опекун.

мне трудно жить в этом мире. странно, но эта жизнь губит меня. я бы отдала всё на этом свете чтобы лишиться себя, своей души, жизни которой живу.

      звёзды, озаряющие тёмное ночное небо завораживают своей красотой. на небе ни единого облака, лишь птицы изредка пролетают, темными очертаниями перьев пачкая картину. лёгкий ветер уносит дым от вишнёвой сигареты куда-то вдаль, потом снова, снова и снова, пока пачка h дряни не опустеет, и не окажется на мокрой холодной земле. шаги девичьи легки, возможно из-за столь шаткого, маленького веса что слаб в следствии детской травмы — трагической смерти любимых родителей., но это забыто. похоронено далеко в молодом сердце, под сотнями замков надёжных, в самом укромном уголке. ровно шагая по чон виен не торопясь продвигается домой, а ветер усиливается, заставляя оголённую кожу рук, что прикрывала рубашка лишь в плечах, а на улице далеко не лето, скорее осень, не холодная, но осень. странно, но сегодня как никак красивое небо, или же это из-за того, что в подобное время девушка обычно просиживает за уроками, или же читает книгу, или вообще спит, не выходя на улицу. или и в правду, что-то иное твориться. тело перетряхивает, но на плечи тут же кладётся чья-то кожанка, что согревает конечно же. ви взор на обладателя вещи переводит, и лицезреет своего одноклассника — чон чонгука, разгиндяя можно сказать, но того, по кому сохнет не одна девчонка в школе. только вот Ен никогда этот парень не нравится, по сути она даже не смотрела на этого дурака с позиции девушки, как на мужчину., но в таком виде он просто представиться не мог, но виен попробовала. девичий смех раздаётся по всей улице, и идущий рядом парень смотрит на юницу как-то странно, не имея понимания о происходящем.        — простудишься, чон вивьен, — гук клеит свою фирменную улыбку, медленным шагом ступая за идущей по ровному бардуюру девушки, лишь иногда обращая внимание на строные ноги в тонких капроновых колготках чёрного цвета.       — отвали, чон чонгук. я запомни раз и на всегда, я — виен, ви-ен, чон ви-ен, не нужно каверкать моё имя, — девушка бросает на чона грозный взгляд, а он лишь снова улыбается. дурак.       — ты так груба со мной, принцесса. странно, только со мной, или со своим опекуном ты также разговариваешь? — в голосе брюнета отчетливо слышится подозрительная интонация, будто он насмехается над ви, и та это тут же улавливает, впечатывая пинок в мужской зад.       — а может, ты просто любишь его, м? — гук на этот раз заходит как-то далеко, но девица не глупа, не воспринимает всё всерьёз, лишь продолжает идти не быстро.       — конечно люблю, как друга......брата, он ведь обеспечивает меня ровно с моих почти одинадцати лет, если бы ни он, то я бы сейчас тухнула в интернате, — повышая голос, тёмноволосая хмыкает, спускаясь с бардюра, — лучше бы рюкзак взял. юноша подходит, взыхает томно как-то и выдёргивает из хрупких рук тяжёлую от книг сумку, возвращаясь на прежнюю полосу.       чёрт. как же виен не любила разговоры о своём опекуне – чанёле, даже девушкам, кто спрашивал она отвечала, что это её милый старший брат, кто возит её в школу и приглядывает за сестрицей во время. но всё было совсем иначе. порой, точнее всегда Пак был груб со своей приёмной почти дочерью, часто игнорировал девочку, но однако, давал многое, работая в крупной компании, точнее владея ею. каждый вечер, почти каждый божий вечер мужчина приводил в особняк новую девушку, кто громкими стонами нарушала гробовую тишину в высоком замке, пока вивен спокойно посапывает с любимой музыкой в наушниках, что играют на всю мощ. но девушка никогда никогда не смела упрекать еля в том, что стоны чужого наслаждения слишком громки, то ли из-за превиликой благодарности, то ли из-за дикого страха желания оказаться на месте его любовниц.       дневник, в котором обычно, глухими вечерами, когда гостьи чанёля не посещали дом, ви в тайне чиркала свои заклятые секреты в небольшом дневнике, что прятала, как прекрасно – в нижнем белье, закапывая в стопках различных кружевных бра и трусиков. самымой заклятой тайной юницы была запретная любовь к его крепким рукам, любовь к его глубокому устрашающему взгляду двух темных глаз, тело предмета женского обожания манило во снах вырисовывать самые извращённые сцены, от лишь иногда дама тихо лепетала, не понимая как. но всё же, это тайна, которой пока никому не дано раскрыться.       — кхм...вот скажи, тебе ровно семнадцать лет, а ты даже ни разу не ходила на свидание, может встретимся завтра в семь вечера? — из мыслей ен отвлекает мелодичный голос чонгука, о котором, она уже забыла, вновь черты лица чужого вспоминая.       — встретимся? пожалуй...нет, я не хочу, прости, — сдавленно мямлит дива и замечает, что уже на подходе к своему дому, и понимает, что чонгуку идти дальше лучше не стоит. — я пойду. спокойной ночи. и знай, чонгук, бросай всё это, у тебя ничего не получится, снова прости. фигура молодой девушки удаляется уже быстрым шагом к воротам имения чанёля, в руках тягая уже забранный рюкзак. дома виен встречает знакомый хладнокровный взгляд пака, ктт оперевшись о стену, о чем-то размышляет, сверля дыру в беспомощной девушке. но темновласая внимания на него не обращает, снимает с ног пыльные кеды, и все так же тягая рюкзак спокойно направляется в сторону лестницы на второй, третий, а там и четвертый этаж. идёт, пока широкая ладонь не кольцует тонкое предплечье, и не оттаскивает назад.        — с кем и почему так дольго ты гуляла? — как обычно чанёль немногословен, с растёгнутыми первыми тремя пуговицами, как обычно в деловых брюках, как обычно.        — я не гуляла, а шла со школы, одна, я шла одна, лучше бы приехал за , а не начинал строить какие-то догадки. — рывок, попытка проваливается.       — тогда тот парень, по твоему – никто? а я смотрю он не плох, раз смог попасть в круг твоего обозрения, но знай, что даже за легкие объятия я переломаю ему все кости и закопаю в загородном лесу, — слова ёля неимоверно грубы, настолько сильно злят девушку, что та дышит словно пробежавший килломерт бык.       — он просто мой знакомый! просто шастает за мной как щенок, в то время как ты развлекаешься со своими шлюхами, и знаешь что? мне восемнадцать ровно через год и я тут же съеду из этого ада! — она громко, неожиданно даже для себя вскрикивает, ногой тихо топая.       — держи осанку, чон виен! — выдохнув мямлит чан, и руку выставляет перед шеей своей недо-дочери, и сзади, точно за ягодицу формируя правильное положение позвоночника. после чего дама уходит наверх, что-то злобно бормоча под нос. здесь не так немного что-нибудь явно, в иной раз, все бы закончилось криками со стороны опекуна, а тут лишь какие-то лёгкие лапания и снова его крепкие руки. кажется, у кого-то возник новый фетиш. продолжение следует..........