***
Оставив Уилла убирать беспорядок от разлетевшейся вазы, Ганнибал унес Эбби с кухни, не выдавая ничего, кроме резкого предупреждающего рычания. Ганнибал в бешенстве. В бешенстве настолько, чтобы разговаривать с Уиллом исключительно в случае крайней необходимости, спать в кровати рядом с кроваткой Эбби и не подавать Уиллу кофе на следующее утро. — Ганнибал… — попытался объясниться Уилл омеге, наливая в свою кружку уже холодный кофе. — Нет, Уилл. — Ганнибал, ничего не случилось. — Моя ваза разбита, а ты подверг нашу дочь опасности, просто чтобы посмотреть, сможет ли она достать печенье — я ощущаю себя более, чем разумным, Уильям. — Держа меня подальше? Прости меня, никогда бы не подумал, что вазочка может быть такой тяжелой, но не слишком ли это? — Нет, я буду спать с Эбби до тех пор, пока не почувствую, что прощаю тебя. Я скажу, когда будет слишком. И тогда началось. Ганнибал использовал всю силу воли, чтобы засыпать в маленькой кровати рядом со своим ребенком, даже если связь вела его к кровати в комнате в конце второго этажа. Он боролся со своей природой утешать и завлекать альфу, только чтобы доказать свою точку зрения. Холодность между ними немного потускнела с течением дня, поскольку предстоящее Рождество, в конце концов, слишком занимало их обоих… Однако каждую ночь Ганнибал продолжал спать в другой комнате, не обращая внимания (или стараясь не обращать внимания) на тихие звуки, которые он слышал из их кровати, из их комнаты, из их гнезда. Скуление и рычание зовущего его альфы, готового, возбужденного, нуждающегося в своем омеге, который упрямо сдерживался, чтобы ответить на зов пары вторящим бесконтрольным хныканием из холодной односпальной кровати в комнате Эбби. Две недели и три дня минули с происшествия с вазой. Две недели и три дня лишь легкий поцелуй в щеку на прощание каждое утро. Две недели и три дня, которые разрывали дом приглушенными завываниями необходимости от альфы, пытающегося избавиться от неудобной, беспокоящей каждые полчаса эрекции, и тихими всхлипами и хныканиями Ганнибала, которые он пытался заглушить звучащей в каждой комнате музыкой, пока его ноги дрожали от окутывающего аромата альфы, чье страдающее по омеге тело просило о прощении.***
Наступил Сочельник, а вместе с ним и большой ежегодный вечер для друзей и коллег Ганнибала, который дал возможность отвлечься от постоянных нервных криков на что-то другое, в чем они так нуждались. Для Ганнибала — принимая и развлекая гостей, обслуживая их и поддерживая все в том виде, в каком он хотел, а для Уилла — ведя себя как обычно. Когда гости начали расходиться, и рождественский ажиотаж угас в знакомых тишине и покое, Марго приблизилась к Ганнибалу. Она предложила забрать Эбби с собой — до их дома не больше десяти минут пути, а Эбби очень хотела пойти со своими тетями и кузеном Морганом, чтобы остаться у них на ночь и поиграть. Поскольку после вечера столь многое нужно было вернуть на место, Ганнибал согласился, оценив этот жест и даже не догадываясь об истинных мотивах ее предложения. Остальные гости тоже разошлись; Эбби удобно устроилась в машине вместе с Морганом, и Ганнибал, попрощавшись, уже повернулся к дому, когда Алана ухватила его за рукав пальто. — Вам двоим нужно поговорить, — сказала голубоглазая альфа с широкой улыбкой. — С кем, Алана? — Ганнибал, думаю, все чувствовали напряжение между тобой и Уиллом. Ты трижды почти уронил свой бокал во время тоста только потому, что он не мог перестать елозить на своем месте. — Он такой упрямый, — прорычал Ганнибал. — Как и ты, Ганнибал, — решительно ответила Алана. — Уилл ждет тебя под елкой. Счастливого Рождества, веселитесь, — Марго сжала его руки в своих, прежде чем сесть в машину. Ганнибал медленно вошел в пост-вечериночное место преступления в своем же доме: хаос, беспорядок, всюду пятна, рассказывающие о шикарной ночи, полной смеха, историй и напряжения между ним и мужем, густого и тяжелого в воздухе, подобно дыму. Постоянно занимая дрожащие руки в попытке вернуть контроль после вторжения в их дом множества людей, Уилл то потирает лицо, то приглаживает волосы назад, сидя под елкой и ожидая его. Ганнибал почувствовал, как их связь взывает к нему, умоляет утешить, окутать своим ароматом, перебивая все другие; умоляет о близости, о прикосновении. Собрав все силы, еще оставшиеся в теле, Уилл подавляет дрожь в руках, чтобы передать Ганнибалу большую коробку, которую прятал последние два дня. Взяв ее в руки, омега открыл подарок, и взгляд Ганнибала потеплел при виде греческой вазы для печенья, тяжелой, большой, но все же утонченной и насчитывающей по меньшей мере пару сотен лет. Осторожно отставив коробку к другим подаркам, сложенным вокруг елки, омега сократил расстояние между ними. Он спрятал лицо у шеи под подбородком Уилла, вдыхая аромат альфы, сотрясаемого дрожью, мурлыкая в выражении признательности и прощения по прошествии нескольких, казалось, бесконечных