***
В какой именно момент брат пропал из зала, она не увидела. Все так же беспечно одаривала своим холодным снисхождением очередного гостя и проморгала, когда Канкуро ушел. Но с кем — знала точно. Какая-то невзрачная девица из Скрытого листа в неуловимое мгновение переключила на себя все его внимание. Брат перестал бросать на Темари осторожные внимательные взгляды. Брат перестал украдкой подмигивать ей, получая теплую улыбку в ответ. Брат не пригласил ее на танец, не поднес вино, и брат, в конце концов, пропал, совершенно не заботясь, как закончится ее вечер. Темари была в бешенстве. Повелительница может быть только одна, и все возможное обожание и раболепие должно принадлежать только ей. Тем более внимание Канкуро. Они с детства были вместе, это потом монстр вдруг перестал считаться монстром и стал их братом, третьим и разрушившим их вечную пару. Но в глубине души песчаная кошка знала, Гаара так и остался мстительным монстром, не способным любить, а они с Канкуро навсегда остались неразрывной, неразлучной парой, братом и сестрой, которые понимали друг друга, как песок и ветер, и не могли друг без друга, как песок и ветер. Его многочисленные мимолетные девушки никогда не вызывали в ней ревность, только брезгливость и жалость. Проходящие тенью, удовлетворяющие только похоть — кто они в сравнении с ней? С Темари, которая спала возле его теплого бока во время миссий, с повелительницей ветра, которой он всегда был восхищен, которой гордился, о которой говорил только хвалебно-восторженно, которой всегда принадлежала его всеобъемлющая братская любовь и забота. Она не знала, когда стала откровенно жаждать чего-то большего. Когда вместо всех прочих, его жадных похотливых взглядов захотелось больше всего. Возможно, все произошло постепенно, ведь в душе Темари всегда знала, что стоять с ней плечом к плечу достоин только Канкуро — ее родная кровь, равный ей от рождения и равный ей по жизни всегда и во всем.***
Он откровенно не понимал сестру уже некоторое время. Всегда приветливая к нему, Темми вдруг ожесточилась. Остервенело рвалась на миссии, хотела работать одна, не слушая предостережения обоих братьев. Слушаться — это не про повелительницу, это не про песчаную бурю, слушаются те, кто боятся, те, кто не уверен в себе. Она — Темари из клана Казекаге, она — сама пустыня, и она будет поступать так, как она считает нужным, раз за разом отправляясь прочь из Суны, прочь от Канкуро, прочь от его сокровенных россказней о том, как мелкая неприметная девчонка из Конохи завоевала его не пойми как и не пойми чем. Разве не Темари — совершенная женственная умная и неприступная — его идеал? Разве не по сестре ровнял он раньше всех своих мимолетных любовниц? А тут вдруг система дала сбой, посреди горячей пустыни вдруг пролился ливень, небо упало на землю, и неприметная худоватая и угловатая шатенка разбила их крепкую пару, и навсегда украла сердце брата прямо из-под вздернутого к потолку от гордости носа Темари. Досада и разочарование раз за разом побуждали бежать из Суны прочь на миссии, с остервенением отдаваться лентяю из Конохи, чтоб хоть как-то мстить, хоть чуточку заглушить боль, разрывающую сердце на куски. Не видеть Канкуро утром, заспанного встрепанного счастливого, с глуповатой улыбкой, не сходящей с лица, и с размазанными от горячих ласк линиями ритуальной краски на лице. И не сгорать от ревности, раз за разом представляя, как он сжимает в страстных объятиях другую. Темари принимает предложение. Не потому, что любит, не потому, что хочет забыться, а потому что мудрая правительница должна жертвовать, а правая рука Хокаге — Шикамару Нара будет ей хорошим мужем, их брак укрепит отношения между деревнями. Их брак — хороший политический ход, их брак — даст ей возможность уехать от ее слепой страсти, перестать до боли сдирать кожу на обкусанных костяшках, раз за разом, рыдая надсадно в своей постели, пылая страстным вожделением к собственному брату. Темари хочется, чтоб это Канкуро кусал локти и обожал ее до болезненного томления, до тяжести в паху, до одурения, но брату все равно, брат