всё, но не это.       Сул кивает - и ждёт.       Молча.       Охраняет своего хана - даже мёртвого; в залах Дома Молчания тихо, а в покоях, в которых работает Эндас, предназначенных для самых высокородных покойников, и подавно. Впрочем, Аландро даже в своем нынешнем состоянии способен определить, когда появляются чужаки, и скрывает своё присутствие.       Он спрашивает духов, что происходит - но раз открыв свои _вторые_ глаза, тут же крепко зажмуривается - Когорун настолько полон умершими, что даже Некром мог бы проиграть в подобном соревновании.       Как Эндасу удаётся сохранять их всех… мирными?       Аландро считает себя хорошим шаманом, но тут приходит в трепет - и предпочитает находиться в Сумерках обоими своими душами, ведь они обе - живые, а у Эндаса одна, и та - наполовину мёртвая, наверное, в этом и дело.       Аландро ждёт - и несёт последнюю службу, размышляя, что может ещё сделать для Неревара и что тот бы хотел увидеть сделанным. У него нет ответов, а ещё глаза после операции болят и чешутся так, что хочется выть - оба яблока Эндасу пришлось удалить, и теперь пустота кажется неуместной, ведь что-то же там чешется, ведь не может там быть пустоты - а она есть.       Неревар не может быть мёртв - а плавает в битуме, разрубленный на части прежними друзьями и сшитый руками проклятого.       Проклятый же ходит вокруг Аландро - неслышно, невидимо, поддерживая это есть-нет-есть, и испытывая виновное удовольствие от самого присутствия кама.       Нет сил на настоящую радость, но всё-таки судьба подарила ему - возможность говорить, спрашивать, разделить пищу… дотронуться несколько раз. Жаль, что даже духи не смогли ничем помочь запущенным глазам Сула. Эндас кусает и без того истерзанные свои губы, промывая тому раны - один раз наклоняется и целует воздух у переносицы кама, ощущая от того неприязненный вопрос, и отстраняется.       Эндас прекрасно понимает, почему шаман боится его.       Эндас - дверь между Той и Этой сторонами. Подойди Аландро ближе - и душу-подарок Азуры может и притянуть слишком сильно… куда-то туда, за грань. Эндас не знает, как и разговаривать о таком, кто вообще мог бы их обоих понять - и потому молчит, и Сул молчит тоже. Дело давно не в проклятиях или осквернении.       Им обоим не хочется произносить и третье имя.                     10.       Внутренний Круг клана Чарма оказывается захороненным не в склепе Когоруна.       Эндас раскидывает гадательные кости, и в последний момент меняет решение - велит перенести мумии в двемерские крепости поближе к Красной Горе, каждого - отдельно.       У двемеров нет гробниц, но кто об этом знает точно? Вряд ли кому-то придет в голову беспокоить мертвецов Глубинного Народа.       Чтобы усилить мнимое сходство, Эндас накладывает каждому из почивших Даготов на лицо маску и снабжает их последними амулетами, наиболее сильными реликвиями Внутреннего Круга.       Для храброго Арайниса - кольцо души, пусть свою он давно отдал той, которая не желала принимать подарка.       Для искусного Одроса - амулет сердечного огня. Если бы кто-то и занял место следующего Консула, то наверное, это был бы он - знающий, собранный и твёрдый духом.       Для бедных близнецов Турейнул, из которых Эндас смог сшить лишь одно тело - амулет мурлыкающего сердца; их захоронят под библиотекой, ведь всё, чем они жили, заключалось в её стенах.       Утолу, старому жрецу, знавшему слишком много тайн, Эндас повязывает поверх пелен пояс сердечного пламени. Старик родился в Когоруне и почти не выходил из его Храма - стоит надеяться, что никто не осквернит его последнего прибежища.       