Last Cristmas

ᅠВечерняя Москва перед Рождеством — это особенное волшебство, пахнущее пряниками в глазури и хвоей, буквально залезающее под кожу, отдаваясь чертовски приятным теплом и ощущением уюта: на деле совершенно одинокий, ты чувствуешь причастность к общему празднику, позволяешь себе улыбаться, поднимая голову и рассматривая хлопья снега, слетающие на разрумяненные морозом щёки сквозь переплетение звёздочек-гирлянд. Каждый идущий впереди и сзади буквально норовит заразить тебя праздником, улыбнуться самой яркой улыбкой "во все тридцать два", затянуть в водоворот искрометной надежды, что подслащенное "завтра" будет отличаться от всего дерьма, что происходило в прошлом. ᅠАня бредёт сквозь толпы хмельных музыкантов и художников, зазывающих посмотреть на свои портреты, очутиться в абсолютно другом, альтернативном мире, почувствовать запах моря посреди заснеженного Арбата, лишь взглянув на нарисованную акварелью водную гладь. ᅠЭто Рождество придётся провести в компании бокала дешёвого красного вина и расслабляющей музыки, потому что Зарина и Аня уехали в Санкт-Петербург, оставляя квартиру непривычно пустой, дабы доделать общий проект, а рыжая решила остаться: слишком привычной стала некогда "нелюдимая", а ныне согретая людским теплом комната и личная команда Гороховой по спасению мира — мягкие животные, сидящие у изголовья кровати. ᅠПризнаться честно, Анюта и не могла взять в толк, почему шаркает ногами по снегу, рассматривая блестящие бумажки, разлетевшиеся из хлопушек: за спиной всё ещё взрываются фейерверки, а в голове свой собственный взрыв — девочка думает, что уже очень давно не видела никого, кроме соседок, не обсуждала прошлое за чашечкой тёплого чая со смородиной и даже не писала банальные "привет-как-дела-пока" сообщения, утопая в горьком послевкусии и мыслях о том, как предельно грустно забывать людей, с коими пережила огонь, воду и медные трубы. ᅠОна видит кучу незнакомцев, выдающих себя за старых знакомых притворно-искренней улыбкой, огонёк веры в чудо и столь желанную встречу лишь слегка воспламеняется в самых укромных закоулках души и тотчас тухнет — среди толпы нет ни одного знакомого прищура глаз или ставшего родным жеста. Ане, вообще-то, невообразимо больно, она думает, что в Рождество чувствовать лишь негатив — это поразительно глупо, но сделать с собой ничего не может. ᅠКареглазая идёт вперед, надеясь, что это самое "вперед" никогда не закончится, что не придётся разворачиваться назад и идти домой, судорожно утирая слёзы, возникающие из-за столь идиотской боли, раздирающей плоть где-то под сердцем. Глаза шарят под ногами, натыкаются на испачканные кроссовки, высокие сапоги на каблуках, лакированные туфли, вызывающие невольную улыбку валенки, а затем она вдруг останавливается не по собственной воле, врезаясь в обладателя начищенных до блеска ботинок, ᅠ— Из...извините, я не хотела, — Аня не поднимает взгляд, лишь судорожно обходит фигуру-статую, мешающую следовать к маячащей бесконечности, но рука незнакомца хватает за за локоть и бесцеремонно оттаскивает назад: Гороховой так безмерно страшно, что она даже не может подобрать слов или послать куда подальше, лишь замирает, боясь поднять глаза, думая о том, что сейчас обидят. ᅠ— Рыжик, надо же, — От столь знакомого наглого тона внутри в мгновение начинает бушевать пожар, "Рыжику" даже не нужно поднимать глаза, чтобы понять, кто является обладателем блестящих в свете восходящей Луны ботинок, — Я скучала по тебе, ты даже представить себе не можешь, как сильно, идиотка. Почему нельзя было написать хотя бы одно сообщение и рассказать мне о том, что ты в Москве? Почему нужно бесконечно упираться, находя причины, которые отложат нашу встречу, Аня? ᅠА Аня уже не может удерживать вырывающуюся истерику, делает маленький шаг вперёд и обвивает дрожащими руками столь тёплое тело: в груди трепыхается сердце, а по всему телу стадом бегут мурашки, ᅠ— Ксюша, — Тихо-тихо, утыкаясь в ткань чёрного пальто, не веря тому, что это всё наяву, на самом, блять, деле, — Ты правда рядом, да? Это не глупая шутка? — Горохова не слышит ни единого слова, а лишь чувствует, как сильные руки обнимают в ответ, поглаживая поникшие плечи и спину — другого подтверждения не нужно, но Милас всё же решается сказать ещё кое-что, примечая, что, кажется, истерика властна и над ней самой. ᅠ— Дура ты, Ань, просто идиотка, — Одна рука перемещается на рыжую макушку и "Нарцисс" подмечает, что эта дурёха не носит шапку, — Я действительно рядом с тобой. Можешь избить меня до полусмерти, но больше я тебя не отпущу, даже не надейся, солнышко, — И Анюта действительно готова согреть сильнее, нежели обжигающее светило, она улыбается так скромно и едва ли заметно, но Ксюша точно знает — Горохова сейчас счастливее маленького ребёнка, получившего сладкий подарок на Новый год. ᅠОни гуляют ещё целый час, прежде чем Милас замечает, что сжатая ею рука дрожит от окутывающего всю Москву холода. Блондинка еле-еле слышно шепчет о том, что им непременно нужно согреться, добавляя в это такие развратные нотки, что Анюта краснеет до кончиков ушей — голубоглазая смеётся и касается покрасневших щёк, а затем наклоняется к ушку и шепчет пару-тройку слов о том, что было бы неплохо показать ей свою квартиру, так, в качестве компенсации. ᅠОстаток вечера они проводят бок о бок, сидя на кровати Гороховой и рассматривая подарки от фанатов: Ксюша правда искренне смеётся, когда Аня поочередно представляет ей семью мягких игрушек, подмечая, что рыжая ещё совсем-совсем ребёнок [ глупый ребёнок, засевший где-то между сердцем и душой так, что и не вытравишь, если появится желание ]. ᅠБлондинка счастлива смотреть на танцующую под рождественские песни девочку, а в голову одна за другой лезут мысли о том, что так должно быть всегда, каждое Рождество, нет, каждый будущий день они должны проводить вместе, улыбаясь друг другу и зацеловывая до смерти. ᅠК полуночи Аня выдыхается и, смеясь от понимания, какими глупыми были её танцы, падает на кровать, смотря на такую очаровательную Ксюшу снизу-вверх: ей кажется, что кто-то должен сфотографировать это пропитанное волшебством мгновение, пока Милас не улизнула через тонкую щель в окне, не стала призраком прошлого, не имеющим отношения к жизни рыжей. Да, Горохова боится потерять возможность вот так просто находиться совсем рядом с невероятной девушкой, понимая, что ослепительная улыбка адресована ей одной — теперь уже не так грустно, что Зарина и Аня уехали [ вот бы навсегда, Боже ] в Питер, кажется, это даже к лучшему, ᅠ— С Рождеством, милая, — Ксюша-и-это-Нарцисс-?-Милас наклоняется к Ане и невесомо касается её пахнущих малиновым блеском губ, понимая, что прямо в это мгновение дарит своё сошедшее с ума сердце этой маленькой обладательнице рыжих локонов, притягивающих всё внимание к себе. ᅠГорохова впервые думает о том, как невероятно неожиданно происходят чудеса, а ещё о том, что теперь всё уж точно будет по-другому.