поздравляет ее, искренне улыбаясь, пожимает широкую ладонь ее жениху и похлопывает его по плечу: — Повезло тебе, Шикамару, она у нас красавица, настоящая королева песка и ветра. И она стискивает зубы и сжимает рукоятку веера до побелевших костяшек. И она видит, как на празднике в честь их помолвки он буравит неотрывным взглядом тоненькую шатенку из Конохи, а та стреляет в его сторону масляными глазками, подмигивает и смеется, откидывая назад темную головку. И ей хочется развернуть боевой веер и доказать этой слабачке, что право быть с Канкуро надо заслужить. Что только она — недостижимая и совершенная — его сестра будет ему идеальной парой.***
Ее свадебное кимоно широ-маку* уже готово, тонкий дорогой шелк расшит жемчугом и орнаментом из цветов сливы — умэ, символизирующей жизнелюбие и стойкость. Наряд висит в ее комнате, как пятно чистоты и света, которому не место среди ее грязных недостойных мыслей. Белоснежный оби** покрывает тонкая ручная вышивка, и пояс ждет своего часа, чтобы обернуть безупречную точеную талию невесты. Она должна трепетать в ожидании свадьбы — счастливейшего дня в жизни женщины, но Темари ненавидит будущую свадьбу. Она больше не будет повелительницей песка и ветра, сменит гордую фамилию на клановую фамилию мужа и уедет из родной деревни, скорее всего, навсегда. Станет одной из тех, кто просиживает дома задницы в ожидании мужа с работы, рожает детей и поддерживает чистоту и уют. Не повелительница ветра, а повелительница тряпки и поварешки. А может, все дело не в том, что она сменит образ жизни куноичи, а в том, что совсем другому мужчине она мечтает день и ночь готовить завтрак, обед и ужин, убирать дом и ждать с миссий, раз за разом умоляя провидение послать ему удачу. Сегодня она пьяна. Так сильно напилась, что уже не может сидеть ровно, покачивается на подоконнике и пялит затуманенные глаза за окно, считая минуты до того, как Канкуро придет домой. Совсем немного времени осталось у них вдвоем, как песок, время утекает сквозь пальцы безвозвратно. Она уже не получит его никогда. Бесполезно обманываться, ее Канкуро не будет больше шептать ей за праздничным столом, что красивее нее нет, что ни одна девушка в зале не сравнится с Темари. Никогда больше она не заснет, прижимаясь к его широкой сильной спине, греясь одним теплом на двоих. И Темари допивает теплое саке одним долгим глотком, отбрасывает бутылку в сторону и идет в его пустую мастерскую в их общем доме, сама не понимая, что будет там делать. Канкуро пришел поздно. Совещание у Гаары немилосердно затянулось, и марионеточник еле дождался окончания, силясь не заснуть прямо за столом, обсуждая вопросы поставок необходимых продуктов, пополнения запасов воды и другие обыденные скучные вещи. Казекаге, на вопрос брата о совместном возвращении домой, лишь покачал головой и сказал, что останется ночевать в резиденции. Канкуро устало ввалился в дом, отмечая мимоходом, что свет горит не в комнате Темари, как обычно, а в его рабочем кабинете. Уборка на ночь глядя была откровенным бредом, поэтому Канкуро насторожился и бесшумно, готовясь в любой момент призвать Куроари***, двинулся вдоль стены к двери в свой кабинет. В приоткрытый проем проникал неровный свет настольной лампы, отражающийся на застывшей фигуре Темари, читающей какие-то его рабочие свитки. Марионеточник выдохнул и расслабился. — Темми, ты меня напугала, — проговорил Канкуро, открывая дверь. Темари подняла мутно-пьяные глаза на вошедшего брата. Решимость, подогреваемая алкоголем вкупе с мыслями о предстоящей свадьбе, ударила в голову, и Темари щелкнула выключателем лампы, погружая комнату в полумрак, размываемый только неверным дрожащим светом уличных фонарей, проникающим через окно. — Я ждала тебя, — полушепотом выдохнула девушка, рванула тугой пояс домашнего халата, скидывая с себя единственную одежду и усаживаясь на стол Канкуро. Ничего не понимающий марионеточник беззвучно открыл рот и вытаращил испуганные глаза на обнаженную сестру. — Тем. — Заткнись, — зло рявкнула Темари и широко развела ноги в стороны, изгибая прямую спину и выставляя вперед