Вемину, что спас столько жизней - амулет исцеления. Эндас всегда завидовал Вемину - ведь тот мог применять свои знания на живых! Мог бороться со смертью, не рискуя встретить ошеломительно обидного отказа…       Гилвоту, своему наставнику, искуснейшему из всех, Тому-Что-Дарует-Лица, Эндас оставляет кольцо Крови - и велит отнести его тело в Бтуангтув, туда, где генерал Думак строил свои планы.       Ворину Даготу, Консулу, своему старшему брату, Эндас накладывает на лицо двемерскую маску Урожая - прекрасное золотое изделие с тремя кинжалами, вставленными в область лба так, что выходит что-то вроде солнечной короны. Маска вызывает у него чувство дежа-вю, но Эндас слишком устал.       Для себя он оставляет амулет инеевого сердца, потому что иначе не вынесет всей этой работы. Заключи сердце своё в темницу льда - и может быть, когда-то оно сумеет заплакать от жара.       Для мумии Неревара у Эндаса маски нет - и он делает её сам, расплавляя при помощи магического огня шлем Думака - о, у него теперь в достатке сомнительных реликвий - и придавая ей черты лица Хортатора. Аландро ощупывает их и остаётся недоволен - что ж, Эндас отдаёт ему маску, и смотрит, как руки, уже привыкающие быть зрячими, усиливают сходство, делают некоторые черты резче, выразительнее, возвращают Неревару украденный облик.       Если Сул хотел увидеть хана в последний раз, то сумел сделать это - и Эндас рад подарить ему такую возможность, пусть и печальным способом.       Духи молчат - и это слышат оба.       Эндас Дагот, родись он в пустошах, мог бы стать отличным камом - да только что теперь толку, если некуда уходить и некого звать? Духи молчат, оплакивая Хортатора и последних преданных ему, потому что у живых уже не хватает ни слёз, ни сил - сейчас не день и не ночь, но Азура молчит тоже, и ни Эндас, ни Аландро не хотели бы её услышать.       Они оба способны видеть будущее и ходить по Разные Стороны, но что кажется внешне схожим, внутри может отличаться, как земля от неба.       Сумерки становятся ночью, и Эндас принимается за работу - время снова возвращает его к мёртвым, и остался тот последний, кто всегда отказывал себе в заботе.                     11.       Войска Совета у стен Цитадели.       Сопротивляться бесполезно.       Даготы лишились своего лучшего оружия. Даже без него Чёрные Шалки могли бы противостоять натиску одного или нескольких Великих Домов, но теперь весь Ресдайн против них.       Тронный зал Когоруна пуст - горят лишь несколько светильников, отполированный пол давно не метен, бассейн с чёрной водой, отражающей лишь ночь, кажется, ещё более непроницаем. Эндас сидит у трона - там, где сидел всегда, чуть ниже, на ступенях, прислонившись спиной к скамье, предназначенной для близких и наложниц.       Глупо, но сейчас он впервые ощущает себя последним из семьи.       - Духи говорят, пора уходить, - Аландро Сул уже транспортировал мумию Неревара через портал в известное только ему одному место, но сам остался в Когоруне. - Спасибо за всё, что ты сделал, ядовитая кровь. Может быть, тебе стоит и самому покинуть это место. Мы могли бы славно сражаться.       Эндас уже сутки как не появляется в Доме Молчания.       Уже нет смысла.       Он подготовил всё, что мог - и теперь судьбы Даготов лишь должны подойти к своему завершению. Все возможные союзники ответили отказом. Все отходные пути блокированы.       Кто-то принимает яд. Кто-то продолжает драться.       - Нет, Аландро. Я не настоящий консул, но должен быть здесь. Ты видел моих меров? Моих… они знают, что гнали меня, подчиняясь ритуалу, и что я простил их. “Клан превыше всего”, говорили мои братья.       Шаман хотел бы видеть сейчас - о, как отвратительно, когда можешь видеть лишь _вторыми глазами_, а это вовсе не то, что _первыми_, которые теперь отсутствуют. Ему чудится усмешка - но с таким же успехом Эндас может быть и предельно серьёзен.       - В обычное время они выбрали бы нового лидера. Не тебя. Разве ты обязан чем-то дому Дагот?       - Уже не важно. В моих силах сохранить достоинство - у проклятых оно есть тоже, мне ли не знать? Я останусь. Сделаю, что смогу. А вот духи правы - тебе нужно двигаться. Ты был свидетелем великих событий, ты можешь рассказать правду - или то, что считаешь ею. Постарайся выжить.       - Благодарю за всё. Мне жаль, что я ошибался в тебе, ядовитая кровь, но за мной и не такие промахи. Прощай.       - Лёгкого тебе пути.       - Может быть, увидимся по ту сторону.       - Может быть.       Аландро Сул хочет уйти, но прежде, чем открыть портал, осторожно подходит к месту, где, как ему кажется, присутствует Эндас.       Протягивает руку - и тот даёт посмотреть на себя тем способом, который теперь единственно доступен. Кончики пальцев, пахнущие копотью и примочками для ран, скользят по коже, проходят по бровям, векам, скулам, крыльям носа, приоткрытым губам - Аландро кажется, он слышит-ощущает тихий вздох; трогает серьги, одна из которых обломана, ключицы, ожерелье-ошейник, руки с браслетами Печати. Эндас позволяет себе осторожно переплести пальцы и поцеловать каму ладонь.       Вряд ли Аландро было бы интересно что-то большее, но видеть Сула своим другом… Что ж. Хотя бы так. Хотя бы что-то, пусть и в последние часы.       Кам же сам удивлён себе, позволяя всё это, ведь…       Ведь уже и правда не важно.       Он спрашивал когда-то Векха, какого даэдра тот сам не свой после общения с братом Ворина. Он спрашивал сам себя, почему всегда так стремился оттолкнуть не просто Эндаса, а саму мысль о существовании подобного явления, как Печать.       Эндас - как дверь в неведомое. Закрытая раньше, а сейчас распахнутая настежь. Было бы чуть больше времени, у Аландро бы нашлось, что швырнуть туда - о, даэдра и не представляют, какую ненависть могут вызывать их якобы щедрые подарки!.. Но времени нет.       Аландро Сул, не-целый, уходит, а Эндас остаётся, сперва просто вытянувшись на ступенях и таращась в высокий потолок, где неподвижно висят стяги, а потом кое-как садясь, входя в медитацию, освобождая свой дух.       Он рад, что сумел помочь Сулу хоть чем-то и наконец поговорить - того впереди ждут жестокие дни, но конец их Эндасу неведом. Тени будут к нему милостивы - и может быть, утрата земного зрения даже станет подмогой.       Все платят дорогую цену за не-предательство и ещё более дорогую - отказавшись от первой.       Эндас смотрит на разрушение Когоруна, вознесясь вверх, бесплотный, невидимый, неосязаемый - даже для Совета. Над Алой Цитаделью дым и сполохи, чары почти рвут реальность, и без того столь неустойчивую в последнее время…       Маги дома Дагот втридорога продают свою жизнь. Просто их всегда было очень, очень мало. Так хорошо было бы совершить подвиг и исправить всё; так пригодились бы чары ур-Дагота, но кто-то оборвал жизнь его воплощения.       Кто-то.       Эндас действительно не хочет знать, кто, хотя ему достаточно просто спросить.              12.       Последние рубежи сданы, стены пробиты. Осаду возглавляет Воин-Поэт - неся на кончике своего нетч-копья возмездие.       Воины Ресдайна! Сегодня мы очистим землю от отвратительного колдовства Ядовитых Шалков! Сегодня мы отомстим за смерть Неревара! Сегодня…       Воин-Поэт умеет вести за собой и говорить то, что должен, так, как надо. Он лжёт и не лжёт, потому что на момент произнесения слов они истинны, но когда их звук растворяется, то больше не звучит в его сердце.       Воины Ресдайна направляются в сокровищницу по его приказу - а сам Вивек, повинуясь чутью и какому-то невыносимому дежа-вю, сворачивает в темные коридоры, петляет, выходит к тронному залу…       И худая фигура, стоящая на алом ковре посереди начищенного обсидианового пола, отражающего огни факелов - именно то, что Векх жаждал и боялся найти.       