goodbye_friend.mp3

I'm chasing roller coasters I've got to have you closer now Endless romantic stories You never could control me Well I never really thought that you'd come tonight When the crown hangs heavy on either side Give me one last kiss while we're far too young to die. Far too young to die Far too young to die Panic! At the disco – Far too young to die

Привет, друг. Как давно мы с тобой не говорили? Сейчас на меня направлен пистолет, и я не вижу ничего, кроме его дула и маски какого-то древнего божества, красной, как кровь, которая бешено стучит у меня в горле, которая вот-вот испачкает этот грязный пол этой тёмной комнаты, где находятся только я и они. Чувствую укоризненный взгляд Мистера Робота. Мы и они. Конечно, он тут, со мной. Мистер Робот всегда со мной. Я глотаю слёзы, потому что это действительно для меня важно сейчас, - то, что он всегда рядом, то, что я могу чувствовать его рядом с собой. Я улыбаюсь. Сейчас не время рассыпаться в любезностях, когда нас держит на прицеле Тёмная армия. Надо срочно придумать что-нибудь, какой-нибудь план, хоть что-то. Я чувствую усталость, беспомощность. Я чувствую, что всё это уже бессмысленно. Мозги в упор не хотят работать, в них лихорадочно бьются ненужные пустые мысли. Задеваю взглядом тело Дарлин, хотя знаю, что не должен, это сделает всё только хуже, это как сказать «не смотри вниз», когда висишь на краю обрыва. Дарлин лежит в четырёх шагах от меня, неподвижная и еще тёплая. Меня пробивает дрожь, кружится голова, и я снова начинаю задыхаться так, как когда-то задыхалась от паники Дарлин. Я сам не понимаю, почему хватаю руку Мистера Робота с таким отчаянием. Я действительно благодарен ему за то, что он сжимает мою руку так же сильно в ответ. Остался только он. Я не знаю, где Анджела, но, скорее всего, ее тоже больше нет. Проглотить слезы в этот раз не получается. Это конец? Жаль, мне ведь только захотелось жить. Я чувствую взгляд Мистера Робота на себе, встревоженный, возможно, он одними губами сейчас спрашивает: «Что же нам делать, малыш?» Я не знаю. Что мне делать? Если я поверну голову в его сторону сейчас, то не выдержу. Слышу глухой звук, это взводят курок. Это конец? Мне трудно дышать, мне трудно существовать в этом тесном пространстве, оно сдавливает ребра, оно закрадывается под кожу холодными пальцами и скручивает внутренности. Я чувствую страх. Стены будто сжимаются, они вот-вот нас всех прихлопнут, как мух, и, может, это даже хорошо, может, это даже лучше, и мы не будем мучаться и не почувствуем боли. Боль. Этого я так боюсь? Не смерти, а боли? Слеза ползёт слишком медленно, как и секунды, последние секунды этой нелепой жизни. Надо же. О чем думают люди в эти последние секунды? Тайрелл сказал, что любит меня, перед тем как его застрелили у меня на глазах. Его голос был твёрд и чист, хотя его всего трясло от паники, его руки были связаны, а колени, наверное, затекли, его дорогая рубашка липла к взмокшему от пота телу, и Тайрелл старался дышать ровно и не плакать, когда к его голове приставили пистолет. Я всё смотрел в глаза Тайрелла, как тогда, когда меня в первый раз привели к нему. Я смотрел в них и не мог пошевелиться, хотя меня и так держали крепко, так крепко, что конечности онемели от боли. Я не помню, что тогда говорил, я просил их отпустить его, кажется, кричал, но это было бесполезно - я понял это, когда взглянул Тайреллу в глаза и увидел в них смирение, какую-то обреченность. Он верил в судьбу. Губы его ломала грустная улыбка, и я затих, потому что он открыл рот, чтобы что-то сказать, сказать что-то важное. Он глубоко вздохнул, чтобы подавить всхлип, вырывавшийся из глотки, выдохнул, чтобы успокоиться и совладать с голосом. Чтобы я его услышал. Время будто остановилось, и я наблюдал