высокую грудь. Канкуро послушно заткнулся, не в силах отвести взгляд и в тоже время ощущая абсурд и уродство ситуации. Он дернулся, чтобы уйти, потом дернулся, стараясь подобрать ее сброшенный халат, на что Темари ткнула его в подставленный бок ногой, заваливая на пол подле ее ног. — Смотри! — зло рявкнула девушка. Ее тонкие пальцы, резко выделяющиеся белизной кожи на фоне темноты комнаты, опустились в банку с его ритуальной краской, вдруг оказавшейся на столе. Темари запрокинула голову, обнажая изгиб шеи, и медленно провела пальцами от подбородка до ложбинки между ключицами, оставляя грязный темно-фиолетовый след краски. Она вскинула цепкий внимательный взгляд на брата, зачерпнула пальцами еще краски и в мертвой тишине медленно оставила еще один темный след на одной из пышных грудей, задерживаясь на горошине соска. Канкуро сглотнул. Странное действо, разворачивающееся перед глазами завораживало. Отвести глаза было невозможно. Белая кожа покрывалась грязными разводами ритуальной краски. Тяжелые масленые капли соскользнули с пальцев, разбиваясь о кожу девушки и расчерчивая неровную линию, нырнули в ложбинку пупка. Темари снова запустила руку, пачкая ее в краске, и сжала свою до этого чистую грудь, оставляя влажный темный след собственных пальцев. Голова девушки вновь откинулась, и она задышала порывисто и часто, сильнее сминая собственную грудь. Канкуро не смог подавить шумный разочарованный выдох, когда она опустила руку и застыла на секунду. Широкие разведенные бедра терялись в темноте кабинета, и Канкуро сам не понял, как остро захотел, чтобы раскрашенные пальцы сестры нырнули в эту притягательную темноту. Он встряхнулся, сбрасывая наваждение, чувство омерзения разлилось леденящей волной по телу, и марионеточника передернуло от отвращения к самому себе. Он хотел подняться, уйти немедленно, вырвать ужасающее воспоминание о минутном чувстве вожделения к собственной сестре. — Я сказала сидеть! — рявкнула Темари и в один резкий взмах наотмашь врезала ему раскрытой ладонью по лицу. — Или я скажу Гааре, что ты изнасиловал меня. Думаю, он раздавит тебя даже без доказательств, — она изогнула губы в отвратительном злобном оскале и посмотрела ледяными голубыми глазами на брата. — Наши совместные ночевки в лесу послужат лучшим доказательством, а? Канкуро плохо соображал. Голая пьяная сестра на его столе была сумасшедшей, совершенно ненормальной с блестящими плотоядно сощуренными глазами, и ее резкие слова, ее пощечина окончательно спутали беспорядочные мысли. Канкуро застыл, прижал руку к пылающей щеке и вновь сел на пол у ее ног. Темари усмехнулась, прогнулась в спине и шире развела голые ноги. Пальцы вновь окрасились в темное, и тяжелые капли, падая на кожу, растекались неровными дорожками, проникая в темноту между ног. Она вновь запрокинула голову и облизала грязные пальцы, глубоко заталкивая их в рот и пачкая пухлые губы темными пятнами. Вскинулась, всматриваясь в его скрытое темнотой лицо, и вынимая грязные пальцы прошипела: — Теперь ты, — подталкивая ближе к брату банку с краской. На ватных ногах Канкуро подвинулся ближе к сестре и, захватывая банку со стола, запустил в прохладную краску два пальца. — Здесь! — Темари схватила его руку и с силой прижала к своему бедру. Пальцы Канкуро дрогнули, и она сжала ладонь, управляя его движением, протянула вверх, оставляя темные следы на молочной коже. Гладкая прохладная кожа заскользила под его пальцами, и Канкуро ощутил, как проваливается в ад, жар нестерпимо обдал все тело, мысли спутались в один сумбурный комок, отступили перед накатывающими ощущениями. Она водила и водила его пальцами, оставляя все больше росчерков на своей коже: живот, запястье, предплечье, выпирающая косточка ключицы. Канкуро не помнил, когда он встал на ноги, оказываясь вровень с ней, когда так увлекся, что начал сам уже без ее помощи водить по девичьему телу, смелее зачерпывая новую порцию краски и оставляя следы уже на ее груди, размазывая жирное темное пятно на тонкой шее, заезжая на спину и оставляя неровные следы своей дрожащей руки на ее изогнутом