Семь грехов и ни одной добродетели

Гнев – необузданная ярость, Порыв несдержанности злой, Когда ты зол, весь мир не в радость, И в нем отсутствует покой © Сакра Терра - Ночь ангела

      Уджин хотел бы сказать, что у заброшенного ангара тихо и страшно, будто в хоррор попал, но нет: на улице несусветная рань, то и дело раздаётся трель просыпающихся пташек, а по дороге, пролегающей неподалёку, изредка ездят машины. И пусть само здание выглядит старым и обшарпанным, редкие цветочки и красочный плющ не делают его зловещим.       Джисон пинает ногой пустую банку колы, которая за шоу достала до тошноты, зевает во всю ширь своего беличьего рта и с завистью смотрит на Чанбина, сидящего на остатках скамейки в куртке. Сам же Хан по глупости вышел на улицу в толстовке, а потому сейчас нещадно мёрз. Уджину было откровенно жаль младшего, но помочь ему он ничем не мог – сам не отличился умом, притащившись в какую-то дыру в лёгком свитере на голое тело.       - Отработай хореографию, - предлагает Ким, на что Джисон, ожидаемо, кривится, - согреешься заодно.       - Устал. – Коротко и ёмко отвечает младший, тихо чихая в ладошки. Чанбин от этого едва заметно дёргается, будто просыпаясь от дрёмы, и с тихим вздохом встаёт, расстёгивая куртку и вынуждая младшего обнять себя руками за талию. Хан обрадованно льнёт к источнику тепла и уже через минуту тихо сопит собрату-рэперу в плечо, пригревшись в обнимашках хёна. Уджин на секунду умиляется такой картине, и тут же напоминает себе, что это всё платонически и только лишь помощь замерзающему другу. Это у них с Чаном романтика с разгорающимся костерком любви, а тут абсолютно иные отношения, самая что ни на есть крепкая дружба, которую так редко встретишь в реальности. Кстати о беглых лидерах…       - Что он здесь делает? – Кивает старший на дверь ангара и тут же дышит на замёрзшие пальцы. В голову забирается мысль о ноющем горле и о том, что завтра всё может лишь усугубиться, если не принять меры. А вылететь с шоу вслед за Минхо и Феликсом ой как не хочется, они и так потеряли почти всех танцоров, грех в такие сложные времена ещё и вокалистами разбрасываться.       - Психует. – Отвечает Чанбин, поглаживая Джисона по спине. – Он редко так делает, но если надо сорваться, то едет сюда и взрывается, всё равно никого нет. Парней убрали, директор бесит, вот и выпускает пар. Не советую пока заходить.       Но Уджин всё равно идёт к массивной двери, спотыкаясь по пути из-за попавшего под кроссовок камушка. Они все не спали уже очень долгое время, Чан так вообще пашет третьи сутки без перерыва, так что отдых, еда и расслабляющий душ ему жизненно необходимы.       - Идите домой, - кидает напоследок Ким младшим, дёргая на себя дверь. Кусок железа поддаётся неохотно и тихо скрипит ржавеющими петлями. – Я за ним присмотрю.       На раздавшееся за спиной чанбиново «Мамочка идёт давать люлей папочке» и последовавшее за этим «Хён, ты опять всё напутал», Ким даже не реагирует, потому что раздающиеся из помещения звуки привлекают всё его внимание, а, наконец, закрывшаяся дверь будто отрезает парня от остального мира.       В ангаре сухо, пыльно и не теплее, чем на улице, отчего старший ёжится, растирая ладонями плечи. Повсюду валяются трубы, детали, обломки досок, какие-то железки и цепи, в десяти шагах от себя у стены Уджина замечает пустую банку из-под краски, чьё содержимое нелепой волной разлилось по стене и давным-давно высохло. Под ногу попадает строительная перчатка без среднего пальца и старший скучающе откидывает её в груду хлама, не задумываясь о бессмысленности своего действия – в помещении не убирались лет сто.       Чан находится сразу: он пинает ногой бампер покорёженной машины, яростно матерясь всеми известными ему ругательствами. Уджин подвисает, когда с губ лидера срывается корейское «слепая злоебучая срань, чтоб этого опиздёныша дважды переёбнуло», и благоразумно не вмешивается, усевшись на первую попавшуюся трубу. Чан в гневе – удивительное зрелище. Он выглядит красиво и устрашающе, и буквально искрится, выплёвывая всю накопившуюся черноту. Под ладонями Бана ломаются доски и палки, от ударов младшего остаются вмятины в стенах и всех попавших под руку поверхностях, а его ярость пробирает до дрожи в позвоночнике.       В какой-то момент лидер хватает с пола обрывок железной цепи, и наотмашь бьёт по окну старой легковушки, от чего Уджин вскрикивает, в страхе прижимая ладони к лицу. Стекло не проваливается внутрь и не вспыхивает живописным фейерверком прямо в лицо младшего, как Ким мог предполагать: поверхность просто проседает и расходится трещинами-волнами от места удара. Чан же выдыхает, швыряя ненужную железку обратно на пол, и поворачивается на звук, мгновенно встречаясь взглядом с любимым.       - Привет. – Голос младшего хриплый от долгих криков и Уджина внутри корёжит от того, насколько поломанным выглядит их храбрый лидер. Ким подходит ближе, осматривая Чана на наличие царапин и синяков, и облегчённо выдыхает, притягивая Бана к себе в объятия. Лидер тут же утыкается носом в родную шею и сцепляет руки на талии старшего, грея его своим разгорячённым телом.       - Хочу вырезать Ему веки, - тихо рычит Чан, а у Уджина мурашки от его тона по всему телу и ноги внезапно подкашиваются. Уточнять, о ком идёт речь, не нужно, ведь всё очевидно, - выдрать их с корнем, чтобы Он посмотрел на Минхо и наконец-то разглядел его потенциал. Если бы я мог, то по одному выдернул все зубы из Его рта за все отвратительные слова о Феликсе и его корейском. И язык, как же сильно мне хочется отрезать Его язык за все придирки в твою сторону…       Чан говорит-говорит-говорит, давится злостью и желчью, исходит ядом и постепенно расслабляется под ласковыми прикосновениями старшего. Уджин перебирает его волосы, массирует пальцами затылок и шею, успокаивает так, как не получается ни у кого на Земле.       - Я тебя пугаю, да? – Шепчет поплывший лидер куда-то в висок своему возлюбленному, на что Ким тихо смеётся и поворачивает голову, сталкиваясь с младшим носами.       - Неа. – Выдохом в желанные губы, глядя глазами в глаза. – Ты по-прежнему самый лучший человек из всех, кого я знаю. Не кори себя ни за что, ты сделал всё, что мог и даже больше. Я не оставлю тебя одного, слышишь? Мы справимся.       Губы у Чана мягкие и с небольшими ранками-укусами. Уджин тянет младшего за нижнюю, тихим стоном прося разжать зубы, и тут же сплетается с лидером языками, получив долгожданную отдачу. Они целуются так чувственно и долго, что в лёгких начинает жечь от невозможности сделать вдох или выдох, и Уджину больше не холодно. Их губы – одно целое, их души – одно целое, их чувства и мысли тоже одно целое и истины у них одни на двоих:       Иногда, гнев и ярость застилают глаза.       Но даже в такие моменты нельзя забывать о цели.