это всё в замедленной съемке, как его губы с трудом складывали одно предложение. «Эллиот, я люблю тебя». Я стоял, не понимая ничего или не веря в это. Я до сих пор этого не понимаю. Тайрелл улыбнулся ещё раз, он улыбнулся сквозь слёзы, а я не мог пошевельнуться и слишком поздно закричал «нет», когда ему выстрелили прямо в затылок. Я не успел зажмуриться, я не знал, что делать, что сказать, мне хотелось ему что-нибудь ответить, хоть что-нибудь, но было поздно, кровь струилась из его лба, и, кажется, её капли коснулись и меня, но мне было все равно, потому что глаза Тайрелла остались неподвижны, они все ещё были влажные от слёз и холодные, но зрачки застыли, и рот был чуть приоткрыт, и струйка крови ползла так же медленно по его белому лбу, как катится сейчас слеза по моей щеке. Кажется, меня тогда вырвало, кажется, меня била дрожь, будто я был в лихорадке. Ноги словно разучились стоять, ходить, не могли найти опору, будто гравитацию резко отключили, и Мистер Робот крепко держал меня за предплечье, обнимал меня и что-то шептал на ухо, но я не мог разобрать: эхо выстрела меня оглушало, стояло в ушах, и звон заполнил слух, и эти слова, которые произнёс Тайрелл, застряли в мозгу, во лбу, там, где у Тайрелла зияла чёрная дыра, и из которой всё ползла тёплая кровь. О чем думают люди в последние секунды жизни? Тайрелл думал о любви? Обо мне? Я думаю о всех сразу, и это мешает мне сконцентрироваться на том факте, что на меня наставлен пистолет. Любовь. Наверное, я любил их всех и одновременно с этим не любил никого. Дарлин, Анджела, Тайрелл. Их имена звучат так непривычно в голове, по-новому ощущаются на пересохшем языке. Они так бесконечно далеко, будто и не существовали вовсе. Их имена словно написаны маркером на диске, спрятаны, стёрты, удалены. Чёрт. Мне снова хочется плакать, но нет сил. Дарлин, Анджела, Тайрелл мертвы, а внутри я чувствую странную пустоту. Сейчас мне кажется, будто это посторонние мне люди, будто я их не знал вовсе. Что сказала бы Криста? Она бы ответила что-нибудь хорошее, как-нибудь это оправдала. Мне очень жаль. Но я не чувствую ничего, а может, я чувствую слишком много, всё и сразу. Это и есть смерть? Я ощущаю только шершавую ладонь Мистера Робота, его пальцы, сплетённые с моими так крепко, что, если попытаться нас разъединить, кожа отойдет тоже. Я чувствую его, Мистера Робота. Поворачиваю голову в его сторону, он делает то же самое, наверное, читая мои мысли или действуя по инерции, словно отражение в зеркале. Мне становится больно, что я никогда его больше не увижу. Видимо, он думает так же. Мы смотрим друг на друга. Сколько это всё длится? Это всё похоже на тяжелый кошмар, от которого невозможно проснуться. Робот обнимает меня. Я обнимаю Робота сильнее. Говорю ему что-то в шею, и он лишь грустно улыбается на это. Он целует меня в лоб, в щеку, и мне так хочется жить в этот момент. Робот встаёт впереди меня, так, что я не вижу тех, кто в нас стреляет, и первая пуля попадает в него, и он слегка шатается, но продолжает улыбаться и гладить меня по лицу. Вторая пуля входит в него же. Я не чувствую боли, я чувствую его губы, они легонько целуют меня в уголок рта, и щетина царапает мне подбородок, я жмурюсь и не замечаю, что снова плачу, а когда открываю глаза, то вижу, как Робот начинает исчезать, растворяться в пространстве, разбиваясь на пиксели и дергаясь, будто программа залагала и это все большая ошибка. Я падаю на пол, мне больно не от пуль в теле, мне страшно не от крови, расползающейся по полу. Мне больно и страшно, потому что я снова остаюсь один, потому что исчезает он, он исчезает на моих глазах с мягкой улыбкой, а я лежу, не в силах подняться, чтобы как-то этому помешать. Мне кажется, я уже скучаю по нему. Это конец? Прощай, друг.