позвоночнике. Темари впитывала каждое его прикосновение, подрагивала от нетерпения, изнывала от желания впиться в его губы и вжаться в его тело. Она на секунду поймала грязными пальцами подбородок брата и жадно поцеловала, проталкивая свой язык между его раскрытых губ. Все поплыло от волны яростного вожделения, накрывшей ее с головой. Его рука сама собой накрыла голое бедро сестры и с силой сжала. Канкуро разорвал поцелуй, моментально хватая Темари за горло и надавливая. — Что ты со мной делаешь, дрянь? — зло прошипел он ей в губы. Сестра скривилась в болезненной усмешке. — Только то, что ты хочешь сам. — Нет! — Канкуро рявкнул, высвобождаясь из захвата ее цепких рук, отодвигаясь от сестры. — Другого дня у нас не будет! Я выйду замуж! Выйду, теперь уже поздно что-то менять, и я уеду. Навсегда уеду! — его сопротивление отрезвило Темари окончательно. Теперь она ясно видела, как сильно ошибалась. Дальше братской любви он не зашел бы никогда, никогда не хотел раздеть ее, никогда не хотел любить ее так, как этого хотела она, так, как она рисовала у себя в воображении раз за разом. И что-то треснуло и надломилось внутри. И стало невыносимо больно и стыдно за свое унижение, за его презрение к этой преступной слабости, к ее низменной похоти. — Повторяю: я скажу Гааре, что ты это сделал, ни один мускул не дрогнет, поверь, — она проговорила это спокойно и уверенно, приподнимая тонкую бровь и всматриваясь в его искаженное злобой лицо. — Сегодня и больше никогда. Но сегодня ты будешь моим! Канкуро сжал ладонь до хруста и ударил в стол, на котором она сидела, перепачканная его краской, обнаженная и грязная, как и ее похотливые желания. — Ну, значит, моя дорогая сестра, это произойдет. Повелительница всегда получает то, что хочет, — он наклонился, обжигая горячим дыханием ее ухо и резко отстраняясь, вновь стиснул ее горло и толкнул, укладывая на стол. Прохладная гладь столешницы, соприкоснувшись с кожей, вызвала мурашки по телу Темари. Канкуро рывком сильнее развел в стороны ее согнутые в коленях ноги. Он стянул штаны и уложил член в ладонь. Первое волнительное вожделение от ее мазков краской по коже прошло, накатила обреченность и омерзение от ее желания. Выбора не было. Она ведь скажет, раздавит его руками Гаары только за то, что посмел отвергнуть ее совершенство, побрезговал, прикрываясь родством. А брезгливости к себе Темари не прощает. Пальцы поглаживали постепенно твердеющий член, и он удобнее пристроился, утыкаясь в ее промежность. Канкуро навалился на сестру, придавливая ее к столу и дотянувшись до нежной шеи вновь стиснул на горле свои пальцы. Толкнулся вперед и не останавливаясь принялся двигаться рвано, с силой засаживая каждый толчок до основания. Ее дыхание перехватило, а сердце сорвалось в безумный галоп. Широкая рука брата сдавливала горло, не давая вздохнуть полной грудью, он трахал ее грубо, до боли сжимал бледную кожу, прижимая к своему паху, и сразу же отталкивал уверенными движениями бедер. Она попыталась простонать, и Канкуро тут же заткнул ей рот, стискивая челюсть, не давая выдавить ни звука. Темари мотнула головой, на что он только сильнее сдавил ее рот, не переставая двигаться в ней с бешеной скоростью. Она закрыла глаза, отдаваясь накатившей дурноте от наслаждения, попыталась поймать его ритм, за что тут же была сильнее прижата второй рукой к столу. Канкуро не хотел ни слышать ее стонов, ни ее шумного дыхания, не хотел чувствовать как она выгибается и подается ему навстречу. Не хотел, чтоб в памяти осталась какая-то частичка этого отвратительного уродливого акта. Хотел сделать ей больнее, закончить быстрее и вышвырнуть ее вон из своего кабинета, из своей жизни, вычеркнуть и забыть навсегда отвратительный инцест, выворачивающий наизнанку нутро. Пальцы сильнее впились в бледную кожу ее бедра, и Канкуро выгнул спину, подчиняясь прокатившейся судороге наслаждения, горячие брызги вязкой спермы покрыли плоский живот Темари, и он отстранился, выскочил из кабинета, хлопая дверью и не говоря ей ни слова. Щемящая пустота внутри тела, пустота наедине с ней в его кабинете затопили холодной волной сердце Темари, и она бессильно затряслась в рыданиях, так и лежа на столе, голая, перепачканная его краской и его спермой.***