Всё такой же. Только очень _явный_ - тенями вокруг и не пахнет.       - Я искал тебя!       Советник Векх.       Советник Вивек, статный, сияющий, но всё ещё не похожий на существо из последних снов...       Продолжая начитывать заклинание, которым был занят, Эндас не двигается. Происходящее - словно сценарий мистерии, словно предопределение, словно повторение цикла.       Вивек ставит своё копьё у колонны, показывает открытые руки, идёт вперёд, что-то говоря. Увещевает - о, говорить он мастер.       Эндас слышит только стук собственного сердца и Песнь, пульсирующую в висках.       От того, что ему придется сейчас сделать, зависит довольно много. Зачем здесь Вивек? Но наверное, так лучше. Будет свидетель - и ещё один бросок костей на удачу.       Должно-недОлжно.       В задней комнате зала, под галереей, покоятся мумии, неотличимые от Аландро Сула и Эндаса Дагота, обладающие всеми внешними чертами и нужными регалиями. Приди Векх на несколько минут позже, остались бы только они...       Завершив первую часть заклятья, Эндас отступает, сосредотачиваясь на следующей фазе.       Вивек, видя, что с ним не желают говорить, делает ещё шаг навстречу - Эндас пытается отпрянуть назад, почти спотыкается о небольшой бортик бассейна и продолжает творить чары.       Достаёт длинный костяной нож.       - Пожалуйста, нет, - Вивек откуда-то понимает, что будет дальше. Пытается швырнуть в Дагота призванным копьем - ранить, не убить, только бы выронил нож, но Эндас блокирует кровь в нервах его руки, а потом и всего тела, и копье попросту падает на пол.       Вивек может только смотреть, как последний Дагот из клана Чарма медленно, шепча нужные формулы, вскрывает себе вены. Гхартоки на его коже светятся неистово-ярко, Векх знает их рисунок, но никогда не видел такими насыщенными.       Произнеся последнюю формулу, Эндас перерезает себе горло, смотря Векху в глаза.       “Ты никому не расскажешь”, - приходит его просьба-приказ.       Даже в этот момент он всё равно удерживает Советника - каждую меру крови, тогда как капли его собственной стекают по длинной шее на манер гранатового ожерелья, а потом идут потоком.       Эндас делает ещё шаг назад, не глядя, и падает навзничь - пропадает в водах бассейна, поглощающих его безо всякого звука.       В ту же секунду контроль ослабевает, и Вивек бросается вперед - тянется к непроницаемо-черной воде, в которой даже отражения нет, словно это густая смола, по которой даже кругов не идёт…       ...кто-то оттаскивает его прочь, немилосердно прихватив за шарф на шее.       - Ты жизни хочешь лишиться? - Сота Сил холоден и неприветлив. - Что ты увидел там?       Вивек рычит, сам не зная как подавляя порыв врезать псиджику под дых и ещё добавить локтём по шее, а потом приложить башкой об бортик.       - Ничего! Ничего не вижу. В том и дело!       - Раз ничего, то зачем так злиться? Пойдём дальше. Я кое-что нашёл.       Вивек позволяет увести себя дальше.       Он понятия не имеет, что мог бы сделать. ЧТО? Почему с ним даже не попрощались? Почему… хотя вопрос очень глуп. Только в этот самый день он забрал десятки жизней тех, кого Эндас, наверное, считал своими родными. Чего здесь ждать?       Кимеры горды.       Может, какие-нибудь хнычущие альтмеры и сдались бы. Может быть. Вивек пытается слушать то, о чём деловито и вдумчиво рассуждает Сота, идя по залам Когоруна - в которых был столько раз, ведь Ворин так верил в его интеллект - но только и делает, что переспрашивает, и Сил хмыкает и умолкает.       Им стоит очистить Когорун от артефактов и сравнять с землёй - отныне это проклятое место.              13.       Когорун должен быть разрушен.       