недель и крепко обнимая Уилла до тех пор, пока не почувствовал, как мужчина склонился для прикосновения и ответного парного мурлыкания. — Я так сильно по тебе скучал, — прошептал Уилл так, словно они все еще были окружены гостями, и низкая вибрация слов раскрошила лед в сердце Ганнибала, наполняя теплом, которое мог пробудить в нем лишь его альфа; наполняя до тех пор, пока оно не выплеснулось в потоке тихих слез. Всхлипнув, омега мягко задрожал, а его тело реагировало на близость альфы. — Спасибо, — сумел вымолвить Ганнибал с любящей улыбкой, прикрывая глаза от счастья. Уборка дома могла и подождать, а отметить дом, как их, сейчас было просто необходимо. Успокаивая Ганнибала, Уилл оставлял на его щеках, подбородке и шее поцелуи, постепенно сменяющимися покусываниями и облизыванием ароматических желез под воротником рубашки омеги. Вжимая и подталкивая друг друга между поцелуями, их тела танцевали до тех пор, пока Ганнибал не прижал Уилла к стене, бесстыдно обнюхивая альфу, желая купаться в его запахе и быть отмеченным снова и снова. Запах возбуждения смешивался с благоуханием апельсинов и гвоздики, витающим в воздухе, и слабым ароматом сосны; руки искали кожу, губы — пробовали ее на вкус, и они оба тяжело дышали. Ганнибал, снова демонстрируя похоть и обычно несвойственную омеге силу, взял Уилла на руки, едва не бегом следуя в их комнату и тихо хныкая от запаха возбуждения все еще полностью одетого альфы на протяжении всего пути. Чтобы обнажиться не понадобилось много времени, и, небрежно сбросив одежду, они кинулись в объятия друг друга: тело жаждало пары, а кожу покалывало в местах прикосновений. — Мне было так холодно здесь без тебя, — прорычал Уилл, оставляя дорожку поцелуев до паха Ганнибала и вбирая его член целиком без предупреждения. Его глаза закатились от вкуса его омеги, такого сладкого и жаждущего, и наградой ему стала цепочка стонов, исходящих от Ганнибала, пытающегося сохранить бедра в неподвижности. Несколько раз Уилл взял его член на всю длину прежде, чем двинуться ниже и, обогнув яйца Ганнибала, припасть к ложбинке между ягодиц, вылизывая, целуя и оставляя яркие пятна засосов, пока желание не ослепило его окончательно, а нарастающее рычание не разразило эхом стены их общего Дворца памяти. Раздвинув ноги в приглашении, Ганнибал подтянул колени к груди, слишком вызывающе и развратно после изысканной и элегантной ночи притворства. Смазка стекала по его бедрам, а умоляющие хныканья вырывались из горла, призывая его альфу отмечать, трахать, повязать — тот же самый звук, который был приглушен музыкой и подушкой почти три последних недели. — Альфа… Уилл… — позвал Ганнибал, чувствуя, как его пальцы играют с волосками на груди, ногти легонько царапают соски, а их ароматы становятся все более насыщенными и сводящими с ума. Руки Уилла ласкали Ганнибала, оглаживая выступающие мышцы прежде, чем он толкнулся внутрь его тела, опираясь на широкую грудь, чтобы получить возможность двигаться сильнее и быстрее, и мысли заволокло желанием снова заявить на него свои права, показать, что он принадлежит только ему. Уткнувшись лицом в ключицу Ганнибала, Уилл потирается носом о парную отметку и покусывает грубый шрам, заставляя омегу поскуливать и встречать каждый толчок, нетерпеливо двигая бедрами. Узел Уилла постепенно начал замедлять толчки, и мысли опустели, когда финальный стон, приглушенный укусом, опрокинул их за грань в первый раз. — Я люблю тебя, — срывающимся голосом прошептал Уилл, шипя от сладкой боли укуса. Омега вонзил в него зубы на самом пике оргазма, а их тела плотно прижались друг к другу. После, постанывая от оргазмов между касаниями языка и поцелуями, Ганнибал слизывал кровь с шеи Уилла, ища карими глазами голубые, покорившие его с первой встречи. Это было прекрасно.***
Следующим утром, после всего лишь двухчасового сна, Ганнибал и Уилл проснулись от настойчивого стука в дверь. Прикрывшись лишь тонкими халатами, оба ломанулись к двери, обнаруживая за ней Алану и Марго. Их нужно было видеть: пропитанные запахом секса, взъерошенные, с темными кругами под глазами и ожерельями из засосов на шеях, поверх которого у Уилла еще и виднелся огромный укус, они до неприличия открыто улыбнулись, когда увидели, кто именно был на пороге. — Доброе утро, мальчики. Вижу, Санта хорошо поработал прошлой ночью, — сказала Алана, заглядывая в дом и видя тот же беспорядок, что они оставили вчера. — Доброе утро, да, эм, а где Эбби? — подал Ганнибал все еще сонный голос. — У нас. Просто пришли убедиться, что вы двое решили свои проблемы, — ответила Марго, лишив пару мужчин дара речи. — Мы с детьми собирались прийти пообедать с вами, часа в два, надеюсь, будет нормально? — наконец сказала Алана, взяв Марго за руку и оставляя их одних. Махнув машине, Уилл закрыл дверь, став невольным свидетелем того, как Ганнибал позволил халату приглашающе соскользнуть с тела. Рождество только начиналось.