Тен-Тен особенно тщательно готовилась к предстоящей свадьбе Шикамару и Темари. Ей постоянно казалось, что Канкуро сравнивает непримечательную простоватую привлекательность Такахаши с безупречной красотой Темари и первая всегда в проигрыше. Холодные глаза сестры Канкуро только добавляли ощущения, что она недостойна его внимания. Тен мялась перед зеркалом так и этак, то собирая наверх завитые каштановые локоны, то распуская их мягкими волнами по плечам. Невеста традиционно будет в кимоно, но приглашенным соблюдать единый стиль было не обязательно, и Такахаши в очередной раз выругалась — выбор только осложнялся. Она стояла посреди комнаты в одном белье и бросала косые взгляды на разложенные на кровати в ожидании примерки наряды. До церемонии оставалось меньше часа, и Тен все хмурила брови в нерешительности. Канкуро ввалился неожиданно, через окно, кубарем скатился с подоконника, путаясь в ее длинной задернутой шторе. Тен-Тен охнула и побежала выпутывать незадачливого кавалера, совершенно забывая, что сама не в самом подобающем виде. — Готова? — пропыхтел марионеточник, окончательно выбираясь из плена коварной оконной занавески. Тен-Тен непонимающе уставилась на него. — Я за тобой, готова, спрашиваю? — Канкуро сложил руки в замок на груди и с непроницаемым лицом дожидался ответа. — Ну, платье вообще-то... Так, что ты тут делаешь? — Тен никак не могла взять в толк, почему Канкуро в ее комнате. Отношения они никак не афишировали. Да, и таким громким словом, как «отношения» их периодический секс в самых странных местах и вечно «на бегу», она бы назвать не решилась. На свадьбе им, конечно, предстояло увидеться, но как гостям с разных сторон, а не заявиться туда как паре. — Хватай любое, — даже не глядя на кровать, буркнул Канкуро, — Ты во всем хороша. Тен-Тен округлила удивленные глаза, силясь понять, что происходит. — Что-то случилось? — она как можно мягче проговорила эти слова, медленно подвинувшись ближе к Канкуро. На секунду его лицо приобрело болезненно-брезгливое выражение, но он ту же подавил инстинкт, и сжал губы в линию. Слишком догадливая. Его маленькая смешная девочка из Конохи, неожиданно жаркая в постели с ним, неожиданно смышленая, и, как он понял совсем недавно, до нервных судорог любимая, уловила что виной резких перемен в его поведении что-то важное, случившееся накануне. — Хватит жаться по углам — вот что случилось! — пробурчал Канкуро, и бросил в Тен первым попавшимся платьем с ее кровати. Та послушно кивнула и быстро оделась.***
Они явились на свадьбу вместе, он поглаживал ее маленькую ручку, покоившуюся на сгибе его локтя, сосредоточенно серьезный, молчаливый, как никогда. Она никак не могла унять дрожащих коленок и пылающих щек, стыдливо отводила глаза в ответ на недоумевающие взгляды со всех сторон. Канкуро предлагал ей вина, танцевал с ней, жадно прижимая с своей груди, впервые не обращая внимания ни на кого, сузил свой мир до непримечательной девчонки из Конохи и не отпускал ее от себя ни на секунду. Тен-Тен гадала о причине перемены в его поведении, перебирая все возможные варианты, и боялась повторить уже прозвучавший вопрос. В конце концов, рассудив, что пути назад уж точно нет и секс в постели будет приятным разнообразием после секса у забора, секса на траве и секса среди пустыни, Тен расслабилась и отдалась на волю ситуации. Темари больше не ненавидела эту девицу, не ненавидела брата. Темари надломилась, четко и ясно осознала в тот кажущийся нереальным вечер, что место Тен-Тен могла занять любая из множества других. Любая, но не она, не Темари. И раскаты от хлопнувшей двери за его спиной слились с грохотом рухнувшего мира ее грез. Повелительница песка и ветра больше не смотрела на всех свысока, особенно на своего ленивого гения, повелительница песка и ветра смотрела на мужа с теплотой и благодарностью, и тот впервые за все их отношения уверился, что гордая песчаная кошка действительно любит его в ответ.