Сота Сил произносит эти слова в последний раз - потому что Алая Цитадель больше не “Несокрушима”. Внешний периметр размётан. Развалено по камушку всё, кроме основного форта - и там, внутри, старательно зачищаются каждая комната, каждый зал, каждый проход и подвал.       Тела всех защитников свалены в огромный ритуальный колодец, назначение которого не очень ясно, и подожжены при помощи заклинаний. Сота Сил не уверен, что этого достаточно, потому творит ещё какое-то колдовство - пусть делает то, что должен, никто не считает нужным ему мешать.       Всех уже тошнит от резни и от разглагольствований о священной мести.       Не все уверены, что Ворин Дагот мог убить своего генерала и лучшего друга.       Да, он был политиком, чародеем и, вероятно, вместилищем какой-то даэдрической дряни - но даже на фоне раскола в доме Дагот решение убить Хортатора выглядит… безумием? Да, Совет утверждает, что Ворин и правда обезумел, и свело с ума его Сердце Лорхана - вещь достаточная, чтобы поджарить рассудок кому угодно.       Может быть, всё было именно так.       Кимеры всегда говорят надвое, но теперь по Ресдайну от этого идут трещины, и их надо скрепить сразу, не дать им расползтись, потому что гражданской войны Велотиид не переживёт.       Альмалексия ведёт переговоры с кланом Фиров о помощи при работе с памятью детей Дагот - да только говорить почти не с кем. Керен Фир погиб под Красной горой. Дивайт Фир отказывается от сотрудничества - под предлогом вызова на Артеум, и вроде бы даже не врёт. Сота Сил не возражает - у них с Дивайтом какие-то свои счёты, и лучше в них не лезть. Остаётся только Рудрат - и этот мрачный чародей с айлейдскими чертами работает безо всякой жалости, вычищая память о доме Дагот лучше, чем аргонианские рабы способны вычистить храмовый пол… пока его жизнь не обрывает Мораг Тонг.       Вивек обривает череп - в знак вечного сожаления и скорби по тем, кто пострадал во время внутренних и внешних войн. Жертвы очевидны и неизбежны. Те, кто слушают Аландро, считают это косвенным признанием вины Советника - дескать, тот, чьи руки в крови Хортатора, не может вечно лгать. Вивек никак не высказывается, предпочитая тратить энергию на помощь тем, кто в ней нуждается, а не на бесполезные споры и новые чистки.       Сомнительные дела и тяжёлые решения в прошлом - теперь нужно делать… то, ради чего были подняты и опущены все клинки.       Аландро Сул, слепой зрячий, проявляется там и сям, пытается создать храм Неревара, но Вивек как-то раз вычисляет его стоянку - и святая мумия, которую Аландро не может отбить, горит. Конечно, она объявлена ложной. Святотатство. Ведь тело Неревара забрала сама Азура, это знают все.       В конечном счёте, не остаётся ни врагов, ни друзей, только необходимость и остатки чести - а ещё тайна, которую некому и незачем рассказать.       В задней комнате и правда нашли две подложные мумии.       И если Аландро это позволило выиграть несколько дней, а смерть Эндаса Вивек видел сам - зачем Дагот изготовил свою копию? Ответа у Советника нет; он никогда не разбирался в подобной магии, а спрашивать у Сула не хочется.       То, что последний Сота обещает им с Альмалексией, и без того чудовищно - но в этом и состоит план. Совет Ресдайна должен доверять друг другу, иначе не будет ни Ресдайна, ни Совета, ни самой возможности доверия.       И когда Сил приходит с инструментами, и говорит, что знает, что делать, Вивек согласен принять эту ношу - разделить её с двумя другими, потому что иного выбора и нет.       Клан, как говорил проклятый отныне Ворин Дагот, превыше всего.       Ресдайн, как говорил святой отныне капитан Неревар, должен быть для нас выше клана, выше личных привязанностей и выше сомнений.       Вивек выбирает то, что должен - и принимает дар.